21. Тотчас победитель идет оттуда к крепости Бергий. Это было, главным образом, место убежища хищников, откуда производились набеги на мирные селения той провинции. Оттуда пришел перебежчиком к консулу бергистанский правитель и начал оправдывать себя и соотечественников, говоря, что государство не в их власти, что разбойники, которых они приняли к себе, забрали всю ту крепость в свои руки. Консул приказал ему возвратиться домой, придумав какую-либо правдоподобную причину своей отлучки; когда же он увидит, что консул подступил к стенам и разбойники устремили все свое внимание на защиту стен, тогда он должен не забыть занять со своими приверженцами крепость. Приказание консула было исполнено. Вдруг двойной страх объял варваров, когда они увидели, что с одной стороны римляне лезут на стену, а с другой – что крепость взята. Завладев этим местом, консул объявил свободными тех жителей, которые заняли крепость, равно как и родных их, и предоставил им право владеть своим имуществом; прочих бергестанов приказал квестору продать, а разбойников казнить. Умиротворив провинцию, консул назначил большие подати с железных и серебряных рудников; по установлении этих податей провинция делалась с каждым днем богаче. Вследствие этих успехов в Испании отцы назначили трехдневное благодарственное молебствие.
22. В то же лето другой консул, Луций Валерий Флакк, счастливо сразился в открытом поле с войском бойев в Галлии, вблизи Литанского леса. Говорят, что в этом сражении убито было 8000 галлов; прочие, бросив войну, разбежались по своим селам и деревням. Остальную часть лета консул провел с войском около реки Пад в Плацентии и Кремоне и восстановил, что было разрушено в этих городах во время войны.
Таково было положение дел в Италии и Испании. В Греции же Тит Квинкций прожил на зимних квартирах, причем все греки, за исключением этолийцев, – которые не получили ожидаемых наград за победу и которым вообще не мог долго нравиться покой, – наслаждались благами мира и свободы, в высшей степени довольны были своим положением и дивились не столько доблести римского полководца на войне, сколько сдержанности, справедливости и умеренности его при победе. В это время получено было сенатское постановление, повелевавшее объявить войну лакедемонскому тирану Набису. Прочитав это постановление, Квинкций предписывает через посольства всем союзным государствам собраться в назначенный день в Коринфе. Когда собрались со всех сторон многочисленные представители государств в назначенный день, причем явились также и этолийцы, то консул обратился к ним с такою речью: «Римляне и греки вели войну с Филиппом настолько же дружно и единодушно, насколько те и другие имели свои особые поводы к войне. Филипп нарушил дружбу с римлянами, то помогая врагам их карфагенянам, то нападая здесь на наших союзников, и с вами поступал так, что, хотя бы мы забыли свои личные обиды, во всяком случае обиды, причиненные вам, были для нас достаточным основанием начать войну. Сегодняшнее совещание всецело зависит от вас. А именно, я докладываю вам, желаете ли вы оставить во власти Набиса Аргос, которым, как вам самим известно, он завладел, или вы находите справедливым вернуть свободу древнейшему и знаменитейшему городу, лежащему в центре Греции, и дать ему такое же положение, как и прочим городам Пелопоннеса и Греции. Это совещание, как вы видите, всецело касается вопроса, интересующего вас. Римлян оно нисколько не касается, разве только что рабство одного города мешает полной и цельной славе освобождения Греции. Впрочем, если вас не трогает ни забота о том государстве, ни пример, ни опасность дальнейшего распространения этой заразы, то и мы отнесемся к этому спокойно и хладнокровно. Итак, я спрашиваю у вас совета, чтобы остановиться на том решении, за которое выскажется большинство».
