17. За много дней до этого прибыл в Рим Лелий с Сифаком и знатнейшими нумидийскими пленными и по порядку рассказал сенаторам обо всех событиях, происшедших в Африке, вызвав тем великую радость в настоящем и надежду на успех в будущем. Затем, посовещавшись, сенаторы решили отослать царя в Альбу под стражу, а Лелия задержать до прибытия карфагенских послов. Назначено было четырехдневное молебствие. Претор Публий Элий, распустив сенат и созвав вслед за тем народное собрание, вместе с Лелием восходит на ораторскую кафедру. Тут-то граждане, слыша, что войска карфагенские разбиты, что побежден и взят в плен царь, пользовавшийся огромной славой, что римские войска победоносно прошли через всю Нумидию, не могли молчать и сдерживать чувства радости, не выражая ее криками и другими знаками, какими толпа обыкновенно выражает чрезмерное ликование. Поэтому претор немедленно издал приказ, чтобы стражи открыли по всему городу все храмы, и дана была народу возможность в течение всего дня обходить их, прославлять богов и воздавать им благодарение.
На другой день он приказал ввести в сенат послов Масиниссы. Прежде всего они поздравили сенат с успехами Сципиона в Африке; затем поблагодарили за то, что он не только пожаловал Масиниссе титул царя, но и возвел его на престол, возвратив ему наследственное царство, на котором, с устранением Сифака – если только это благоугодно будет отцам, – он будет царствовать без страха и без борьбы; затем поблагодарили и за то, что Сципион, удостоив Масиниссу похвалы перед собранием воинов, украсил его самыми почетными дарами, заслужить которые он раньше старался и впредь будет стараться; он просит, чтобы царский титул и прочие благодеяния и дары Сципиона сенат утвердил своим постановлением; просит он также и о том, чтобы, если это не трудно, отпустили пленных нумидийцев, которые содержатся под стражей в Риме: это-де приобретет ему большое уважение со стороны соотечественников.
На это послам был дан такой ответ: поздравлять царя с успехами в Африке сенаторы имеют такое же основание, как и царь их; они признают правильными и законными распоряжения Сципиона, пожаловавшего ему титул царя, да и вообще отцы вполне одобряют все, что он сделал приятного для Масиниссы. В подарок царю решили отправить с послами два военных плаща, каждый с золотой застежкой и туникой с широкой каймой, двух богато убранных коней, два всаднических вооружения вместе с панцирем, две палатки и всю необходимую в походе утварь, которая обыкновенно давалась консулам. Эти подарки приказано было претору отослать к царю. И послам назначены были дары – каждому стоимостью не менее пяти тысяч ассов, а лицам их свиты – каждому в тысячу ассов; сверх того, назначили по две одежды послам и по одной лицам свиты и тем нумидийцам, которые, по освобождении из-под стражи, должны быть возвращены царю. Кроме того, для послов назначен был дом для помещения и содержание за счет государства.
18. В то же лето, в которое в Риме состоялись эти постановления, а в Африке совершились описанные события, претор Публий Квинктилий Вар и проконсул Марк Корнелий сразились с пунийцем Магоном в открытом поле, в области галлов-инсубров. Легионы претора занимали первую линию; Корнелий свои легионы держал в резерве, а сам выехал на коне к первым рядам. И претор, и проконсул, стоя во главе обоих флангов, убеждали воинов всеми силами атаковать неприятеля. После того, как их усилия поколебать неприятеля оказались тщетными, Квинктилий сказал Корнелию: «Сражение, как ты видишь, идет очень вяло, и сопротивление делает врага сверх ожидания нечувствительным к страху; возникает опасение, как бы этот страх не сменился отвагой. Нам необходимо вихрем налететь с конницей, если мы желаем расстроить ряды неприятелей и сбить их с позиции. Поэтому или ты выдерживай битву в первых рядах, а я введу в дело конницу, или я поведу дело здесь, в передней линии, а ты выпусти конницу всех четырех легионов на врага».
