2. И римские вожди, Луций Лентул и Луций Манлий Ацидин, чтобы не дать своей небрежностью с самого начала разрастись войне, тоже соединили свои армии, провели своих воинов по вражеской земле, точно она была дружественной, не разоряя ничего, и, дойдя до места, где собрались неприятели, расположились лагерем на расстоянии трех миль от их лагеря. Сперва к ним отправлено было посольство и сделана попытка заставить их сложить оружие, но она была безуспешна; затем, когда испанские всадники неожиданно напали на римских фуражиров, с римского аванпоста была послана конница и произошло сражение, но без особенного результата для той или другой стороны.
На следующий день, при восходе солнца, неприятельский строй показался на расстоянии приблизительно тысячи шагов от римского лагеря – все вооруженные и готовые к бою. Центр занимали авсетаны, правый фланг илергеты, а левый – незначительные народы Испании. Между флангами и центром строя они оставили довольно широкие промежутки, чтобы своевременно пустить в них конницу. Построив по своему обычаю войска, римляне поступили так же, как и неприятели только в том, что тоже оставили широкие промежутки между легионами для всадников. Впрочем, полагая, что конница будет полезна той стороне, которая раньше пустит всадников в прерванный промежутками строй неприятелей, Лентул велел военному трибуну Сервию Корнелию приказать всадникам пустить лошадей в проходы, остававшиеся открытыми во вражеском строю; сам же, начав не особенно удачно пешее сражение, ждал только того момента, когда вывел из резервов в первую линию тринадцатый легион для подкрепления отступавшего двенадцатого легиона, стоявшего на левом фланге против илергетов, а когда условия битвы тут сравнялись, направился к Луцию Манлию, ободрявшему тех, которые сражались перед знаменами, и подводившему резервы там, где в них была надобность; он объявляет ему, что левый фланг вне опасности, что он уже послал Корнелия Сервия, который вот сейчас, как буря, обрушится на врага со своими всадниками.
Едва он сказал это, как, ринувшись в средину неприятелей, они привели в смятение пехоту и в то же время отрезали испанским всадникам возможность пустить своих коней. Поэтому испанцы, отказавшись от конного сражения, спешились. Увидев расстройство в неприятельских рядах, нерешительность, смятение и колебание знамен, римские главнокомандующие убеждают и упрашивают своих воинов напасть на смущенных врагов и не дать им восстановить строй. Варвары не выдержали бы такого стремительного натиска, если бы сам царек Индибилис вместе со спешившимися всадниками не встретил их перед знаменами. Здесь довольно долго происходила жестокая битва; наконец, после того как сражавшиеся вокруг полуживого, но все же оказывавшего сопротивление царька, который затем был пригвожден пикою к земле, пали под градом стрел, тогда началось всеобщее бегство. Весьма много было убитых потому, что не было места, чтобы всадники могли сесть на коней, и потому, что римляне энергично наступали на перепуганных врагов; наступление прекратилось только тогда, когда враги потеряли и лагерь. В этот день было убито 13 000 испанцев, взято в плен около 1800; римлян и союзников пало немногим более 200, преимущественно на левом фланге. Выгнанные из лагеря или бежавшие из битвы испанцы сперва рассеялись по полям, а затем вернулись по своим общинам.
3. Вызванные после того Мандонием на совещание, уполномоченные жаловались на свои бедствия и, обвинив во всем сторонников войны, высказались, что следует отправить послов – выдать оружие и изъявить покорность. Когда послы слагали ответственность на виновника войны Индибилиса и прочих предводителей, большинство которых пало в битве, изъявляли готовность передать оружие и покориться, им дан был ответ, что их покорность будет принята только под условием выдачи живыми Мандония и прочих подстрекателей к войне; в противном случае в область илергетов, авсетанов и других народов последовательно будут приведены войска. Такой ответ послы передали собранию. Здесь Мандоний и прочие предводители были схвачены и отданы на казнь; с народами Испании восстановлен мир; им приказано было доставить войску двойное жалованье за тот год, хлеба на шесть месяцев, а равно военные плащи и тоги; заложники были взяты почти от тридцати народов.
