11. Между тем консул Катон стоял лагерем в Испании недалеко от Эмпорий. Туда пришли три посла от царька илергетов Билистага, в числе которых один был сын его, и жаловались, что крепости их осаждены и что нет никакой надежды на сопротивление, если римлянин не пошлет подкрепления; достаточно, говорили они, трех тысяч воинов, и враги удалятся, если придет такой отряд. На это консул ответил, что его трогает как их опасность, так и страх, но у него нет столько войска, чтобы он, отделяя от него часть, безопасно мог уменьшить свои силы: ведь великое множество врагов находится недалеко, и он каждый день ожидает, что придется немедленно сразиться с ними. Выслушав это, послы со слезами падают в ноги консулу, прося не покидать их в таком опасном положении. «Куда нам идти, – говорили они, – если римляне откажут? Нет у нас никаких союзников, нет нигде никакой другой надежды на всей земле. Мы могли бы избежать этой опасности, если бы пожелали нарушить верность и вступить в заговор с прочими; но никакие страшные угрозы не повлияли на нас, так как мы надеялись, что для нас достаточно помощи и заступничества в римлянах. Если ее вовсе не будет, если консул откажет нам, то мы призываем в свидетели богов и людей, что мы отложимся от римлян против воли своей, по принуждению, и скорее погибнем с прочими испанцами, чем одни, чтобы не подвергнуться той же участи, как сагунтийцы».
12. И в тот день послы были отпущены без ответа. Но в наступившую ночь консула тревожила двойная забота: он не хотел покидать союзников, но не хотел и уменьшать войско, что могло заставить или отложить сражение, или подвергнуться опасности в самой битве. И вот он решается не уменьшать войска, чтобы враги тем временем не нанесли ему какого-либо позора, но находит нужным подать союзникам надежду вместо помощи: часто-де, особенно на войне, призрак вместо действительности имел большое значение, и человек, уверенный в том, что у него есть некоторая помощь, спасался от беды вследствие одной только уверенности, надежды и смелости, как будто бы помощь и действительно была. На следующий день консул ответил послам, что хотя он боится ослабить свои силы, уступая часть их другим, однако принимает в расчет больше их опасное положение, чем свое. После этого он велит объявить третьей части воинов во всех когортах, чтобы они заблаговременно готовили пищу, которую обычно берут с собой на корабли, и приказывает, чтобы корабли были готовы к отплытию на третий день. Двум из послов он велит сообщить об этом Билистагу и илергетам; сына князя удерживает у себя, ласково обходится с ним и делает ему подарки. Послы отправились только тогда, когда увидели, что воины посажены на корабли; возвещая это уже за несомненное, они не только среди своих соотечественников, но и среди врагов распространили слух о приближении римской помощи.
13. Достаточно исказив то, что было сделано для вида, консул приказал отозвать воинов с кораблей и, ввиду приближения времени года, когда уже можно было действовать, расположил зимний лагерь в трех тысячах шагов от Эмпорий. Оставив незначительный гарнизон в лагере, консул при удобном случае водил оттуда воинов во вражескую область за добычей то в одном, то в другом направлении. Римляне выступали почти всегда к ночи, чтобы как можно дальше уйти от лагеря и врасплох напасть на врагов. Таким образом Катон упражнял молодых воинов и захватывал большое количество врагов; и те уже не смели выходить из своих крепостей. Когда он в достаточной степени ознакомился с настроением духа и своих воинов и врагов, то приказал созвать трибунов, префектов союзников, всех всадников и центурионов и сказал: «Наступило время, которого вы часто желали, когда представляется вам возможность выказать свою храбрость. До сих пор вы воевали скорее как хищники, а не как настоящее воины; теперь вы сразитесь с врагами грудь с грудью в настоящем бою; после этого вам можно будет не опустошать поля врагов, но захватывать богатство городов. Когда в Испании находились и главнокомандующие, и войска карфагенян, а отцы наши не имели в ней ни одного воина, все-таки они пожелали прибавить в союзном договоре, чтобы река Ибер была границей их государства; теперь, когда два претора, когда консул, когда три римские армии занимают Испанию, а из карфагенян почти уже десять лет нет никого в этих провинциях, мы потеряли власть по сю сторону Ибера. Вы должны восстановить ее оружием и храбростью и заставить племя, скорее безрассудно возмутившееся, чем стойко воюющее, снова принять то иго, которое оно сбросило с себя». Такими словами преимущественно ободрив воинов, консул возвещает, что поведет их ночью к лагерю врагов. После этого воины были отпущены, чтобы подкрепить свои силы.