Так как проконсул изъявлял готовность принять на себя ту роль в этом деле, которую выберет для него претор, то претор Квинктилий со своим сыном Марком, энергичным юношей, направляется к всадникам и, приказав им сесть на коней, неожиданно пускает их на неприятеля. Смятение, произведенное конницей, увеличил еще крик, раздавшийся со стороны легионов; и не устоять бы неприятельскому войску, если бы Магон, при первом же движении конницы, тотчас же не ввел в бой слонов, заранее приготовленных. Рев этих животных, запах от них и вид их испугали лошадей, и помощь конницы не принесла пользы пехоте; и насколько в сплошной толпе, где можно пользоваться копьем, а в рукопашной схватке и мечом, римский всадник был сильнее, настолько лучше нумидийцы стреляли издали во всадников, которых против их воли уносили испуганные лошади. Вместе с тем и двенадцатый легион пехоты, потерявший весьма много убитыми, не покидал своей позиции скорее по чувству чести, чем благодаря своим силам; да и ему не удержаться бы дольше, если бы тринадцатый легион, введенный из резерва в первую линию, не вступил в сражение в тот момент, когда исход битв становился сомнительным. Магон тоже противопоставил свежему легиону галлов, стоявших до того времени в резерве. Когда эти без особенных усилий были рассеяны, тогда гастаты одиннадцатого легиона, сомкнувшись, нападают на слонов, которые начали было уже расстраивать и ряды пехоты. Пустив дротики в слонов, стоявших сплошной массой, вследствие чего почти все дротики попали в цель, они обратили всех слонов назад, на ряды своих же, а четыре слона пали от тяжелых ран. Тут в первый раз дрогнули ряды неприятелей; при этом конница, лишь только заметила, что слоны прогнаны, бросилась вся, чтобы увеличить страх и смятение. Но пока стоял перед фронтом Магон, враги, отступая мало-помалу, сохраняли порядок и не прерывали сражения; когда же увидали, что он, раненный в бедро, упал с лошади, и его почти бездыханным уносят с поля битвы, тогда тотчас же все обратились в бегство.
До 5000 неприятелей были убиты в этот день, захвачено 22 воинских знамени. Но и для римлян победа не обошлась без потерь: в войске претора выбыли из строя 2300 человек, главным образом – из двенадцатого легиона; этот же легион потерял и двух военных трибунов, Марка Коскония и Марка Мевия; и в тринадцатом легионе, прибывшем уже под конец сражения, пал военный трибун Гай Гельвидий – в тот момент, когда старался восстановить бой. Погибли до 22 знатнейших всадников вместе с несколькими центурионами, которые были задавлены слонами. И бой продолжался бы дольше, если бы рана вождя не заставила карфагенян уступить победу римлянам.
19. Магон, двинувшись среди тишины наступившей ночи усиленными переходами, насколько дозволяла рана, прибыл к морю в область лигурийцев-ингавнов. Тут явились к нему послы из Карфагена, немного раньше приставшие к берегу Галльского залива
[990], с приказанием при первом удобном случае переправиться в Африку, сообщая, что это сделает и брат его Ганнибал, так как и к нему отправились послы с таким же приказанием, – не в таком-де теперь положении дела карфагенян, чтобы возможно было вооруженное занятие Галлии и Италии.
Посадив войска на корабли, Магон отправился в Африку не только вследствие приказания сената и критического положения своего отечества, но еще и из опасения, как бы победоносный враг, в случае промедления, не настиг его, и как бы сами лигурийцы, видя, что пунийцы покидают Италию, не перешли на сторону тех, власти которых им в скором времени предстояло подчиниться. Вместе с тем он надеялся, что сотрясения будут не так чувствительны для раны при плавании на корабле, как при езде по сухому пути, и что обстановка будет удобнее для лечения; но едва он миновал Сардинию, как умер от раны. Несколько пунийских кораблей, разбросанных в открытом море, были захвачены римским флотом, находившимся около Сардинии. Таковы события, совершившиеся на суше и на море в той части Италии, которая прилегает к Альпам.
