41. Публию Сципиону продлена была власть в Африке с находившимися в его распоряжении войсками. Претору Марку Валерию Фальтону назначены были в земле бруттийцев два легиона, состоявшие в прошлом году под командой Гая Ливия; претор Публий Элий должен был принять в Сицилии два легиона от Гнея Тремелия; один легион назначен был Марку Фабию в Сардинию, где начальствовал пропретор Публий Лентул. Консулу прошлого года Марку Сервилию продлена была власть в Этрурии с его же двумя легионами.
Что касается Испании, то указано было, что там уже несколько лет находятся Луций Корнелий Лентул и Луций Манлий Ацидин; поэтому консулы должны переговорить с трибунами, не угодно ли им предложить народу, кому он прикажет командовать в Испании. Пусть тот соберет из двух армий римских воинов в один легион, а союзников-латинов в пятнадцать когорт, и с ними правит провинцией; старых же воинов Луций Корнелий и Луций Манлий должны доставить в Италию. Консулу назначен был флот в 50 кораблей из двух флотов – одного, находившегося в Африке под начальством Гнея Октавия, и другого, охранявшего под командой Публия Виллия берег Сицилии, предоставлено выбрать те корабли, которые он пожелает. Публий Сципион должен иметь в распоряжении те 40 военных кораблей, которые были у него; если он захочет, чтобы ими командовал Гней Октавий, как он командовал ими раньше, то пусть Октавий на этот год пользуется властью пропретора; если же поставит над ними Лелия, то Октавий должен вернуться в Рим и привести назад ненужные консулу корабли. Назначено было и Фабию в Сардинию 10 военных кораблей. Консулам приказано было набрать два городских легиона, так что государство было охраняемо в тот год 14 легионами и 100 военными кораблями.
42. Затем происходило суждение о послах Филиппа и карфагенян. Первыми решено было ввести македонян. Речь их была разнообразна: частью они оправдывались от обвинения в опустошении союзных римлянам стран, на что жаловались отправленные из Рима к царю послы; частью сами обвиняли союзников римского народа, но особенно ожесточенно нападали на Марка Аврелия, который, будучи одним из трех прибывших к ним послов, остался там, произвел набор, вопреки договору вызывал их на борьбу и неоднократно сражался с их начальниками. Частью они требовали возвращения им македонян и вождя их, Сопатра, состоявших раньше на службе за плату у Ганнибала, а теперь взятых в плен и содержимых в оковах.
На их слова возражал Марк Фурий, для того именно и посланный Аврелием из Македонии: Аврелий был оставлен, чтобы союзники римского народа, измученные опустошениями, насилиями и обидами, не отпали к царю; он не выходил из пределов союзников, но старался, чтобы грабители не переходили безнаказанно в их поля. Сопатр – один из придворных и близкий к царю человек; недавно он был послан с 4000 македонян и с деньгами в Африку на помощь Ганнибалу и карфагенянам. Так как на все эти вопросы македоняне давали сбивчивые ответы, то сами получили ясный ответ: царь ищет войны и скоро найдет ее, если будет действовать в том же духе. Дважды он нарушил договор, раз – обидев союзников народа римского и сделав на них вооруженное нападение, в другой раз – оказав помощь врагу войском и деньгами. Сенат признает, что и Публий Сципион поступил и поступает законно и правильно, содержа в оковах в числе врагов тех людей, которые подняли оружие против римского народа и взяты в плен, и Марк Аврелий действует согласно с интересами государства и доставляет удовольствие сенату, защищая союзников народа римского оружием, так как не может защитить их правом договора.
Когда послы македонян были отпущены с таким суровым ответом, приглашены были карфагенские послы. Увидав их почтенный возраст и важность – то были самые выдающиеся лица в государстве, – каждый про себя решил, что теперь действительно речь идет о мире. Но особенно среди прочих выдавался Газдрубал – соотечественники называли его Гедом
[996], – всегда стоявший за мир и против партии Барки. Тем больше доверия вызывала тогда речь его, когда он слагал с государства на немногих вину за войну. Речь его была разнообразна: то он оправдывался от обвинений, то кое в чем признавался, чтобы, бесстыдно отрицая несомненное, не затруднить снисхождение, то даже убеждал сенаторов скромно и умеренно пользоваться удачей – если бы карфагеняне послушались его и Ганнона и пожелали воспользоваться благоприятным моментом, то они дали бы такие же условия мира, которых теперь просят; редко дается людям одновременно счастье и здравый ум; римский народ тем непобедим, что умеет в счастье быть разумным и рассудительным. И конечно было бы удивительно, если бы он действовал иначе: те, для кого удача есть нечто новое, вследствие необычайности этого чувства увлекаются необузданной радостью, для римского же народа радость по случаю победы – дело обычное и почти уже устарелое, и он увеличил свою власть чуть ли не больше тем, что щадил побежденных, чем тем, что побеждал. Речь остальных послов была более жалобна: они упоминали, с какой высоты и как низко пало могущество карфагенян; им, которые только что занимали своими вооруженными силами чуть не вселенную, ничего не остается, кроме стен Карфагена; запертые в них, они не видят ничего, что бы принадлежало им, ни на суше, ни на море. Самим городом и пенатами они будут владеть лишь в том случае, если римский народ не пожелает проявить своей жестокости и тут, – а дальше этого уже нельзя идти. Когда было очевидно, что отцы склоняются к милосердию, то один из сенаторов, озлобленный вероломством карфагенян, говорят, воскликнул: каких богов призовут теперь они в свидетели договора, когда уже обманули тех, которых призвали раньше! «Тех же самых, – ответил Газдрубал, – так как они оказались до такой степени враждебными к нарушителям договоров!»
43. Когда все умы склонились к заключению мира, консул Гней Лентул, которому поручен был флот, воспротивился сенатскому постановлению. Тогда народные трибуны Маний Ацилий и Квинт Минуций вошли к народу с предложением, угодно ли ему и повелевает ли он, чтобы сенат решил заключить мир с карфагенянами, и кому повелевает заключить этот мир и кому доставить войска из Африки. Относительно мира все трибы повелели: «Как ты предлагаешь!»; мир заключить приказано было Публию Сципиону и ему же приказано было доставить войско. На основании этого предложения сенат решил, чтобы Луций Сципион в согласии со своими десятью легатами установил мир с карфагенским народом на условиях, какие признает правильными.
Затем карфагеняне выразили благодарность отцам и попросили разрешения войти в город и поговорить со своими пленными соотечественниками, находящимися под стражей: в числе их есть частью близкие и друзья их, знатные люди, частью лица, к которым они имеют поручения от их родственников. Получив на это согласие, они обратились с новой просьбой разрешить им выкупить тех, кого они хотят; приказано было назвать имена, и когда назвали около двухсот, состоялось сенатское постановление, чтобы римские легаты доставили Публию Корнелию в Африку двести пленных по желанию карфагенян, и приказали ему без выкупа вернуть их карфагенянам, если мир состоится.
Когда фециалам давали приказание отправиться в Африку для заключения договора, то по их требованию состоялось сенатское постановление в том смысле, чтобы они взяли с собой каждый по камню-кремню и по пучку травы, чтобы римский претор приказал им заключить договор и чтобы они потребовали у претора священную траву. Этого рода трава, взятая из крепости, обыкновенно дается фециалам.
