28. Высадив войска, римляне разбивают на ближайших холмах лагерь. Сперва вид флота, а затем шум выходивших на сушу воинов навел уже страх и ужас не только на приморскую местность, но и на города. Ибо не только толпы народа, вперемежку с кучами женщин и детей, наполнили повсюду все дороги, но даже скот поселяне гнали перед собой, так что можно было сказать, что Африку вдруг покидают. В городах беглецы вызывали даже больший ужас, чем каким были проникнуты сами, но особенно сильно было смятение в Карфагене, точно город уже взят. Дело в том, что после консульства Марка Атилия Регула и Луция Манлия [256 г.], в течение почти пятидесяти лет
[983], они не видели никакого римского войска, кроме флотов грабителей, которые выходили на поля и, забрав то, что случайно попадалось на пути, всегда скорее убегали назад на корабли, чем шум собирал поселян; тем большее бегство и паника господствовали тогда в городе. И в самом деле, не было в Карфагене ни достаточно сильного войска, ни вождя, которого можно было бы выставить против врага. Газдрубал, сын Гисгона, был самым первым человеком в государстве по происхождению, славе, богатству, а тогда еще и по свойству с царем; но у всех было в памяти, что тот же самый Сципион в нескольких сражениях в Испании обратил его в бегство и прогнал, и карфагенского вождя так же мало может равняться с римским, как его наскоро набранное войско с войском римлян. Поэтому, словно Сципион немедленно нападал на город, раздался призыв к оружию, ворота мигом были заперты, вооруженные люди расставлены на стенах, размещены караулы и аванпосты, и всю следующую ночь не спали. На другой день 500 всадников, посланные к морю на разведку и для того, чтобы привести в замешательство выходивших с кораблей римлян, натолкнулись на римские аванпосты. Сципион, отправив флот в Утику, сам уже несколько продвинулся вперед от моря, занял ближайшие холмы, расставил часть всадников на аванпостах в удобных местах, а другую разослал по полям для грабежа.
29. Вступив в бой с карфагенской конницей, они убили немногих в самом сражении, а большинство преследуя во время бегства, в том числе и префекта Ганнона, знатного юношу. Сципион же не только опустошил окрестные поля, но взял и ближайший, довольно большой город африканцев, где, кроме прочей добычи, которая тотчас же была нагружена на транспортные суда и отправлена в Сицилию, захвачено было 8000 человек свободных и рабов. Но наибольшую радость среди всех вызвало прибытие Масиниссы в самом же начале действий в Африке; некоторые писатели говорят, что он прибыл всего с 200 всадников, большинство же утверждает, что у него был отряд конницы в 2000 человек. Впрочем, так как он был величайший из всех современных царей и весьма много содействовал римским интересам, то представляется целесообразным сделать небольшое отступление, чтобы изложить, какие превратности счастья изведал он, теряя и возвращая отцовское царство.
Когда Масинисса сражался на стороне карфагенян в Испании, у него умер отец; имя его было Гала. Царство, согласно обычаю нумидийцев, перешло к брату царя, Эзалку, как старейшему по возрасту. Немного спустя, когда умер и Эзалк, отцовское царство занял старший из двух сыновей его – Капусса, а другой был еще совсем ребенком. Но так как Капусса владел царством не столько благодаря авторитету среди своих соотечественников или силе, сколько по праву, признаваемому этим племенем, то появился некто, по имени Мазетул, не чужой царствующему роду, но из семьи, находившейся всегда во враждебных отношениях и с переменным счастьем боровшейся за власть с теми, которые обладали ей тогда. Взбунтовав тех своих соотечественников, у которых он пользовался большим влиянием в силу их ненависти к царям, он открыто расположился лагерем и вынудил царя выступить на поле битвы и сразиться за престол. В этом сражении Капусса пал вместе со многими знатными лицами; все племя мезулиев перешло в полное подчинение к Мазетулу. Однако он не принял титула царя, а, удовольствовавшись скромным именем опекуна, объявил царем мальчика Лакумаза, который один только оставался из царского рода. В надежде на союз с карфагенянами, он вступил в брак со знатной карфагенской женщиной, племянницей Ганнибала, бывшей в последнее время замужем за царем Эзалком; в то же время, отправив посольство, он возобновляет старинный гостеприимный союз с Сифаком; всеми этими мерами он готовил себе помощь против Масиниссы.
