Книга История Рима от основания Города, страница 42. Автор книги Тит Ливий

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «История Рима от основания Города»

Cтраница 42

Затем предан был суду другой – Спурий Сервилий, как только сложил консульство, уже в начале года [475 г.]. Это было при консулах Га е Навтии и Публии Валерии; когда трибуны Луций Цедиций и Тит Стаций назначили ему срок явки в суд, он встретил их вызов не просьбами своими или патрициев, как Менений, но выражением полной уверенности в своей невинности и в расположении к нему. И ему поставлена была в вину битва с этрусками у Яникула. Но, будучи человеком пылкого характера, как прежде при опасности государства, так тогда при своей, он уничтожил ее смелостью: в грозной речи он опроверг не только трибунов, но и плебеев и упрекал их за осуждение и смерть Тита Менения, несмотря на то что его отец своими стараниями некогда вернул их и благодаря ему они имеют теперь и эти законы, и этих должностных лиц, при посредстве которых неистовствуют. Поддержал его и товарищ Вергиний, выставленный свидетелем, уделив ему часть своей славы; особенно же помог ему суд над Менением – так переменилось тогда настроение.

53. Домашние споры кончились: началась война с вейянами, к которым присоединились сабиняне. Консул Публий Валерий, посланный по прибытии вспомогательных войск от латинов и герников с армией в Вейи, немедленно напал на сабинский лагерь, расположенный перед стенами союзников, и навел на сабинян такой страх, что, пока те делали вылазки отдельными манипулами в разных местах, чтобы удержать напор врага, взял лагерь, проникнув в него через те ворота, на которые направил свое первое нападение. За валом произошла затем не битва, а резня. Из лагеря смятение распространяется и на город; вейяне в страхе, точно их город взят, хватаются за оружие. Часть идет на помощь сабинянам, часть нападает на римлян, устремивших все свое внимание на лагерь. На некоторое время римляне поколебались и пришли в смятение; но затем, повернув знамена на обе стороны, они и сами оказывают сопротивление, и посланная консулом конница рассеивает и обращает в бегство этрусков; в один час побеждены были два войска, два могущественнейших и величайших соседних народа.

Пока это происходит у Вей, вольски и эквы расположились лагерем в латинской области и опустошали ее. Сами латины, без римского вождя или помощи, в союзе с герниками лишили их лагеря; вернув свое, они захватили еще большую добычу. Тем не менее против вольсков был послан из Рима консул Гай Навтий; я полагаю, в Риме не понравилось, что союзники без римского вождя и войска сами, собственными силами и по собственному плану, ведут войны. Все роды бедствий и обид применены были против вольсков, и все-таки нельзя было добиться, чтобы они вышли на бой.

54. Затем консулами были Луций Фурий и Гай Манлий [474 г.]. На долю Манлия достались вейяне; но войны не было; согласно просьбе, им дано было на сорок лет перемирие, после того как приказано было доставить хлеб и уплатить издержки. С водворением мира немедленно следуют внутренние раздоры. Плебеи неистовствовали, волнуемые аграрным законопроектом трибунов. Консулы, нимало не устрашенные осуждением Менения и опасностью Сервилия, усиленно сопротивлялись. Когда они слагали власть, то привлечены были к суду трибуном Гнеем Генуцием.

