Консул Гай Сервилий не совершил ничего достопамятного в провинции Этрурии и Галлии – он и туда заходил. Он только освободил отца своего, Га я Сервилия, и Гая Лутация из шестнадцатилетнего рабства, захваченных в плен бойями при деревне Таннета. Он вернулся в Рим с отцом с одной стороны, с Катулом с другой стороны, прославившись скорее как частное лицо, чем как государственный муж. Внесено было предложение к народу не вменять в вину Гаю Корнелию того, что он, не зная, что отец его, занимавший курульную должность, жив, состоял народным трибуном и плебейским эдилом, а это было запрещено законами. Когда это предложение прошло, он вернулся в свою провинцию.
Консулу Гнею Сервилию, находившемуся в Бруттийской области, подчинились Консентия, Ауфуг, Берги, Безидии, Окрикул, Лимфей, Аргентан, Клампетия и многие другие малоизвестные народы, которые видели, что война с пунийцами близится к концу. Тот же консул сразился с Ганнибалом в открытом бою в Кротонской области. Сказание об этом сражении темно: Валерий Антиат утверждает, что тут пало 5000 неприятелей; но это известие такой важности, что приходится признать его или за бессовестную выдумку со стороны Валерия Антиата, или за небрежное упущение со стороны других историков. Достоверно только то, что Ганнибал ничего больше не совершил в Италии, так как и к нему как раз в те же дни, как к Магону, прибыли послы из Карфагена, которые звали его в Африку.
20. Скрежеща зубами, со вздохами, едва сдерживая слезы, выслушал, говорят, Ганнибал слова послов. Когда они изложили ему то, что им было поручено, он сказал: «Теперь уж не обиняками, а открыто зовут меня назад те, которые уже давно пытались удалить меня отсюда, отказывая в подкреплении и деньгах. Итак, победил Ганнибала не народ римский, столько раз битый им и обращенный в бегство, но карфагенский сенат своим противодействием и завистью. И это мое позорное возвращение вызовет не такое ликование и похвальбу со стороны Сципиона, как со стороны Ганнона
[991], который за невозможностью найти другие средства погубил наш дом, уничтожив Карфаген».
Так как Ганнибал уже заранее предчувствовал это, то заблаговременно приготовил корабли. Поэтому, разослав под предлогом гарнизонной службы ненужную ему толпу воинов по городам Бруттийской области, которые, хотя и в небольшом числе, но все еще подчинялись его власти, скорее из страха, чем по чувству долга, он с отборными силами своего войска переправился в Африку. Много воинов итальянского происхождения, которые, отказываясь следовать за ним в Африку, укрылись в храме Юноны Лацинии, до тех пор не оскверненном; они были отвратительным образом перебиты в самом храме. Редко, говорят, кто другой, покидая свое отечество, чтобы отправиться в изгнание, уходил таким печальным, как Ганнибал, удаляясь из неприятельской земли. Часто он оглядывался на берега Италии и, обвиняя богов и людей, призывал проклятия на себя и на свою собственную голову за то, что не повел обагренных кровью воинов в Рим после победы при Каннах. Ведь Сципион, рассуждал он, который в должности консула даже не видел ни одного врага-пунийца в Италии, тем не менее осмелился пойти на Карфаген; а он, избив сотню тысяч воинов при Тразименском озере и при Каннах, растратил свои силы около Казилина, Кум и Нолы. Так упрекая и жалуясь, Ганнибал потерял так долго продолжавшееся обладание Италией.
21. В Рим в одно и то же время пришло известие об отъезде как Магона, так и Ганнибала. Но радость по случаю этого двойного торжества умалило, во-первых, сознание, что вожди, по-видимому, не имели достаточно ни мужества, ни сил задержать врагов, когда это было поручено им сенатом, во-вторых, беспокойство за исход дела, когда вся тяжесть войны пала на одно войско и на одного вождя. В эти же дни пришли сагунтийские послы и привели с собою захваченных с деньгами карфагенян, которые, по заявлению послов, переправились в Испанию для найма вспомогательных войск. Двести пятьдесят фунтов золота и восемьсот фунтов серебра они положили в преддверии курии. Приняв пленных и заключив их в темницу, сенаторы возвратили золото и серебро, причем послам выражена была благодарность, сверх того, даны были подарки и предоставлены в их распоряжение корабли для обратного путешествия в Испанию.
После этого старшие сенаторы завели речь о том, что люди далеко не в такой степени чувствительны к хорошему, как к дурному: они помнят, сколько ужаса и страха произвел переход Ганнибала в Италию. Какие последовали бедствия, сколько было скорби! Увидели лагерь неприятельский со стен города; сколько обетов надавали, как каждый в отдельности, так и все вместе! Сколько раз в собраниях слышались голоса тех, которые, простирая руки к небу, восклицали, да наступит ли когда-нибудь тот день, когда они увидят Италию свободной от врага, цветущей среди благ мира. Наконец, по истечении пятнадцати лет, боги даровали это, а между тем не оказывается никого, кто бы подал голос о необходимости воздать благодарение богам. С такой неблагодарностью люди принимают милость даже в момент получения ее, не говоря уже о том, как мало помнят они о ней, когда она получена раньше! После этого со всех сторон курии раздались голоса, чтобы претор Публий Элий сделал доклад по этому предмету; постановлено было в течение пяти дней совершать молебствия у всех лож и заклать в жертву сто двадцать крупных животных.
Уже отпущен был Лелий и послы Масиниссы, как пришло известие, что послов карфагенских, ехавших к сенату с просьбой о мире, видели в Путеолах, откуда они отправятся сухим путем. Решено было вернуть Гая Лелия, чтобы в его присутствии вести переговоры о мире. Квинт Фульвий Гиллон, легат Сципиона, доставил карфагенян в Рим. Так как им запрещено было входить в город, то квартира отведена была им в Общественной вилле, а аудиенция сената дана в храме Беллоны.
22. Перед сенатом они держали почти такую же речь, как и перед Сципионом, слагая всю ответственность за войну с правительства на Ганнибала; он, говорили они, без разрешения сената перешел не только Альпы, но и Ибер, и по собственному усмотрению начал войну не только с римлянами, но еще раньше и с сагунтийцами; у сената же и народа карфагенского, если смотреть на дело справедливо, договор с римлянами до сих пор остается ненарушенным. Поэтому им поручено просить только о том, чтобы дозволено было оставаться при условиях мира, заключенного в последний раз с Гаем Лутацием. Когда претор, по установившемуся обычаю, предоставил сенаторам право предлагать послам вопросы, какие кому угодно, и старейшие из сенаторов, принимавшие участие в заключении договора, стали предлагать – одни одни, другие другие вопросы, послы же, ссылаясь на свой возраст – почти все они были молодые люди, – отвечали, что они ничего не помнят, тогда со всех сторон курии раздались голоса, что, по свойственному пунийцам коварству, эти люди выбраны просить возобновления прежнего мира, о котором они даже и не помнят.
23. Затем, по удалении послов из курии, начался опрос мнений. Марк Ливий полагал, что следует вызвать консула Гая Сервилия, как находившегося ближе, чтобы в его присутствии вести переговоры о мире: так как не может подлежать обсуждению дело более важное, чем настоящее, то он признает не вполне соответствующим достоинству римского народа рассматривать его в отсутствии одного и тем более обоих консулов. Квинт Метелл, бывший три года тому назад консулом и диктатором, высказал следующее мнение: Публий Сципион истреблением армии и опустошением полей поставил неприятеля в необходимость молить о мире; о цели, с которой домогаются мира, никто не может судить вернее того, кто ведет войну перед воротами Карфагена; только по совету Сципиона, а не кого-либо другого, следует согласиться на мир или же отвергнуть его. Марк Валерий Левин, бывший два раза консулом, доказывал, что прибыли соглядатаи, а не послы, почему следует приказать им удалиться из Италии и под стражей проводить их до самых кораблей, Сципиону же написать, чтобы он не прекращал военных действий. Лелий и Фульвий добавили к этому, что и Сципион питал надежду на заключение мира лишь в том случае, если Ганнибал и Магон не будут отозваны из Италии; карфагеняне будут всячески лицемерить, дожидаясь этих вождей с их войсками, а потом, забыв обо всех богах и всех недавно заключенных договорах, будут продолжать войну. Ввиду этого заявления скорее согласились с мнением Левина. Послы были отпущены, не добившись мира и почти не получив ответа.