30. Масинисса, услыхав о смерти дяди, а затем об убиении двоюродного брата, переправился из Испании в Мавретанию; царем мавров был в то время Бага. Не будучи в состоянии добиться от него военной помощи, он униженными мольбами, помочь ему хоть в путешествии, выпросил 4000 мавров. Прибыв с ними к границам царства, он встретил около 500 нумидийцев, явившихся к нему вследствие известия, посланного им наперед к своим друзьям и друзьям отца. Отсюда, согласно уговору, он отправил мавров назад к царю; хотя встретивший его отряд был много меньше, чем он надеялся, и во всяком случае не таков, чтобы решиться предпринять с ним такое важное дело. Однако, рассчитывая, что деятельность и предприимчивость соберет к нему и силы для какого-нибудь начинания, он встретил около Тапса молодого царя Лакумаза, шедшего к Сифаку. Лакумаз вместе перепуганным отрядом бежал назад в город, который Масинисса взял при первом натиске; людей из приверженцев царя, перешедших на его сторону, принял, а других, собиравшихся сопротивляться, убил; но самая большая часть с самим отроком во время суматохи ушла к Сифаку, куда первоначально и направлялся их путь. Слух об удачном исходе этого незначительного предприятия в самом начале его деятельности привлек нумидийцев на сторону Масиниссы: отовсюду, с полей и из деревень, стали стекаться старые воины Галы и приглашали юношу отнять отцовское царство. По числу воинов Мазетул значительно превосходил его: ибо у самого его было войско, с которым он победил Капуссу, и несколько воинов, перешедших к нему после убиения царя, а кроме того, отрок Лакумаз привел от Сифака огромные вспомогательные силы. У Мазетула было 15 000 пехоты и 10 000 конницы, располагая которыми он дал битву Масиниссе, далеко не имевшему столько пехотинцев и всадников. Однако победу одержала доблесть старых воинов и благоразумие вождя, приобретшего опытность среди римского и карфагенского войска: молодой царь с опекуном и незначительным отрядом масесулиев бежал в Карфагенскую область.
Вернув таким образом отцовское царство и видя, что ему предстоит гораздо более серьезная борьба с Сифаком, Масинисса отправил послов, которые должны были внушить мальчику надежду, что если он доверится Масиниссе, то будет в таком же почете, в каком некогда был Эзалк у Галы, а Мазетуле пообещал, кроме безнаказанности, добросовестное возвращение всего его имущества. Оба предпочитали скромное положение дома изгнанию, а потому, несмотря на всевозможные меры, предпринятые нарочито карфагенянами, чтобы это не состоялось, примирились с Масиниссой.
31. Во время этих событий Газдрубал случайно был у Сифака. Нумидиец полагал, что его, конечно, мало касается, будет ли царем мезулиев Лакумаз или Масинисса; но Газдрубал объяснил ему, что он сильно ошибается, если думает, что Масинисса будет доволен тем же, чем довольствовались отец его Гала или дядя Эзалк; он обладает гораздо большими силами душевными и умственными, чем когда-нибудь обладал кто-нибудь из этого племени; часто в Испании он являл образцы редкой среди людей доблести – одинаково перед союзниками и врагами. Если Сифак и карфагеняне не затушат этого загорающегося пламени, то скоро пострадают от жестокого пожара, так как ничем уже не возможно будет помочь им; пока силы его слабы и хрупки, так как он заботится о своем царстве, которое едва начинает сплачиваться. Настаивая и подстрекая, он убеждает Сифака придвинуть войско к пределам мезулиев и расположиться лагерем, как на несомненных своих владениях, на том поле, из-за которого они часто не только спорили на словах, но и сражались оружием с Галой; если-де кто станет задерживать, что собственно и нужно, то Сифак вступит в бой; если же, под влиянием страха, станут отступать с этого поля, то следует идти в средину царства: мезулии или без боя подчинятся ему, или окажутся далеко неравными по оружию.
