37. Так они роптали сначала между собою в товарищеских кружках, потом вдруг бросились к оружию. Видя, что народ сам по себе достаточно возбужден этой суматохой, тиран приказал созвать народное собрание. Там он изложил все требования римлян, присочинив еще от себя кое-что более тяжелое и возмутительное, и когда на отдельные пункты условия мира, то все вместе, то часть собрания выражала криком свое негодование, он спросил, какой ответ они прикажут ему дать или как вообще поступить. Почти все единогласно закричали, чтобы он ничего не отвечал, а вел войну. И как народная толпа обыкновенно делает, всякий поощрял его не терять бодрости духа и надеяться на счастливый успех, говоря, что храбрым помогает счастье. Ободренный этими словами, тиран объявляет, что и Антиох с этолийцами будут помогать ему и что у него достаточно войска для того, чтобы выдержать осаду. Мысль о мире исчезла из умов всех, и они разбегаются на посты, решившись не оставаться больше в бездействии. Нападение немногих застрельщиков и метание дротиков отняли тотчас у римлян всякое сомнение относительно необходимости войны. Потом происходили стычки в продолжение первых четырех дней без всякого решительного успеха; на пятый день возгорелось почти настоящее сражение, и лакедемоняне в таком страхе прогнаны были в город, что некоторые римские воины, рубя спины бегущих врагов, проникли в город через прорехи, какие были тогда в городских стенах.
38. Напугав таким образом врагов и тем остановив их вылазки, теперь Тит Квинкций решил, что ничего больше не остается кроме осады самого города, послав призвать от Гития всех морских союзников, сам между тем с военными трибунами объезжал стены, чтобы осмотреть расположение города. Некогда Спарта была без стен; только в новейшее время тираны возвели стены в открытых и ровных местах; более возвышенные и малодоступные места они защищали вооруженными караулами, поставленными вместо укрепления. Достаточно осмотрев все, Квинкций признал нужным приступить к осаде города со всеми боевыми силами и со всех сторон окружил его кольцом; было же у него римлян и союзников, как пехоты и конницы, так и сухопутных и морских войск до 50 000 человек. Одни из наших воинов несли лестницы, другие огонь, иные другое, нужное не только для приступа, но и для устрашения неприятелей. Отдан был приказ нашим поднять крик и всем идти на приступ со всех сторон, чтобы лакедемоняне, боясь в одно и то же время всего, не знали, где сперва отбивать врага или где оказывать помощь своим. Лучшая часть римского войска разделена была на три отряда: с одним Квинкций приказывает напасть со стороны храма Аполлона, с другим – со стороны храма Диктинны
[1066], с третьим – с того места, которое лакедемоняне называют Гептагониями; все это были открытые места, без стен. Когда такая грозная сила надвинулась на город со всех сторон, то тиран, слыша внезапные крики и получая тревожные вести, спешил сперва сам на помощь в то место, какое находилось в затруднительном положении, или посылал других; потом, когда страх распространился повсюду, он так растерялся, что не мог ни говорить, что было нужно, ни слышать, и не только потерял сообразительность, но даже едва не лишился рассудка.