В консульство вступают Луций Эмилий и Опитер Вергиний [473 г.]; в некоторых летописях вместо Вергиния я нахожу консула Вописка Юлия. В этом году – какие бы там консулы ни были – обвиненные перед народом Фурий и Манлий обходят в траурной одежде как плебеев, так и младшее поколение патрициев. Убеждают, склоняют не принимать должностей и управления государством; консульские пучки, претексту и курульное кресло следует считать не чем иным, как принадлежностями похоронной церемонии; облеченные блестящими знаками власти, точно жертвенными повязками, предназначаются к смерти. Если им так нравится консульство, то пусть они уже теперь убедятся, что оно находится в плену и угнетении у всесильных трибунов; консул, точно трибунский служитель, должен делать все по мановению и распоряжению трибуна; если же он пошевелится, если обратит внимание на патрициев, если подумает, что в государстве есть еще что-нибудь, кроме плебеев, то он должен живо представить себе изгнание Гнея Марция, осуждение и смерть Менения. Возбужденные такими речами, патриции начали совещаться не в курии, а частным образом и не доводя о том до сведения большого числа лиц. Поскольку решено было, что подсудимых надо освободить правдой или неправдой, они одобряли все самые суровые мнения, и не было недостатка в исполнителях даже дерзкого дела. И вот в день суда плебеи в напряженном ожидании стояли на форуме, они сперва дивились, отчего не выходит трибун; затем, когда замедление начало уже представляться очень подозрительным, полагали, что он запуган знатью, и жаловались, что общественное дело покинуто и предано. Наконец бывшие у преддверия жилища трибуна возвестили, что он найден дома мертвым. Когда молва разнесла эту весть по всему собранию, то подобно тому, как войско рассеивается по убиении вождя, и плебеи разбежались все в разные стороны. Но особенно напуганы были трибуны, убедившиеся смертью товарища, сколь лишена значения помощь, представляемая законами о неприкосновенности их. И патриции неумеренно выражали свою радость: до того никто не раскаялся в вине, что даже невинные желали казаться свершившими ее и открыто говорили, что власть трибунов следует укротить злодеяниями.

55. Еще под впечатлением этой победы, дававшей очень дурной пример, объявляется набор, и консулы производят его без всякого протеста со стороны напуганных трибунов. Тогда плебеи стали гневаться больше на молчание трибунов, чем на распоряжения консулов, и говорили, что настал конец их свободе, что опять все вернулось к старому; вместе с Генуцием погибла и похоронена власть трибунов. Надо действовать иначе и изыскивать иные способы сопротивления сенату; способ же тут один: плебеи, не находя ни в ком защиты, должны сами защищать себя. Двадцать четыре ликтора служат консулам, и все они плебеи; нет учреждения более достойного презрения и более слабого, если только есть люди, которые могут не обращать на них внимания; но каждый представляет их себе чем-то большим и страшным. Такими речами возбудили они друг друга, и вот к плебею Волерону Публилию, который говорил, что он не обязан идти в солдаты, потому что он командовал ротой, консулы послали ликтора. Волерон обращается к трибунам; когда же никто не подавал ему помощи, консулы приказывают обнажить его и приготовить розги. «Я апеллирую к народу, – сказал Волерон, – так как трибуны предпочитают видеть, как на их глазах секут римского гражданина, чем погибать самим в своей постели от рук ваших». Чем громче кричал он, тем яростнее ликтор рвал с него тогу и раздевал его. Тогда Волерон, очень сильный сам по себе и поддерживаемый подошедшими, оттолкнул ликтора и скрылся в самой гуще толпы, откуда раздавался особенно сильный крик негодующих за него, и уже оттуда взывал: «Я апеллирую и умоляю народ о защите; помогите, граждане, помогите, товарищи! Нечего ждать трибунов, которые сами нуждаются в вашей помощи». Возбужденная толпа готовится будто к сражению; и было очевидно, что наступил решительный момент, что никакое ни общественное, ни частное право не будет ни для кого священным. Выйдя навстречу этой ужасной буре, консулы легко убедились в том, что величие без силы беззащитно. Ликторы были оскорблены, пучки сломаны, с форума они были загнаны в курию, не зная, насколько Волерон захочет пользоваться своей победой. Когда шум стих, созвав сенат, они жалуются на причиненную им обиду, на насилие со стороны плебеев, на дерзость Волерона. Хотя было высказано много резких мнений, но верх одержали старейшие, решившие, что сенаторам не следует состязаться с неразумными плебеями в раздражении.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация