По вступлении в консульскую должность Луция Фурия и Марка Клавдия Марцелла, когда зашла речь о провинциях и сенат решил назначить обоим Италию, консулы настаивали, чтобы был брошен жребий относительно и Италии, и Македонии. Марцелл, имевший более сильное желание занять эту провинцию, утверждал, что мир заключен притворно и фальшиво, что царь снова начнет войну, как только оттуда будет выведено войско; этим он заставил сенаторов колебаться в решении и, может быть, достиг бы цели, если бы народные трибуны Квинт Марций Ралла и Гай Атиний Лабеон не заявили, что они будут протестовать, если прежде сами не спросят плебеев, желают ли и повелевают ли они, чтобы был мир с царем Филиппом. Предложение это было сделано плебеям на Капитолии; все тридцать пять триб повелели: «Как ты предлагаешь». Печальное известие из Испании заставило всех еще более радоваться заключению мира в Македонии. Сделалось известным письменное сообщение о том, что Гай Семпроний Тудитан, проконсул Ближней Испании, побежден в сражении, войско его разбито и обращено в бегство, в битве пало много славных мужей, сам Тудитан, вынесенный из сражения тяжело раненным, вскоре умер.
Решено было дать в управление обоим консулам Италию с теми легионами, которые были у предшествовавших консулов, а также повелено, чтобы они набрали четыре новых легиона, два – для города, а два – для отправления туда, куда решит сенат. Титу Квинкцию Фламинину приказано было управлять провинцией с теми же двумя легионами; относительно же продления его власти признаны были достаточными уже ранее принятые меры
[1045].
26. Затем бросали жребий относительно провинций преторы. Луцию Апустию Фуллону досталось судопроизводство между гражданами, Манию Ацилию Глабриону судопроизводство между гражданами и иностранцами; Квинт Фабий Бутеон получил в управление Дальнюю Испанию, Квинт Минуций Терм – Ближнюю, Гай Лелий – Сицилию, Тиберий Семпроний Лонг – Сардинию. Было решено, чтобы Квинту Фабию Бутеону и Квинту Минуцию, которым достались Испании, консулы дали по одному, какому угодно, легиону из четырех, набранных ими, и по 4000 пехоты и по 300 всадников из союзников латинского племени. Им приказано было отправляться в провинции возможно скорее. Война в Испании, окончившаяся одновременно с Пунической войной, снова началась пять лет спустя.
Прежде чем эти преторы отправились на войну – почти новую, так как тогда в первый раз испанцы взялись за оружие самостоятельно, без всякого карфагенского войска и предводителя, – или прежде чем консулы двинулись из города, приказано было принести умилостивительные жертвы, как обыкновенно, по поводу сообщения о чудесных знамениях. Римский всадник Публий Виллий на пути в Сабинскую область был убит молнией вместе с лошадью. На капенском поле молния ударила в храм Феронии; у храма Монеты сгорели концы двух копий; волк, войдя Эсквилинскими воротами и пробежав по самой населенной части города на форум, ушел почти невидимым по Этрусской улице, затем по Цермалу через Капенские ворота. По поводу этих чудесных знамений были принесены в жертву крупные животные.
27. В те же дни Гней Корнелий Блазион, который перед Гаем Семпронием Тудитаном управлял Ближней Испанией, согласно постановлению сената вступил в город с овацией. Перед ним несли 1515 фунтов золота, 20 000 фунтов серебра и 34 500 серебряных денариев. Луций Стертиний из Дальней Испании, не имея даже надежды на триумф, внес в государственное казначейство 50 000 фунтов серебра и из добычи построил две арки на Бычьем рынке перед храмами Фортуны и Матери Матуты и одну в Большом цирке и на них поставил позолоченные статуи. Вот почти все, что произошло в продолжение зимы.
