41. Ты по справедливости, Публий Корнелий, должен простить меня за то, если я, никогда не ставивший по отношению к себе самому людскую молву выше интересов государства, также и твою славу не поставлю выше общественного блага. Впрочем, если бы или не было никакой войны в Италии, или враг был бы из таких, победа над которым не может принести никакой славы, то могло бы показаться, что тот, который стал бы удерживать тебя в Италии, хотя бы и в интересах общественного блага, желает отнять от тебя вместе с войною случай прославиться. Но когда такой враг, как Ганнибал, с нетронутым войском, держит Италию в осаде четырнадцатый год, то будешь ли ты недоволен, Публий Корнелий, своею славою, если ты, будучи консулом, изгонишь из Италии того врага, который для нас был причиной стольких смертей, стольких поражений, и если, подобно тому, как на долю Гая Лутация выпала честь окончания Первой Пунической войны, так и на твою долю выпадает честь окончить настоящую? Разве Гамилькара, как полководца, дóлжно ставить выше Ганнибала? Разве та война страшней этой, или та победа – пусть только удастся победа в твое консульство – будет значительнее и славнее, чем эта? Ты ставишь выше удаление Гамилькара от Дрепан и Эрика, чем изгнание пунийцев и Ганнибала из Италии! Даже, хотя ты более дорожишь приобретенной славою, чем будущей, ты не можешь прославиться освобождением от войны Испании так, как освобождением Италии.
Ганнибал еще не в таком положении, чтобы могло казаться, что тот, кто предпочел другую войну, не столько боится, сколько презирает его. Итак, почему ты не готовишься к этой войне и предпочитаешь идти окольным путем, рассчитывая, что, когда ты переправишься в Африку, за тобою последует туда Ганнибал, а не направить военные действия прямым путем отсюда туда, где находится Ганнибал, и искать для себя блестящей славы окончания Пунической войны? Это естественно – защитив свое, отправляться осаждать чужое. Пусть мир в Италии водворится прежде, чем будет война в Африке, и пусть прежде страх оставит нас, чем сами мы будем устрашать других. Если можно достичь того и другого под твоим личным предводительством и главным начальством, то, победив здесь Ганнибала, завоюй там Карфаген. Если одну из этих двух побед надо оставить на долю новых консулов, то первая выше и славнее, а вместе с тем послужит основанием и для следующей.
В самом деле, по крайней мере, теперь, помимо того, что государственная казна не может содержать в Италии и в Африке двух войск, находящихся в странах, лежащих далеко друг от друга, помимо того, что не остается никаких средств на содержание флота и на доставку провианта, – кто не видит, сколь великой, наконец, опасности подвергаем мы себя? Что же в самом деле? Публий Лициний будет вести войну в Италии, Публий Сципион – в Африке. Что же далее? Если – да отвратят все боги это пророчество! – даже упоминание о нем вызывает ужас; но то, что раз случилось, может повториться, – победитель Ганнибал пойдет на самый Рим, тогда только мы вызовем тебя, консула, из Африки, подобно тому, как Квинта Фульвия из Капуи? Но не будет ли и в Африке военное счастье равным для обеих воюющих сторон? Да послужит тебе уроком твоя семья, отец и дядя твой, погибшие в течение тридцати дней там, где они в течение нескольких лет высоко подняли своими великими подвигами на суше и на море среди чужестранных племен имя римского народа и вашей семьи. Мне не хватило бы дня, если бы я пожелал перечислить царей и предводителей, необдуманно пустившихся в неприятельскую страну, а потому понесших страшные поражения и погубивших свои войска. Афиняне, благоразумнейшее государство, не окончив войну дома и, по совету столь же энергичного и знатного юноши, переправившись с большим флотом в Сицилию, одним морским сражением навеки погубили свое цветущее государство.
42. Но я воспроизвожу события из иноземной истории, притом чрезвычайно древние. Та же самая твоя Африка и судьба Марка Атилия – блестящий пример превратности судьбы в ту и другую сторону
[963], пусть послужит нам уроком. Да, Публий Корнелий, когда ты увидишь Африку с открытого моря, тебе покажется, что твоя Испания была игрой и шуткой! В самом деле, в чем тут есть сходство? Ты плыл мимо берегов Италии и Галлии по мирному морю и причалил с флотом в Эмпориях, союзном городе. Высадив воинов, ты повел их по совершенно безопасному пути к союзникам и друзьям римского народа в Тарракон; затем из Тарракона путь лежал среди римских укреплений. Вблизи Ибера стояли войска твоего отца и дяди, которые, после потери предводителей, еще более ожесточило само несчастье, и во главе их известный Луций Марций, полководец, правда избранный воинами второпях и применительно к обстоятельствам, но если бы его украшали знатное происхождение и законные почести, то он был бы равен в любом военном искусстве славным полководцам. Новый Карфаген был атакован без всякой помехи со стороны врагов, причем ни одно из трех карфагенских войск не защищало союзников; остальное, я не желаю умалять его значения, но все-таки никоим образом нельзя сравнить с войной в Африке, где для нашего флота не открыто ни одной гавани, нет ни одной дружественной нам страны, нет союзного государства, ни дружественного царя, нигде нет места, где бы можно было остановиться или куда выступить. Куда ни взглянешь, все принадлежит неприятелю и настроено враждебно.
Или ты веришь Сифаку и нумидийцам? Достаточно того, что раз им поверили: не всегда безрассудство кончается счастливо, и коварство наперед снискивает себе доверие в незначительных делах, чтобы обмануть с большей выгодой, когда то стоит труда. Отца твоего и дядю сперва коварно обманули союзники-кельтиберы, а потом уже одолели оружием враги; ты сам не подвергался такой опасности со стороны Магона и Газдрубала, неприятельских вождей, как со стороны Индибилиса и Мандония, которые подчинились тебе. Можешь ли ты доверять нумидийцам, испытав возмущение своих воинов? Сифак и Масинисса скорее желают сами властвовать в Африке, чем видеть властителями карфагенян, но, во всяком случае, скорее карфагенян, чем кого-нибудь другого. Теперь соревнование между собою и всевозможные причины борьбы обостряют их отношения, так как внешняя опасность далеко; но покажи им римское оружие и иноземное войско, они сбегутся, как бы для того чтобы погасить всем им угрожающий пожар. Не так те же самые карфагеняне защищали Испанию, как они будут защищать стены родного города, храмы богов, жертвенники и очаги, когда, выступая в сражение, они будут прощаться с дрожащими женами и видеть перед собой малюток-детей.
А если далее карфагеняне, вполне полагаясь на единодушие Африки, на верность союзных царей, на крепость своих стен и узнав, что Италия лишена защиты твоей и твоего войска, или сами вдобавок еще пошлют новое войско в Италию из Африки, или прикажут соединиться с Ганнибалом Магону, который, как известно, отплыл уже с флотом от Балеарских островов и плывет мимо берега приальпийских лигурийцев? Понятно, мы будем испытывать тот же самый страх, какой испытывали недавно, при переходе Газдрубала в Италию, которого из своих рук ты выпустил сюда, ты, который намерен запереть со своим войском не только Карфаген, но и всю Африку. Ты скажешь, что он тобою побежден; тем менее я желал бы, не только ради государства, но и ради тебя, чтобы побежденному врагу был открыт путь в Италию. Позволь нам все, что было счастливо для тебя и для власти римского народа, приписать твоим способностям, а все неудачи отнести к превратностям военного счастья. Чем больше у тебя талантов и чем ты отважнее, тем более отечество и вся Италия держится за такого защитника; ты не можешь даже сам не сознаться в том, что где Ганнибал, там и главный центр этой войны, так как ты открыто говоришь, что для тебя причиной перехода в Африку является желание отвлечь туда Ганнибала: следовательно, здесь ли или там, ты будешь иметь дело с Ганнибалом; и что же, наконец, будешь ли ты сильнее в Африке, один, или здесь, когда твое войско соединено с войском товарища? Даже консулы Клавдий и Ливий столь недавним примером не служат ли доказательством того, какая в этом разница? Далее, чтó, наконец, сделает Ганнибала более могущественным по оружию и по количеству людей? В отдаленном ли уголке страны бруттийцев, где он уже давно напрасно требует с родины вспомогательных войск, или там, где близок Карфаген и вся союзная Африка? Что это за план – предпочтительно избирать поле брани там, где твои войска наполовину будут меньше, а войска неприятелей много больше, почему приходится сражаться, располагая двумя войсками против одного, и притом обессиленного столькими сражениями и такою продолжительной и тяжелой службой?
