33. Сказав эту речь, Сципион распустил воинов, приказал им на следующий день быть готовыми к походу и, отправившись в путь, в десять переходов достиг реки Ибер. Затем он перешел реку и на четвертый день стал лагерем в виду неприятелей. Лежавшая перед лагерем равнина была со всех сторон окружена горами. Приказав, с целью разжечь диких варваров, выгнать в эту долину скот, захваченный по большей части на неприятельских полях, Сципион послал для прикрытия стад копейщиков и велел Лелию сделать с конницей нападение из засады, когда копейщики, выбегая вперед, начнут бой с неприятелем. Гора, кстати выступающая вперед, скрыла засаду конницы; сражение немедленно завязалось. Испанцы бросились на стада, увидав их издали, а копейщики ударили на испанцев, занявшихся грабежом. Сначала они навели на них страх стрелами, но потом, набросав стрелы, которые скорее могли разжечь бой, чем решить его, обнажили мечи, и завязался рукопашный бой; успех сражения пеших был бы сомнителен, если бы не подоспела конница. Римские всадники, не только напав с фронта, смяли всех, кто попадался им навстречу, но некоторые из них, сделав обходное движение по подножию холма, бросились на неприятеля с тыла, чтобы отрезать большинству путь к отступлению; и крови было пролито больше, чем это обыкновенно бывает при небольших стычках легковооруженных.
Впрочем, несчастный исход этого сражения скорее вызвал у варваров ожесточение, чем ослабил их мужество, а потому, чтобы не показать себя побежденными, они на рассвете следующего дня выступили на поле сражения. Узкая, как ранее было сказано, долина не вмещала всех войск. В боевую линию стали почти две трети пехоты неприятеля и вся его конница; остальную пехоту они расположили по откосу холма. Сципион, считая тесноту места благоприятной для себя, так как, по-видимому, бой в тесном месте представлял более удобств для римских воинов, чем для испанских, и так как неприятельское войско было заведено в такое место, которое не вмещало всей его массы, придумал еще следующий новый прием. Сообразив, что и сам он в таком тесном месте не может подкрепить фланги конницей, да и неприятельская конница, будучи выведена в долину вместе с пехотой, не может принести врагу никакой пользы, приказал Лелию провести свою кругом по холмам самыми скрытыми путями и отделить, насколько можно, сражение конницы от сражения пехоты, сам же все свои пешие силы обратил на неприятеля. Во фронте он поставил четыре когорты, так как шире развернуть строя он не мог.
Ни минуты не медля, он вступил в сражение, чтобы самим боем отнять у неприятеля возможность видеть переход конницы по холмам. И действительно, неприятели тогда только заметили, что они окружены, когда с тыла услыхали шум конного сражения. Таким образом завязались два сражения: вдоль равнины сражались два пеших войска и два конных, потому что теснота места не позволяла соединенного сражения тех и других. Так как ни пехота испанцев, ни конница не могли оказать помощи друг другу, и пехоту, опрометчиво бросившуюся в долину, в надежде на поддержку конницы, избивали, а окруженная конница не могла сопротивляться ни с фронта пешему войску – ибо испанская пехота была уже истреблена, – ни с тыла конному, то они тоже все до одного были перебиты, хотя долгое время защищались, поставив лошадей в круг, и из сражавшихся в долине неприятельских пехотинцев и всадников не уцелело ни одного. Третья часть неприятельской пехоты, которая стояла на холме скорее для того, чтобы безопасно смотреть на бой, чем для того, чтобы принять в нем участие, имела достаточно времени и места, чтобы спастись бегством. Вместе с ними бежали также и царьки, ускользнув во время переполоха прежде, чем вся линия испанцев была окружена.
34. В тот же день был взят испанский лагерь со всей находившейся в нем добычей и, кроме того, почти с 3000 человек; римлян и союзников пало в этом бою до 1200 человек, а ранено более 3000. Победа стоила бы меньше крови, если бы сражение происходило в месте, более открытом и удобном для бегства.
