34. Филипп, возбужденный речью Александра, приказал придвинуть корабль ближе к берегу, чтобы было его слышно, и начал говорить, нападая больше всего на этолийцев; но Феней, с негодованием перебив его, сказал, что дело не в словопрении; или нужно победить в войне, или покориться более сильным. «Это ясно даже и для слепого», – сказал Филипп, остря насчет глазной болезни Фенея. Филипп от природы был более злоречив, чем прилично царю, и даже в серьезных делах не всегда воздерживался от насмешек. Потом он стал высказывать негодование на то, что этолийцы, подобно римлянам, приказывают ему удалиться из Греции, не будучи в состоянии сами определить границ Греции, так как агреи, аподоты и амфилохийцы, составляющие очень большую часть Этолии, не принадлежат к Греции. «Или справедливо они жалуются на то, что я не пощадил их союзников, когда они сами исстари держатся, точно закона, обычая, по которому дозволяют своей молодежи воевать против своих союзников, не давая на это только согласия от имени государства, и весьма часто на той и другой стороне сражаются этолийские вспомогательные отряды? Киоса я не завоевывал, но только помог при осаде союзнику и другу Прусию
[1037]; Лисимахию я защитил только от фракийцев, но так как необходимость отвлекла меня к ведению этой войны и принудила оставить охрану этого города, то им владеют теперь фракийцы. Это я имел сказать по отношению к этолийцам. Атталу же и родосцам я по справедливости не должен ничего, ибо не я начал войну, а они. Однако, из уважения к римлянам, я возвращу родосцам Перею, а Атталу корабли с пленными, которые окажутся налицо. Что же касается восстановления Никефория и храма Венеры, то если уж угодно, чтобы цари предъявляли друг другу подобные требования и отвечали на них, – что мне ответить тем, которые требуют их восстановления? Разве то, что единственно применимо при восстановлении вырубленных лесов и рощ, а именно, что я готов принять на себя заботу и издержки по их насаждению?» Конец его речи был направлен против ахейцев. Коснувшись в ней сначала благодеяний, оказанных этому племени Антигоном, потом им самим, он приказал прочитать их постановления, заключающие в себе всевозможные божеские и человеческие почести, и поставил им в упрек недавнее их постановление, по которому они отложились от него. Жестоко нападая на их вероломство, он, однако, сказал, что возвратит им Аргос. О Коринфе же он будет вести переговоры с римским главнокомандующим и вместе с тем спросит его, считает ли он справедливым, чтоб Филипп оставил те города, которыми он владеет по праву войны, завоевав их сам, или даже те, которые он получил от своих предков.
35. В то время как ахейцы и этолийцы готовы были отвечать на это, солнце было близко к закату, переговоры были отложены до следующего дня, и Филипп возвратился на свою стоянку, с которой явился, а римляне и союзники в свой лагерь. На следующий день Квинкций к назначенному времени явился к Никее (это место было избрано). В продолжение нескольких часов ни Филиппа нигде не видно, ни вестник не приходил от него, и когда уже начали отчаиваться было в его появлении, вдруг показались корабли. Сам он говорил, что ему были предъявлены такие тяжелые и возмутительные требования, что он, не зная, к какому прийти решению, потратил целый день на размышление. Общее же мнение было таково, что он нарочно протянул дело до позднего часа, чтобы нельзя было дать времени ахейцам и этолийцам отвечать на его возражения, и это мнение он подтвердил сам своей просьбой позволить ему вести переговоры с самим римским главнокомандующим, устранив всех других, чтобы не тратить времени на споры и прийти наконец к какому-нибудь результату. Сначала это предложение не было принято, чтобы не показалось, что союзников устраняют от переговоров; но потом, когда он настаивал на своей просьбе, с согласия всех римский главнокомандующий с военным трибуном Аппием Клавдием, удалив прочих, подошел на край берега. Царь вышел на землю с двумя приближенными, которые были с ним накануне. Здесь несколько времени они разговаривали секретно. Какие результаты сообщил Филипп своим, о том неизвестно; Квинкций же объявил союзникам следующее: Филипп уступает римлянам все берега Иллирии, возвращает перебежчиков и имеющихся у него пленных; Атталу возвращает корабли и взятых с ними в плен флотских воинов; родосцам отдает назад страну, называемую Переей, но Иас и Баргилии не согласен уступить, этолийцам отдает Фарсал и Ларису, но не отдает Фив; ахейцам он уступит не только Аргос, но даже и Коринф. Никому не понравилось назначение тех городов, которые он согласен или не согласен уступить, так как все видели, что при этом они более теряют, чем приобретают, и что никогда не будет недостатка в причинах для раздоров, если он не выведет гарнизонов из всей Греции.
36. Когда во всем собрании все наперебой заявляли в неудовольствии, голоса донеслись также и до Филиппа, стоявшего в отдалении. Поэтому он просит Квинкция отложить все дело до следующего дня; непременно-де или он убедит их, или сам решится согласиться с их требованиями. Для переговоров назначили берег у Трония. Туда сошлись своевременно. Там Филипп сначала просил Квинкция и всех присутствующих не расстраивать надежду на мир, наконец просил срока, чтобы он мог отправить послов в Рим к сенату; или-де он добьется мира на этих условиях, или примет те условия, которые только предложит сенат. Этот оборот не нравился никому: думали, что он ничего другого не желает, как только замедления и отсрочки, чтобы собрать военные силы; Квинкций же говорил, что это подозрение было бы основательно, если бы было лето – время, удобное для ведения войны; а теперь, ввиду наступления зимы, не будет никакой потери, если дать ему срок для отправления послов; ибо без утверждения сената никакие их договоры с царем не будут иметь силы, а пока сама зима дает необходимый отдых от войны, можно узнать волю сената. К этому мнению примкнули и прочие предводители союзников, и решено было, заключив на два месяца перемирие, тоже отправить по одному послу от каждого народа для уведомления сената, чтобы он не был введен в заблуждение царем. К условию перемирия было прибавлено, чтобы царские гарнизоны были немедленно выведены из Фокиды и Локриды. И сам Квинкций, для придания большего значения посольству, вместе с послами союзников отправил Аминандра, царя афаманов, а также Квинта Фабия (он был сын сестры жены Квинкция), Квинта Фульвия и Аппия Клавдия.
37. По прибытии в Рим раньше были выслушаны послы союзников, чем царя. Вся их речь состояла в порицании царя, но наибольшее впечатление на сенат они произвели указанием на положение моря и суши в их стране, и для всех было очевидно, что Греция не может быть свободною, если царь будет владеть Деметриадой в Фессалии, Халкидой на Эвбее и Коринфом в Ахайе, и что сам Филипп не столько в насмешку, сколько вправду называет это оковами Греции. Затем допущены были послы царя. Когда они начали слишком пространную речь, краткий вопрос, намерен ли Филипп удалиться из тех трех городов, прервал их разглагольствование, так как они сказали, что никакого специального поручения о них им не дано. Таким образом, царские послы были отпущены, не добившись заключения мира. Квинкцию было предоставлено свободное право выбора мира или войны. Когда ему стало вполне ясно, что сенат не тяготится войной, то он и сам, более желая победы, чем мира, после этого отверг переговоры с Филиппом и сказал, что не допустит иного посольства, кроме того, которое сообщит, что Филипп удаляется из всей Греции.