23. После речи римского главнокомандующего прочие члены собрания начали высказывать свои мнения. Афинский посол, выражая благодарность римлянам, как только мог, превозносил их за заслуги перед Грецией: по просьбе греков они оказали помощь против Филиппа, а теперь добровольно, без всякого приглашения, предлагают содействие против тирана Набиса; при этом оратор негодовал, что эти такие великие заслуги римлян все-таки вызывают порицание в речах некоторых лиц, поносящих будущее, тогда как они должны были бы скорее выражать свою признательность за прошлые благодеяния! Очевидно было, что афинский посол обвинял этолийцев. Поэтому Александр, представитель этого народа, напал сначала на афинян, которые были некогда вождями и виновниками свободы, а теперь изменяли общему делу ради своекорыстной лести; потом он жаловался на ахейцев, которые состояли сначала на службе у Филиппа, а под конец, когда счастье изменило ему, стали перебежчиками: получив Коринф, они ведут дело к тому, чтобы завладеть Аргосом, между тем как этолийцы, первые враги Филиппа, всегдашние союзники римлян, условившись в союзном договоре, чтобы города с окрестной землей принадлежали им после победы над Филиппом, обманно были лишены Эхина и Фарсала. Затем оратор обвинял римлян в обмане, потому что они, показав пустой призрак свободы, занимают гарнизоном Халкиду и Деметриаду, тогда как всегда они обыкновенно ставили в упрек Филиппу, когда он медлил вывести оттуда свои гарнизоны, что Греция никогда не будет свободной, пока заняты будут Деметриада, Халкида и Коринф. Наконец он обвинял римлян и потому, что они выставляли Аргос и Набиса причиной пребывания в Греции и содержания там своего войска. Пусть они отведут, говорил он, свои легионы в Италии, и тогда этолийцы дают обещание, что или Набис выведет свой гарнизон из Аргоса в силу переговоров и добровольно, или они принудят его силою оружия подчиниться власти единодушной Греции.
24. Это пустословие вывело из терпения сначала Аристена, претора ахейцев. Он воскликнул: «Да не допустит Юпитер Всеблагой Всемогущий и Юнона Царица, под охраной которой состоит Аргос, чтобы этот город лежал, как награда, между лакедемонским тираном и разбойниками-этолийцами! Является опасность, что этот город будет захвачен вами в более жалком виде, чем был взят тем тираном. Промежуточное море не защищает нас, Тит Квинкций, от этих разбойников. Что будет с нами, если они устроят себе крепость посреди Пелопоннеса? У них только греческий язык и человеческий образ; нравы же и обычаи их свирепее, чем у каких-либо варваров или даже чем у диких зверей. Поэтому мы просим вас, римляне, отобрать Аргос у Набиса и так устроить дела Греции, чтоб страна эта оставалась достаточно безопасной и от этолийского разбойничества». Когда все со всех сторон порицали этолийцев, то римлянин сказал, что он дал бы им ответ, если бы не видел всеобщего ожесточения против них, так что все скорее нуждаются в успокоении, чем в раздражении. Поэтому, довольный господствующим мнением о римлянах и этолийцах, он ставит вопрос, какое последует решение о войне с Набисом, если он не возвратит Аргос ахейцам. Когда все решили войну, тогда он увещевал, чтобы каждое государство послало вспомогательное войско по мере сил своих. К этолийцам Квинкций послал даже посла скорее для разоблачения их образа мыслей, как и случилось, чем в надежде получить от них требуемое.
25. Затем Квинкций приказал военным трибунам призвать войско из Элатии. В те же дни он отвечал и послам Антиоха, которые вели переговоры о союзе, что в отсутствие десяти уполномоченных он не имеет никакого мнения и что им следует отправиться в Рим к сенату. Сам же повел в Аргос приведенные от Элатии войска. Около Клеон встретился с ним претор Аристен с 10 000 ахейцев и с 1000 всадников, и, соединив войска, они расположились лагерем неподалеку. На другой день они спустились в аргосскую равнину и выбрали место для лагеря почти в четырех милях от Аргоса. Начальником лакедемонского гарнизона был Пифагор, зять тирана и в то же время брат его жены; перед самым приходом римлян он укрепил сильными гарнизонами оба акрополя – в Аргосе их два – и другие места, выгодно расположенные или подозрительные. Но, занимаясь этими мероприятиями, он никак не мог скрыть страха, внушенного прибытием римлян; к страху перед опасностью извне присоединился еще внутренний мятеж. Дамокл из Аргоса, юноша, наделенный большим мужеством, чем умом, под клятвой сперва повел переговоры с подходящими людьми об изгнании гарнизона, но, стараясь увеличить число заговорщиков, он был слишком неосторожен в оценке добросовестности людей, которым поверял свою тайну. Раз, когда он разговаривал со своими сторонниками, пришел оруженосец, посланный начальником гарнизона, чтобы позвать его. Дамокл понял, что его план выдан, и убедил бывших налицо заговорщиков лучше взяться за оружие, чем умереть в ужасных мучениях. Таким образом, он спешит с немногими заговорщиками на площадь, громко призывая всех, кто хочет спасения государства, следовать за ним, виновником и вождем свободы. Разумеется, его слова ни на кого не произвели действия, потому что видно было, что сил у него мало и никакой близкой надежды на успех. Когда Дамокл так кричал, лакедемоняне окружили его приверженцами и убили их; потом схвачены были и некоторые другие мятежники. Большинство из них было казнено, несколько человек заключено в тюрьму, многие в ближайшую ночь спустились по веревкам через стену и бежали к римлянам.