Таким образом в короткое время восстание во взбунтовавшейся Испании началось и кончилось без особенных потрясений, и все ужасы войны обратились на Африку. Гай Лелий ночью подступил к Гиппону Регию и на рассвете вывел под знаменами воинов и моряков производить опустошение. Ввиду всеобщей беспечности бедствие было ужасно; перепуганные вестники навели на Карфаген ужасный страх, сообщая, что прибыл римский флот со Сципионом во главе (ранее был слух, что он переправился в Сицилию). Не зная хорошенько, сколько они видели кораблей или сколь большой отряд производит опустошение полей, под влиянием страха они все преувеличивали. Поэтому сперва страх и ужас, а затем печаль овладела сердцами; до такой степени, думали граждане, изменилось счастье: те, которые, будучи победителями, только что держали войско перед стенами Рима и, поразив столько неприятельских армий, силою или добровольно приняли изъявление покорности от народов всей Италии, теперь, с переменой военного счастья, увидят опустошение Африки и осаду Карфагена, далеко не обладая таким же мужеством в перенесении этих бедствий, какое обнаружили римляне. Взамен стольких истребленных армий врагам доставляли подраставшую более сильную и более многочисленную молодежь римские плебеи и Лаций; их же плебеи слабы в городе, слабы в деревнях; вспомогательные войска они нанимают за плату из африканцев, племени неверного и изменчивого при всяком случае – внушающем какую-нибудь выгоду. Сифак обнаруживает отчуждение после переговоров со Сципионом, а Масинисса явно отложился и стал непримиримым врагом. Нигде нет никакой надежды, никакой помощи! Магон не вызывает никакого мятежа, находясь в Галлии, и не соединяется с Ганнибалом; у самого Ганнибала уже меркнет слава и слабеют силы.
4. Под влиянием новых известий граждане пали духом и предавались жалобам, но угрожающий ужас заставил заняться обсуждением мер, как предотвратить настоящие опасности. Решено было спешно произвести набор в городе и деревнях, послать нанимать вспомогательные войска из африканцев, укрепить город, свезти хлеб, заготовить оборонительное и наступательное оружие, снарядить корабли и послать их к Гиппону против римского флота. Меры эти приводились уже в исполнение, когда наконец пришла весть, что переправился Лелий, а не Сципион, с войском, достаточным только для набега на поля; что главная тяжесть войны до сих пор сосредоточена в Сицилии. Таким образом, в Карфагене вздохнули свободнее и стали отправлять посольства к Сифаку и другим царькам для закрепления союза; было отправлено посольство и к Филиппу, предложить ему 200 талантов серебра, чтобы он переправился в Сицилию или в Италию, отправлены были послы и к карфагенским полководцам в Италию, чтобы они всевозможными грозными мерами задержали Сципиона; к Магону отправлены были не только послы, но 25 военных кораблей, 6000 пехоты, 800 всадников, 7 слонов, сверх того, большая сумма денег для найма вспомогательных войск с тем, чтобы, располагая этими средствами, он придвинул войско ближе к Риму и соединился с Ганнибалом.
В Карфагене делались такие приготовления и принимались такого рода меры; к Лелию же, свозившему огромную добычу с безоружных и беззащитных полей, прибыл с небольшим числом всадников Масинисса, услыхав о появлении римского флота. Он жаловался, что Сципион действует не энергично, так как не переправился еще в Африку, хотя карфагеняне потрясены, а Сифак занят войнами с соседями; между тем несомненно, что он никоим образом не останется верен римлянам, если успеет уладить свои дела, как ему хочется. Пусть он, Лелий, убедит и побудит Сципиона не медлить; он, Масинисса, хотя и выгнан из своего царства, однако явится на помощь с весьма значительными силами пехоты и конницы; и самому Лелию не следует медлить в Африке: вероятно, отправился из Карфагена флот, вступать в сражение с которым в отсутствие Сципиона не вполне безопасно.