В то время Тит Квинкций зимовал в Элатии; между многими другими просьбами союзников, беотийцы попросили и добились того, чтобы им были возвращены их единоплеменники, служившие у Филиппа. Тит Квинкций легко согласился на их просьбу не потому, что считал их достойными, но чтобы приобрести расположение государств к римскому имени, так как царь Антиох уже навлек на себя подозрение. По возвращении их тотчас обнаружилось, что Квинкций не добился от беотийцев никакой благодарности: они отправили к Филиппу послов благодарить за возвращение соотечественников, как будто это сделано было для них, а не ради Квинкция и римлян, и в начальники Беотии
[1046] выбрали в ближайшем народном собрании некоего Брахилла только за то, что он был предводителем беотийцев, служивших у царя, а Зевксиппа и Писистрата, сторонников союза с римлянами, обошли. Последние и в настоящем были этим недовольны, и стали бояться за будущее; если делаются такие дела, думали они, когда римляне сидят почти у ворот, то что с ними будет, когда римляне отправятся в Италию, а Филипп под боком станет помогать своим союзникам, будучи враждебным к тем, которые принадлежали к противной партии?
28. Поэтому они решили уничтожить Брахилла, главу царских сторонников, пока римское войско находится вблизи. Для этой цели было выбрано время, когда он, выпивши, возвращался домой с пира, устроенного на общественный счет, в сопровождении женоподобных мужчин, которые присутствовали на торжественном пиру для забавы гостей. Его окружили шесть вооруженных людей, из которых трое были италийцы, а трое этолийцы, и убили. Спутники разбежались и подняли жалобный крик; по всему городу началась беготня с факелами; во время этого переполоха убийцы проскользнули в ближайшие ворота. На рассвете в театре образовалось многочисленное народное собрание, как будто оно было заранее назначено или созвано глашатаем. Там открыто заявляли, что Брахилл убит своими спутниками и теми отвратительными мужчинами, а в душе считали виновником убийства Зевксиппа. В настоящее время решено было схватить тех, которые были вместе с ними, и подвергнуть их допросу. В то время как их допрашивали, Зевксипп, желая спокойствием отклонить от себя обвинение, явился в собрание и сказал, что ошибаются те, которые думают, что такое ужасное убийство совершено теми полумужчинами; приведя в пользу этого соображения много вероятных доказательств, он уверил некоторых в том, что если бы он сознавал за собою вину, то никогда не предстал бы перед толпой и без всякого вызова не стал бы упоминать об этом убийстве. Другие, напротив, не сомневались, что он, бессовестно идя навстречу обвинению, отвлекает от себя подозрение. Немного спустя невинно подвергнутые пытке, сами ничего не зная, но опираясь на всеобщее убеждение, как на показание, назвали Зевксиппа и Писистрата, хотя не привели никакого доказательства тому, почему они, по-видимому, что-нибудь знают об этом. Однако Зевксипп вместе с каким-то Стратонидом ночью бежал в Танагру, боясь не столько доноса людей, ничего не знавших, сколько своей совести; Писистрат же, не обращая внимания на доносчиков, остался в Фивах. У Зевксиппа был раб, который был посредником и помощником во всем этом преступлении; боясь его доноса, Писистрат этим самым своим опасением заставил его донести; он отправил Зевксиппу письмо, прося уничтожить соучастника-раба: он-де был пригоден для того, чтобы совершить преступление, но для того, чтобы скрывать, не так удобен. Несший это письмо получил приказание передать его как можно скорее Зевксиппу; но так как он не имел возможности тотчас увидать Зевксиппа, то и передал письмо тому самому рабу, которого считал за самого преданного хозяину, и, передавая, прибавил, что письмо от Писистрата о деле, очень важном для Зевксиппа. Раб ответил, что он тотчас передаст его, но, подстрекаемый предчувствием, открыл его и, прочитав, в страхе прибежал в Фивы и сделал донос начальству. Зевксипп, встревоженный бегством раба, удалился в Антедон, находя это место более безопасным для изгнания. Писистрат же и другие были подвергнуты допросу под пыткой и казнены.
