56. В тот год консулы не ожидали никакой войны, но получено было письмо от префекта в Пизе Марка Цинция, в котором сообщалось, что 20 000 вооруженных лигурийцев, составив заговор всего племени по всем местам, сперва опустошили Лунскую область, потом, переступив через пизанскую границу, прошли по всему морскому берегу. Поэтому консул Минуций, которому досталась провинция Лигурия, взошел, по воле сената, на ораторскую кафедру и распорядился, чтобы два городских легиона, набранных в прошедшем году, явились в Арретий спустя десять дней; на место-де их он наберет два городских легиона. В то же время он приказал союзникам и латинам, именно начальникам и легатам тех, которые обязаны были представить воинов, чтобы они пришли к нему на Капитолий. Им Минуций назначил выставить 15 000 пехотинцев и 500 всадников, сообразно с числом молодых людей в каждой общине; потом он приказал им тотчас идти с Капитолия к воротам и немедленно отправиться производить набор, чтобы ускорить дело. Фульвию и Фламинию назначено было по 3000 римских пехотинцев и по 100 всадников для пополнения войска, по 5000 союзников латинского племени и по 200 всадников, и поручено преторам по прибытии в свою провинцию распустить старых воинов. Воины, служившие в городских легионах, в большом числе обращались к народным трибунам, чтобы они разобрали дело тех, которым или кончился срок военной службы, или болезнь мешала продолжать ее; но письмо Тиберия Семпрония положило конец этому разбирательству. В этом письме сообщалось, что пришло 10 000 лигурийцев в область Плацентии, и они опустошили ее убийствами и пожарами до самых стен колонии и до берегов Пада; кроме того, и племя бойев расположено к восстанию. Ввиду этого сенат объявил военное положение и предложил народным трибунам прекратить разбирательство военных дел, мешающее собираться согласно приказу. К этому сенат прибавил еще, чтобы латинские союзники, которые состояли в войске Публия Корнелия и Тиберия Семпрония и уволены были этими консулами, собрались в Этрурию в назначенный консулом Луцием Корнелием день в указанное им место; консул же Луций Корнелий, отправляясь в провинцию, должен, по своему усмотрению, набирать воинов в городах и селах, где он пойдет, вооружать их и вести с собою; ему предоставлено было также право отпускать в отставку тех, кого и когда он захочет.
57. После того как консулы произвели набор и уехали в свои провинции, Тит Квинкций потребовал, чтобы сенат выслушал то, что он сам решил с десятью уполномоченными, и если ему угодно, утвердил это своей санкцией; это они сделают с большей легкостью, если выслушают речи послов, явившихся из всей Греции, большей части Азии и от царей. Эти посольства были введены в сенат Гаем Скрибонием, городским претором, и всем им дан был благосклонный ответ. Так как с Антиохом был особенно длинный спор, то разбирательство его предоставлено было десяти уполномоченным, часть которых была или в Азии, или в Лисимахии, у царя. Титу Квинкцию поручено было, пригласив их, выслушать речи послов царя и дать им ответ, согласный с достоинством и интересами римского народа. Менипп и Гегесианакт стояли во главе царского посольства. Из них Менипп сказал, что он не понимает, что неясного заключается в его посольстве, когда он прибыл просто просить дружбы и заключить союз. Есть-де три рода договоров, которыми государства и цари заключают дружбу между собою: один, когда предписываются условия побежденным на войне; и в самом деле, когда все передано тому, кто имеет перевес на войне, то ему и предоставляется полное право решить, что должны удержать из этого побежденные и какое они должны понести наказание; другой род, если равные друг другу на войне противники заключают мир и дружбу на одинаковых условиях; тогда требуется и дается удовлетворение по взаимному соглашению, и если в обладании чем-либо произошло какое-нибудь расстройство, то все это приводится в порядок или на основании прежнего права, или согласно с обоюдными выгодами; третий род, если те, которые никогда не были врагами, сходятся, чтобы заключить дружбу между собою путем союзного договора; они не предписывают и не получают условий, потому что это свойственно только победителю и побежденному. Так как Антиох находится в этом последнем положении, то ему, Мениппу, удивительно, что римляне считают себя вправе предписывать ему условия, какие из городов Азии должны быть свободными и независимыми и какие должны платить дань; удивительно ему и то, что римляне запрещают вступать в некоторые города царским гарнизонам и царю. Так нужно заключать мир с Филиппом – врагом, а не союзный договор с Антиохом – другом.
58. На это Квинкций возразил: «Так как вам угодно выражаться точно и перечислять различные роды заключения дружбы, то я также поставлю два условия, вне которых – возвестите царю – нет никакой возможности заключить дружбу с римским народом; одно, если Антиох не желает, чтобы мы заботились и пеклись о городах Азии, то и сам он должен так же точно держать себя подальше от всей Европы; другое, если он не ограничивается пределами Азии, а переходит в Европу, то и римляне должны иметь право и поддерживать с государствами Азии ту дружбу, которая уже существует, и приобретать себе еще новую». «Это возмутительно даже и слышать, – сказал Гегесианакт, – чтобы Антиох отстранен был от городов Фракии и Херсонеса, которые его прадед Селевк приобрел с величайшей славой, победив на войне и убив в битве царя Лисимаха, и оставил ему в наследство; и Антиох с равной славой снова отнял те же города оружием после того, как они завоеваны были фракийцами, и так как они отчасти опустели, как, например, Лисимахия, то он призвал назад жителей и населил эти города, а те, которые пришли в упадок от разрушения и пожаров, он снова отстроил с большими затратами. Итак, какое сходство имеет удаление Антиоха из тех владений, которые он так приобрел и так возвратил себе, с тем, чтобы римляне не касались Азии, которая им никогда не принадлежала? Антиох стремится к дружбе с римлянами, но с тем, чтобы получение ее служило к славе его, а не к позору». На это Квинкций отвечал: «Так как дело сводится у нас теперь к рассуждению о честном, что одно только или, по крайней мере, первое должно быть принимаемо в расчет первым народом в мире и таким великим царем, то что же наконец является честнее, желание ли сделать свободными все греческие города, где бы они ни были, или желание поработить их и принудить платить дань? Если Антиох считает для себя почетным вновь обратить в рабство те города, которыми владел его прадед по праву войны и которые дед и отец его никогда не считали за свои, то и римский народ считает долгом своей чести и твердости не покидать взятой на себя защиты свободы греков. Как он освободил Грецию от Филиппа, так он намерен освободить и от Антиоха греческие города Азии. Ибо колонии посланы в Эолиду и Ионию не в рабство царям, а для увеличения потомства и для распространения древнейшего народа по всей земле».
59. Так как Гегесианакт был в смущении и не мог не признаться, что более почетно выставлять на вид, как предлог, дело свободы, чем дело рабства, то Публий Сульпиций, старейший из уполномоченных, сказал: «Оставим-ка околичности; выбирайте одно из двух условий, которые сейчас так ясно предложены Квинкцием, или откажитесь от труда вести переговоры о дружбе». «Но мы не хотим, – возразил Менипп, – и не можем ни о чем договариваться, что служило бы к уменьшению владычества Антиоха».