Отказавшись от своих воинственных замыслов и, при таком печальном положении, не видя для себя никакого более надежного выхода, как обратиться к испытанной верности и милосердию Сципиона, Индибилис посылает к нему своего брата Мандония. Пав к ногам Сципиона, он обвинял во всем роковое ослепление того времени, когда, как бы вследствие какой-то гибельной заразы, впали в безумие не только илергеты и лацетаны, но и римский лагерь. Теперь же он, Мандоний, брат его и прочие соотечественники находятся в таком положении, что должны или отдать Публию Сципиону уже раз сохраненную им жизнь
[959], если он того желает, или, если они будут вторично помилованы им, то, дважды будучи обязаны жизнью одному и тому же человеку, они должны посвятить эту жизнь ему навеки. Прежде, не испытав его милосердия, они надеялись на правоту своего дела, а теперь, напротив, всю свою надежду они исключительно полагают на милосердие победителя, а не на сущность дела.
У римлян издревле было в обычае: тот народ, с которым не заключена была дружба ни путем договора, ни на равных условиях, принимать под свое покровительство, как умиротворенный, только тогда, когда он выдаст все божеское и человеческое, когда получены заложники, отнято оружие и расставлены по городам вооруженные отряды. Осыпав в длинной речи упреками бывшего налицо Мандония и отсутствовавшего Индибилиса, Сципион прибавил, что они бесспорно погубили себя своим собственным вероломством, но, благодаря милости его и римского народа, им будет дарована жизнь. Но он не отнимет у них оружия, не будет требовать заложников, так как такие залоги нужны тем, кто боится восстания. Он оставляет им детей, оставляет оружие и тем освобождает их сердца от страха; и если они вздумают отпасть, то он сурово расправится не с невинными заложниками, а с ними самими, и покарает не безоружного, но вооруженного врага. Так как они испытали то и другое, то он предоставляет на их выбор, предпочитают ли они иметь в римлянах друзей или врагов. С таким назиданием Мандоний был отпущен, причем было только заявлено требование на такую сумму денег, которой хватило бы на выдачу жалованья воинам. Отправив вперед Марция в Дальнюю Испанию и отослав Силана в Тарракон, сам Сципион обождал несколько дней, пока илергеты заплатили требуемую сумму денег, а затем с легковооруженным отрядом настиг Марция, когда тот уже приближался к Океану.
35. Еще прежде начатые переговоры с Масиниссой все откладывались по тем или другим причинам, так как Нумидиец, во что бы то ни стало, желал сойтись с самим Сципионом и освятить верность союза, пожав его правую руку; вот это-то и было тогда для Сципиона основанием, побудившим его предпринять столь длинное и трудное путешествие. Масинисса, который был в то время в Гадесе, извещенный Марцием о приближении Сципиона, ссылаясь на то, что лошади, запертые на острове, становятся негодными и что их присутствие вызывает недостаток во всем необходимом и для других, и для них самих, к тому же и всадники слабеют от бездействия, добился от Магона разрешения переправиться на континент для опустошения ближайших земель Испании. Перейдя туда, он посылает вперед трех нумидийских старейшин, чтобы назначить место и время свидания. Двух из них Сципион должен удержать в качестве заложников, третьего же отослать обратно с тем, чтобы он привел Масиниссу в назначенное место; таким образом, они явились на свидание с небольшой свитой. Уже раньше слава о военных подвигах Сципиона внушила Нумидийцу удивление к этому мужу, и он представлял себе также и наружность его величественной и прекрасной. Но еще большим благоговением проникся он при виде его. Действительно, помимо дарованной ему самой природой величавости, в Сципионе поражали длинные волосы и вся его осанка, не прикрашенная нарядами, но приличная истинному мужу и воину, и возраст его в полном расцвете сил, которым как бы возродившаяся после болезни юность придавала блеск и полноту.