14. Совершив ауспиции, консул выступил в полночь, чтобы занять выбранную позицию прежде, чем враги заметят. Он обошел лагерь врагов и на рассвете, выстроив войско, послал три когорты к самому валу. Варвары, удивляясь, что римляне появились с тыла, тоже бросились к оружию. Между тем консул так говорил своим воинам: «В одной только храбрости надежда наша, воины, и я всегда заботился, чтобы это было так. Между нашим лагерем и нами стоят враги, а в тылу у нас находится область врагов. Возлагать надежду на храбрость дело самое прекрасное и в то же время самое надежное». После этого он велит когортам отступать, чтобы притворным бегством выманить варваров. Расчет его оправдался. Думая, что римляне испугались и отступают, враги выбегают из ворот и наполняют вооруженными все место, какое оставалось свободным между их лагерем и войском римлян. Пока они суетились над построением своего войска и не были еще приведены в порядок, консул нападает на них, вполне уже приготовившись к битве. Он выводит в сражение сначала конницу с обоих флангов. Но она тотчас поражена была на правом фланге и, отступая в замешательстве, напугала и пехоту. Увидев это, консул велел двум отборным когортам обойти врагов с правого фланга и показаться с тыла прежде, чем столкнутся друг с другом ряды пехоты. Ужас, наведенный на врага этим способом, поправил дело, испорченное было страхом римских всадников; тем не менее пехота и конница правого фланга были в таком смятении, что консул сам схватывал некоторых рукою и поворачивал на врага. Так битва была нерешительна, пока сражались дротиками, и на правом фланге, где началось паническое бегство, римляне уже с трудом давали отпор, а на левом фланге и с фронта теснимы были варвары и в страхе озирались на когорты, наступавшие с тыла. Когда сражавшиеся, бросив сделанные из одного железа копья и пики, обнажили мечи, тогда возгорался как бы новый бой. Не ударами издали наугад и как попало они ранили друг друга, но возлагали всю свою надежду в рукопашной схватке на храбрость и силу.
15. Уже римляне утомились, но консул ободрил их, введя в битву из второй шеренги вспомогательные когорты. Образовался новый строй; свежие воины с неповрежденным оружием напали на утомленных врагов, и сперва опрокинули их дружным натиском, точно фалангою, а затем обратили в бегство разбитых испанцев; нестройными толпами неслись они назад по полям к своему лагерю. Увидев полное бегство врагов, Катон едет сам назад ко второму легиону, расположенному в резерве, и приказывает нести вперед знамена и скорым шагом двинуться на приступ к лагерю врагов. Если кто с излишней горячностью выбегал вперед линии, то консул и сам подъезжал и ударял тех дротиком и приказывал наказывать трибунам и центурионам. Уже началась осада лагеря, и враги старались отбить римлян, поражая их камнями, кольями и всякого рода оружием. Когда же был придвинут новый легион – тогда еще больше возросло мужество штурмующих, и враги еще с бóльшим ожесточением стали драться перед валом. Консул окидывает все взором, чтобы ворваться в лагерь с той стороны, где враги с наименьшей силой могли оказать сопротивление. У левых ворот он видит немногочисленный отряд и направляет туда принципов и гастатов второго легиона. Караул, поставленный у ворот, не выдержал их нападения, а после того, как прочие защитники увидели врага внутри вала, то, считая, что все потеряно со взятием лагеря, тоже побросали знамена и орудие. Римляне избивают их в воротах, в которых столпились враги и от тесноты не давали прохода друг другу. Второй легион рубит врага с тыла, прочие воины расхищают лагерь. Валерий Антиат сообщает, что в тот день убито было свыше 40 000 врагов. Сам Катон, не умаляя, конечно, своих славных подвигов, говорит, что много было убито, но числа убитых не называет.
