Указывая на это, и начал Сципион свое увещание к воинам: сами испанцы, запирая ворота, показали, какого наказания они заслужили; поэтому с ними следует вести войну с бóльшим ожесточением, чем с карфагенянами, так как с последними почти без озлобления идет борьба за владычество и славу, а первых следует наказать за их вероломство, жестокость и преступление. Наступило время отомстить и за гнусное избиение сотоварищей, и за коварство, которое оказалось бы приготовленным и для них самих, если бы они, обратившись в бегство, попали туда же, и серьезным примером навеки установить, чтобы никто никогда не считал возможным безнаказанно оскорбить римского гражданина или воина, в каком бы он ни был положении. Воодушевленные таким увещанием вождя, они раздают лестницы избранным воинам из каждого манипула. Разделив войско так, чтобы одной частью его командовал легат Лелий, они одновременно нападают на город с двух сторон, наводя таким образом двойной страх на защитников. Не один вождь и не несколько старейшин увещевали горожан, но собственный страх каждого, основанный на сознании своей вины, побуждал его к энергичной защите города, и сами они ни на минуту не забывали и другим напоминали, что их хотят не победить, а наказать. Так как всем им предстоит умереть, то важно то, умрет ли каждый из них в битве и в строю, где общее военное счастье часто придает силу побежденному и унижает победителя, или испустит дух после сожжения и разрушения города, на глазах взятых в плен жен и детей, под ударами и в цепях, подвергшись всевозможному позору и поруганию.
Поэтому не только способные носить оружие и вообще мужчины, но даже женщины и дети принимали участие в защите города свыше своих душевных и телесных сил, подавали сражающимся стрелы и носили на стены камни тем, которые воздвигали укрепления. Дело шло не только о свободе, которая воодушевляет лишь сердца храбрых мужей, но они видели перед собой ужасные истязания и позорную смерть. Их мужество воспламенялось и вследствие соревнования в перенесении трудов и опасностей, и тем, что они видели друг друга. Поэтому осажденные вступили в сражение с таким жаром, что славное войско, покорившее всю Испанию, не раз было отбито от стен молодежью одного города и приходило в замешательство в этой битве, унижавшей его славу. Заметив это и боясь, как бы, вследствие бесполезных попыток осаждающих, враги не воспрянули духом, а его воины не пришли в уныние, Сципион решил, что время ему самому приняться за дело и разделить с ними опасность: упрекнув воинов в трусости, он приказывает нести лестницы, грозя, что он сам полезет на стену, если они будут медлить. Он уже был под стенами города, подвергаясь большой опасности, как со всех сторон воины, встревожившись за участь своего главнокомандующего, подняли крик и стали подставлять лестницы сразу во многих местах; а с другой стороны стал наступать Лелий. Тогда упорство горожан было сломлено, и, сбросив защитников, воины овладели стенами. Среди этого переполоха была взята также крепость с той стороны, где она казалась неприступной.
20. В то время как жители города обратили все свое внимание на защиту тех пунктов, которые подверглись очевидной опасности, а римляне наступали там, где это было возможно, африканские перебежчики, служившие тогда в числе римских вспомогательных войск, заметили, что самая возвышенная часть города, прикрываемая очень высокой скалой, не укреплена никакими сооружениями и не имеет защитников. Как люди, обладающие легкостью и проворством, приобретенными частым упражнением, они взбираются на нее с железными крючьями в руках, пользуясь, где возможно, неровными выступами скалы. Как только где-нибудь им встречалась слишком крутая и гладкая скала, они втыкали крючья на небольшом расстоянии один от другого и, устроив как бы лестницу, причем первые втаскивали за руки следующих за ними, а последние поддерживали тех, которые шли впереди, они взобрались на вершину скалы. Отсюда с криком сбежали они в город, уже взятый римлянами. Тогда-то обнаружилось, что осада города была предпринята под влиянием озлобления и ненависти: никто не думал о том, чтобы брать в плен врагов живыми, никто не думал о добыче, хотя все было открыто для разграбления. Они избивали одинаково безоружных и вооруженных, одинаково женщин и мужчин. В безжалостном озлоблении дошли даже до избиения детей. Потом они предали пламени жилища и разрушили то, чего нельзя было уничтожить огнем: так им хотелось истребить даже следы города и стереть с лица земли память о месте жительства врагов.
Затем Сципион повел свое войско к Кастулону, который защищали не только люди, сошедшиеся из разных мест Испании, но и остатки карфагенского войска, собравшиеся сюда отовсюду после бегства. Но приходу Сципиона предшествовало известие о поражении жителей города Илитургиса, и всех объял ужас и отчаяние; и так как, вследствие различия интересов, каждый желал думать только о себе, не заботясь о другом, то сначала скрытое подозрение, а затем и открытая вражда вызвали разрыв между карфагенянами и испанцами. Во главе испанцев стоял Кердубел, открытый сторонник сдачи, а во главе пуниийских вспомогательных войск был Гимилькон. Тайно условившись с римлянами, Кердубел предал карфагенян вместе с городом. Эта победа была более миролюбива: горожане были менее виновны, да и добровольная сдача значительно смягчила гнев победителей.
21. Затем Марций был послан во владения тех варваров, которые еще не были покорены, чтобы окончательно подчинить их. Сципион возвратился в Новый Карфаген для исполнения обетов, данных богам, и для устройства гладиаторских игр, к которым он уже приготовился, желая почтить память своего отца и дяди. Гладиаторские игры состояли не из того рода бойцов, из которых их обыкновенно набирают учителя гладиаторских школ, не из рабов и людей свободных, продававших свою кровь; но все приняли на себя труд состязания добровольно и безвозмездно. Ибо одни были посланы царьками для того, чтобы представить образец врожденной их племени доблести, другие сами заявили о своем желании участвовать в состязании в угоду полководцу. Иных увлекало соперничество и соревнование, так что они или сами вызывали на поединок, или, будучи вызваны, не отказывались от него. Некоторые решили мечом споры, которых не могли или не хотели покончить судом, условившись, чтобы спорный предмет поступал в собственность победителя; то были люди не темного происхождения, но известные и знатные. Двоюродные братья Корбис и Орсуя, которые спорили из-за власти над общиной, именуемой Ибес, заявили о своем желании решить этот спор оружием. Корбис по летам был старшим, а отец Орсуи в последнее время стоял во главе общины, приняв власть от старшего брата после его смерти. Когда Сципион хотел словесно решить дело и примирить враждующих, то оба ответили, что они уже отвергли подобное посредничество со стороны общих родственников и не намерены иметь судьей кого бы то ни было из богов или людей, кроме Марса. Старший брат отличался физической силой, а младший цветущим возрастом; они желали скорее умереть в поединке, чем подчиниться один другому, и потому невозможно было разнять их ввиду их сильного озлобления, поэтому они представляли славное зрелище войску и доказали, какое великое зло среди смертных властолюбие. Старший, благодаря навыку владеть оружием и хитрости, легко одолел грубую силу младшего. Этот гладиаторский бой завершился погребальными играми, устроенными сообразно со средствами провинции и с лагерной обстановкой.
