Этого не пришлось долго ждать: ибо, как только огонь упал на первые хижины, тотчас же он охватил все ближайшие, находившиеся в непосредственной связи, и распространился по всему лагерю. Началась суматоха, неизбежная при пожаре, раскинувшемся на такое обширное пространство и притом в ночное время; но, полагая, что пожар произошел случайно, а не причинен врагом и войною, бросились тушить огонь без оружия и наткнулись на вооруженных врагов, преимущественно нумидийцев, которых Масинисса, хорошо знавший царский лагерь, расположил на удобных местах, при выходах из улиц. Многих пламя захватило полусонных еще в постелях; многие, несясь в стремительном бегстве друг через друга, были смяты в тесных воротах.
6. Когда сперва карфагенские караульные, а затем и другие, разбуженные ночной тревогой, заметили зарево, то, под влиянием того же заблуждения, думали тоже, что пожар произошел сам собою; крик, поднятый умирающими и ранеными, отличался неопределенностью, так что нельзя было разобрать, следствие ли это резни или ночной суматохи, а это лишало возможности узнать истину. Поэтому все, не подозревая никаких враждебных действий, безоружные бросались во все ворота, где кому было ближе, захватив с собою лишь то, что могло быть пригодно для тушения огня, и попадали на римское войско. Когда все они были перебиты не только вследствие озлобления врага, но и из опасения, как бы кто-нибудь не убежал обратно в лагерь и не дал знать, – Сципион тотчас же напал на ворота, оставшиеся, как и естественно в подобной суматохе, без всякой охраны. После того как на ближайшие бараки был брошен огонь, вспыхнувшее пламя сперва показалось как бы случайно, в нескольких местах, но затем, распространяясь по смежным кровлям, оно вдруг охватило весь лагерь сплошным пожаром. Обожженные люди и вьючный скот заграждали путь к воротам сперва своим беспорядочным бегством, а затем своими трупами; кто избежал пламени, тот погиб от меча; таким образом одинаковое бедствие уничтожило два лагеря. Однако оба вождя и (из стольких тысяч!) 2000 пехотинцев и 500 всадников спаслись, полувооруженные, большей частью раненые и пострадавшие от огня. Убито или погибло в пламени до 40 000 человек, взято в плен свыше 5000, между ними много знатных карфагенян, 11 сенаторов; военных знамен захвачено 174, нумидийских лошадей свыше 2700; захвачено шесть слонов, а восемь погибло от меча и огня; взято большое количество оружия; все его полководец сжег, посвятив Вулкану.
7. Бежавший с немногими Газдрубал устремился в ближайший город африканцев, куда собрались, следуя по стопам вождя, и все оставшиеся в живых; но затем он удалился оттуда из опасения, что город будет сдан Сципиону. Вскоре ворота были открыты и римлян впустили в город; ввиду добровольного подчинения граждан городу не причинено было никакого насилия. Вслед за тем два города были взяты и разграблены. Добыча, взятая тут, равно как и то, что было выхвачено из огня во время пожара лагеря, предоставлена была воинам. Сифак остановился на укрепленной позиции, на расстоянии около восьми миль оттуда; Газдрубал же поспешил в Карфаген, чтобы там, под влиянием страха перед недавним поражением, не приняли какого-нибудь слишком малодушного решения. Действительно, здесь в первый момент произошла страшная паника, и думали, что, оставив Утику, Сципион немедленно осадит Карфаген. Поэтому суфеты – то была у карфагенян власть в роде консульской – созвали сенат. Здесь высказаны были три мнения: одни предлагали отправить послов к Сципиону для переговоров о мире, другие – отозвать Ганнибала для спасения отечества от гибельной войны, третьи – с твердостью духа, присущей римлянам в несчастьях, признавали необходимым снарядить новое войско и убедить Сифака не прекращать войны. Последнее мнение восторжествовало, потому что Газдрубал, присутствовавший в заседании, и все сторонники партии Барки стояли за войну.
Ввиду этого начали производить набор в городе и по деревням и отправили послов к Сифаку, который тоже энергично готовился к новой войне, так как жена его действовала уже не ласками, как прежде, которых было достаточно, чтобы повлиять на влюбленного, но жалобами на свою горькую судьбу; обливаясь слезами, она заклинала его не предавать ее отца и отечества и не допускать, чтобы Карфаген погиб от того же пламени, от которого превратился в пепел лагерь. Весьма кстати послы подавали надежду на успех, сообщая, что около города Оббы они встретили 4000 кельтиберов, отборных молодцов, нанятых их вербовщиками в Испании, и что Газдрубал скоро явится с весьма значительным отрядом. Поэтому Сифак не только дал послам благосклонный ответ, но и показал им толпу нумидийских поселян, которым он в течение последних дней раздал оружие и лошадей, и уверял, что он соберет всю молодежь из своего царства. Он-де знает, что поражение было понесено вследствие пожара, а не в бою, а на войне слабее тот, кого побеждают оружием. Такой ответ дан был послам, и спустя немного дней Газдрубал и Сифак снова соединили свои силы. Все это войско состояло приблизительно из 30 000 вооруженных.
8. Сципион, как будто бы война по отношению к Сифаку и карфагенянам уже была окончена, занялся осадою Утики и уже собирался придвинуть к стенам машины, как весть о возобновлении войны отвлекла его в другую сторону. Оставив небольшие отряды только для вида, будто осада продолжается с суши и с моря, он сам с главными силами двинулся против неприятеля. Сначала он остановился на холме, находившемся на расстоянии приблизительно четырех миль от царского лагеря; на утро, спустившись с конницей на так называемые Великие Равнины
[987], расположенные у подошвы этого холма, он потратил весь день на то, что приближался к аванпостам врагов и тревожил их незначительными атаками. В два следующие дня тоже не произошло ничего, достойного внимания, так как дело ограничивалось шумными вылазками с той и другой стороны. Только на четвертый день оба войска сошлись на битву.
Римский полководец поставил принципов позади гастатов, которые стояли в первой шеренге, а в резерве поместил триариев; на правом фланге он выставил италийскую конницу, а на левом – нумидийцев с Масиниссой. Сифак и Газдрубал, поместив нумидийцев против италийской конницы, а карфагенян – против Масиниссы, вывели кельтиберов в центр боевой линии, против знамен легионов. Так построившись, войска вступили в бой. При первом натиске нумидийцы и карфагеняне одновременно с обоих флангов были отброшены: ни нумидийцы, в большинстве своем простые поселяне, не устояли против римской конницы, ни карфагеняне, тоже все новобранцы, не выдержали натиска Масиниссы, внушавшего им страх, помимо прочего, вследствие недавней его победы. Лишившись прикрытия на обоих флангах, войско кельтиберов оставалось на месте, так как, не зная местности, не видело никакого спасения в бегстве и не надеялось на помилование со стороны Сципиона, против которого они пришли сражаться в Африку, в качестве наемников, хотя он оказал великие милости им и их племени. Поэтому, окруженные со всех сторон неприятелями, падая один на другого, они мужественно умирали. Так как все враги обратились на них, то Сифак и Газдрубал имели вполне достаточно времени для бегства. Победителей, утомленных резнею, которая продолжалась дольше самого сражения, застигла ночь.