39. Лакедемоняне удерживали сперва римлян в узких местах, и три армии в одно время сражались в разных пунктах; потом, с разгаром битвы, условия сражения никак не были равны. Лакедемоняне сражались метательными копьями, дротиками, от которых римляне весьма легко защищались, отчасти вследствие большого размера щитов, отчасти потому, что одни удары были неудачны, а другие очень слабы; ибо вследствие тесноты пространства и скопления массы войск враги не только не имели места для метания дротиков с разбега, что сообщает им наибольшую быстроту, но не могли даже свободно и твердо стоять, чтобы сделать попытку к этому. Поэтому из пущенных с вражеской стороны дротиков ни один не попадал в тело, редкие вонзались в щиты; только некоторые из римлян ранены были с возвышенных мест расставленными кругом воинами; затем, при дальнейшем движении вперед, наши поражаемы были неожиданно с крыш не только стрелами, но и черепицей. Тогда, подняв щиты над головой и сдвинув их друг с другом так, что не было никакого места не только для случайных ударов издали, но даже для того, чтобы просунуть с близкого места оружие, воины стали подступать, образовав «черепаху». Первые узкие места, битком набитые римлянами и врагами, немного задержали наступление; но после того, как римляне, тесня врага, выбрались мало-помалу на более широкую улицу города, то нельзя уже было больше устоять против их сильного натиска. Когда лакедемоняне обратили тыл и в беспорядочном бегстве неслись на более возвышенные места, Набис затрепетал от страха, как это бывает при взятии города, и озирался, куда бы ему самому спастись. Пифагор же, как в остальных случаях обнаруживал мужество и исполнял долг вождя, так и теперь один только был виновником того, что город не был взят. Он велел зажечь здания, ближайшие к стене. Так как те, которые в другой раз помогают тушить огонь, теперь разжигали его, то здания мгновенно вспыхнули, и на римлян рушились крыши и падали не только куски черепицы, но и обгоревшие бревна; пламя широко распространилось, и дым наводил еще больше страха, чем причинял опасности. Поэтому не только те римляне, которые были вне города и теперь именно наступали, отодвинулись назад от стен, но и некоторые, уже проникшие в город, отступили, чтобы не быть отрезанными от своих распространившимся с тыла пожаром. После того как Квинкций увидел, в чем дело, то приказал трубить отступление. Таким образом, когда город был уже почти взят, римляне отозваны были назад и возвратились в лагерь.
40. Не столько само дело, сколько страх врагов подавал добрую надежду Квинкцию, и он в продолжение следующих трех дней пугал лакедемонян, то вызывая их на сражение, то заграждая осадными сооружениями некоторые места, чтобы не было никакого выхода для бегства. Под давлением этих угрожающих мер тиран послал опять Пифагора для переговоров. Квинкций сперва гордо отказал ему и велел удалиться из лагеря, а потом, наконец, выслушал его, когда тот униженно умолял его, припав к его ногам. В начале речи Пифагор все предоставлял на волю римлян; потом, когда эти слова, как пустые и совершенно ничего не значащие, не имели никакого успеха, то дело сведено было к тому, что заключено было перемирие на тех условиях, которые были предложены письменно несколько дней тому назад: и деньги, и заложники были получены.
В то время как тиран был в осаде, аргивяне, получая одно за другим известия, что Лакедемон уже почти взят, тоже ободрились; вместе с тем, так как Пифагор вышел из Аргоса с самой сильной частью гарнизона, то они, презирая малочисленность тех, которые остались в крепости, под предводительством некоего Архиппа, прогнали гарнизон. Тимократа из Пеллены, так как он был кротким начальником, они выпустили живым, взяв с него клятву. При такой радости прибыл Квинкций, даровавший мир тирану и отпустив из Лакедемона Евмена, родосцев и брата Луция Квинкция к флоту.
41. Обрадованное государство назначило к прибытию римского войска и вождя славнейший из праздников – знаменитые Немейские игры, празднование которых в установленный день прервано было вследствие военных бедствий; председательство на играх было предоставлено самому римскому главнокомандующему. Много было причин, увеличивавших радость: приведены были обратно из Лакедемона граждане, уведенные недавно Пифагором, а прежде его Набисом; возвратились те, которые бежали после открытого Пифагором заговора, когда уже началась резня; после долгого промежутка времени они видели свободу и виновников ее – римлян, для которых они сами служили причиной войны с тираном. В самый день Немейских игр засвидетельствована была свобода аргивян голосом глашатая. Но сколько радости доставляло ахейцам возвращение Аргоса в общий Ахейский союз, столько же омрачало эту радость то обстоятельство, что Лакедемон оставался в рабстве и что тиран был под боком. Этолийцы язвительно поносили это во всех собраниях, говоря, что война с Филиппом прекращена была только тогда, когда он удалился из всех городов Греции, между тем Лакедемон оставлен в руках тирана, а законный царь, находящийся в римском лагере, и прочие знатнейшие граждане будут жить в изгнании. Римский-де народ сделался приспешником деспотизма Набиса. Квинкций отвел войска из Аргоса в Элатию, откуда он отправился на спартанскую войну.
