22. Велика была победа и радостна для Рима. Поэтому по получении известий было назначено трехдневное молебствие. Римлян и союзников пало в том сражении до 2000, более всего из правого фланга, на который при первом натиске устремилось огромное количество врагов. Хотя война была почти окончена одним претором, однако и консул Га й Аврелий, окончив необходимые дела в Риме, отправился в Галлию и принял от претора победоносное войско.
Другой консул, явившись в провинцию почти по окончании осени, зимовал около Аполлонии. Из флота, стоявшего в пристани Коркиры, как сказано раньше, был отправлен в Афины Гай Клавдий с римскими триремами. Прибытие его в Пирей очень ободрило союзников, уже падавших духом. Прекратились нападения со стороны Коринфа на суше, которые обыкновенно делались через Мегару, да и разбойничьи корабли из Халкиды, делавшие опасными для афинян не только море, но и все приморские земли, не только не смели плавать за мыс Суний, но даже выходить в открытое море далее Еврипского пролива. Помощью римским триремам служили три родосские квадриремы и три открытых аттических корабля, сооруженных для защиты приморских земель. Клавдий считал достаточным при настоящем положении, если этот флот будет защищать город и область афинян, но ему представился случай сделать более важное дело.
23. Халкидские изгнанники, бежавшие от несправедливостей царских чиновников, донесли ему, что Халкиду можно занять без всякого боя, ибо и македоняне рыскают повсюду, не чувствуя никакого страха, вследствие отсутствия вблизи врагов, и горожане не заботятся об охране города, полагаясь на македонский гарнизон. Клавдий последовал их совету и так рано достиг Суния, что мог бы оттуда проехать до первых теснин Евбеи. Однако, чтобы не быть замеченным, когда объедет мыс, он до самой ночи держал флот в пристани; лишь с наступлением сумерек двинулся далее и, прибыв по спокойному морю в Халкиду незадолго до рассвета к наименее населенной части города, занял с немногими воинами ближайшую башню и часть стены по обеим сторонам ее с помощью лестниц, так как в одних местах сторожа спали, а в других их совсем не было. Пройдя оттуда в места, густо застроенные зданиями, римляне перебили стражу и, сломав ворота, впустили остальных воинов. Затем бросились по всему городу, увеличив переполох еще тем, что подложили огонь под дома, прилегавшие к форуму. Запылали царские житницы и арсенал с огромным запасом военных машин и метательных снарядов, потом началось повсюду избиение бежавших, равно как и защищавшихся. Когда уже или перебили, или обратили в бегство всех имевших возраст, годный для военной службы, когда пал и начальник гарнизона, акарнанец Сопатр, – вся добыча сначала была собрана на форум, а затем перенесена на корабли. Родосцы разломали, кроме того, темницу и выпустили пленников, которых посадил туда Филипп, считая это самым безопасным местом. Затем, ниспровергнув статуи царя и отбив у них головы, по данному сигналу к отступлению они взошли на корабли и возвратились в Пирей, откуда вышли. Если бы было столько римских воинов, что можно было бы и занимать Халкиду, и не оставлять охраны Афин, то в самом же начале войны у царя были бы отняты важные пункты, Халкида и Еврип. Ибо, как с суши запирают вход в Грецию Фермопильские теснины, так с моря – Еврипский пролив.
24. Филипп в то время был в Деметрах. Когда пришло туда известие о бедствии союзного города, то, хотя поздно было помогать погибшим союзникам, однако, стремясь к тому, что ближе всего к помощи, именно – к мщению, он с 5000 легковооруженных пехотинцев и 800 всадников немедленно, почти бегом, устремился в Халкиду, нисколько не сомневаясь в возможности застигнуть врасплох римлян. Лишенный этой надежды и не найдя по прибытии ничего, кроме безобразного зрелища полуразрушенного и дымящегося союзнического города, оставив только несколько человек, чтобы похоронить убитых на войне, он так же быстро, как пришел, переходит по мосту Еврипский пролив и ведет войско через Беотию в Афины, рассчитывая, что такому началу будет вполне соответствовать конец. Так бы и было, если бы соглядатай – греки называют гемеродромами тех, которые в один день пробегают огромное пространство
[1007], – заметив с одного сторожевого поста царский отряд, не прибыл наперед в Афины в самую полночь. Там тоже все спали и царила такая же небрежность, какая немного дней тому назад предала Халкиду. Разбуженные запыхавшимся вестником и претор афинский, и Диоксипп, начальник когорты вспомогательных войск, служивших по найму, созывают на форум воинов и приказывают дать из акрополя сигнал трубою, чтобы все знали о приближении неприятеля. Таким образом, со всех сторон бегут к воротам, к стенам. Спустя несколько часов, однако, значительно раньше рассвета, приближаясь к городу, Филипп увидел частые огоньки и услыхал шум бегавших в тревоге людей, как и естественно при таком переполохе; поэтому он остановил знамена и приказал воинам сесть и отдохнуть, намереваясь тотчас воспользоваться открытой силой, так как коварный замысел не удался. Он стал подходить со стороны Дипилона
[1008]. Эти ворота представляли собою как бы устье города и были значительно больше и шире прочих; и вне, и внутри их шли широкие дороги, так что и горожане могли направить войско с форума к воротам; зато одна из дорог, ведущая от этих ворот в гимнасий Академии
[1009], длиною почти в тысячу шагов, представляла свободное место для пехоты и конницы неприятеля. По этой дороге афиняне с гарнизоном Аттала и когортой Диоксиппа вынесли знамена, выстроив отряд в боевой порядок у ворот внутри города. Когда Филипп увидел это, то решил, что враги в его власти и что он насытится долгожданной резней, – ни к одному из греческих государств он не относился враждебнее. Он уговаривает воинов, чтобы они в сражении брали пример с него и не забывали, что войско и знамена должны быть там, где царь. Он пришпоривает коня, побужденный не только гневом, но и надеждой на славу, так как полагал, что его будут видеть прекрасно сражающимся и горожане столицы, высыпавшие из любопытства на стены огромной толпой. Выехав значительно вперед отряда и врезавшись с немногими всадниками в гущу врагов, он и своих воодушевил, и на неприятелей навел страх. Преследуя весьма многих собственноручно раненных им вблизи и издали и загнанных к воротам, он произвел очень большую резню в то время, как враги в страхе столпились в тесном месте, но сам, несмотря на безрассудство предприятия, имел все же возможность безопасно отступить, так как находившиеся в башнях, построенных над воротами, удерживались от метания стрел, чтобы не попасть в своих, смешавшихся с неприятелями. Затем, когда афиняне стали держать своих воинов за стенами, Филипп дал сигнал к отступлению и расположился лагерем у Киносарга
[1010], местности, где был храм Геркулеса и гимнасий, окруженные рощей. Но и Киносарг, и Ликей
[1011], и все, что было священного и прекрасного в окрестностях города, было сожжено, и разрушены не только дома, но даже и гробницы; необузданный гнев не остановился ни перед божеским, ни перед человеческим правом.
