На следующий день Квинкций ввел в сенат все посольства Греции и Азии, чтобы они знали, с каким расположением относится к государствам Греции римский народ и с каким Антиох, и изложил требования царя и свои. Они должны возвестить своим государствам, что римский народ с такой же храбростью и верностью, с какой отстаивал их свободу от Филиппа, будет защищать их и от Антиоха, если он не удалится из Европы. Тогда Менипп начал умолять и Квинкция и отцов, чтобы они не спешили с решением, постановив которое они могут взволновать весь мир; пусть возьмут и себе и дадут царю время для размышления; когда сообщены будут ему условия, царь подумает и выпросит что-нибудь или сделает какие-нибудь уступки для сохранения мира. Так все дело было отложено. Постановлено было отправить к царю тех же послов, которые были у него прежде в Лисимахии: Публия Сульпиция, Публия Виллия и Публия Элия.
60. Едва только они уехали, как послы из Карфагена принесли известие, что Антиох несомненно готовится к войне при содействии Ганнибала, и заронили в душе римлян беспокойство, чтобы вместе с тем не возгоралась и война с пунийцами. Ганнибал бежал из отечества, прибыл к Антиоху, как выше было сказано, и пользовался у царя великими почестями по той только причине, что царю, долго уже обдумывавшему план войны с римлянами, никто другой не мог быть более подходящим собеседником о таком предмете. Мнение Ганнибала было всегда одно и то же, что войну дóлжно вести в Италии: Италия-де доставит иноземному врагу и провиант и воинов; а если там все будет спокойно и римскому народу возможно будет с боевыми силами Италии вести войну вне Италии, то никакой царь и никакой народ не в состоянии бороться с римлянами. Ганнибал требовал себе 100 крытых кораблей, 10 000 пехотинцев и 1000 всадников. С этим флотом он двинется сначала в Африку; он в высшей степени уверен, что может и карфагенян склонить к восстанию; если же они не решатся, то он возбудит войну против римлян в какой-либо части Италии. Царь должен переправиться в Европу со всеми прочими военными силами и держать войско в какой-либо части Греции, но не переправляться, а быть наготове переправиться: этого достаточно будет для вида и для слуха о войне.
61. Склонив царя к этому мнению, Ганнибал думал, что нужно заранее подготовить к тому же умы своих земляков, но не осмелился писать им, чтобы как-нибудь случайно письмо не было перехвачено и не выдало тайны предприятия. Поэтому, найдя в Эфесе некоего Аристона из Тира и испытавши его ловкость на мелких услугах, он отправляет его с поручением в Карфаген, отчасти осыпав его подарками, отчасти прельстив его надеждою на награды, на что и сам царь дал свое согласие. Ганнибал называет ему имена тех соотечественников, с которыми Аристон должен был повидаться, и дает ему даже тайные знаки, по которым они несомненно узнают, что это он, Ганнибал, дал ему поручение. Когда этот Аристон появился в Карфагене, то враги Ганнибала так же скоро, как и его друзья, узнали о причине его прибытия. Сначала эта новость была предметом разговора в товарищеских кружках и на пирах, потом некоторые объявили в сенате, что изгнание Ганнибала совершено без какой-либо выгоды, если он и в отсутствии может затевать беспорядки и, возмущая умы людей, нарушать спокойствие государства; и некто-де тириец Аристон прибыл с поручениями от Ганнибала и от царя Антиоха; известные люди ежедневно ведут с ним тайные переговоры и втихомолку затевают что-то такое, что скоро разоблачится на погибель всех. Все воскликнули, что нужно позвать Аристона и спросить, зачем он приехал, и, если он не скажет, отправить его с послами в Рим: достаточно-де уже понесено наказаний за безрассудство одного человека; отдельные личности могут заблуждаться на свой собственный страх, но государство должно быть чисто не только от вины, но даже и от слуха о войне. Позванный Аристон оправдывался и выставлял, как самое сильное средство защиты, тот факт, что он не принес никому никаких писем; впрочем, он не мог достаточно объяснить причины своего приезда и в том особенно затруднялся, что его уличали в переговорах только с людьми партии Баркидов. Тут поднялся спор: одни приказывали сейчас же арестовать Аристона и заключить его под стражу, как шпиона, другие утверждали, что нет причины поднимать тревогу; дурной пример будет, если они ни с того, ни с сего будут хватать иноземцев; то же может случиться с карфагенянами и в Тире, и других торговых местах, куда они часто ездят. Дело было отложено в тот день. Аристон, прибегнув к пунийской хитрости среди пунийцев, повесил при наступлении вечера исписанные дощечки на самом людном месте – над местом ежедневных заседаний правительственных лиц; сам же в начале третьей стражи сел на корабль и бежал. На следующий день, когда суфеты открыли заседание для судопроизводства, то увидали дощечки и велели их снять и прочитать. Написано было, что Аристон лично ни к кому не имел поручений, но он имел поручение ко всему государству в лице старейшин, – так карфагеняне называли сенат. Так как обвинение было объявлено касающимся вообще всех, то над отдельными лицами произведено было не особенно строгое следствие. Однако решено было послать в Рим послов донести консулам и сенату об этом деле и вместе с тем пожаловаться на обиды со стороны Масиниссы.
62. Когда Масинисса заметил, что карфагеняне пользуются дурной славой и живут друг с другом в раздоре, так как представители демократической партии стали подозрительны сенату вследствие переговоров с Аристоном, а сенат стал подозрителен народу по причине доноса того же Аристона, то царь, думая, что теперь настал удобный случай нанести обиду карфагенянам, опустошил приморскую их область и заставил некоторые города, уплачивавшие подать карфагенянам, платить дань ему. Они называют эту местность Эмпориями: это побережье Малого Сирта; почва здесь плодородна; единственный находящийся тут город Лептис ежедневно платил карфагенянам по одному таланту подати. Масинисса поступал тогда враждебно со всей этой страною и отчасти возбудил сомнение, кому она принадлежит, к его ли царству или карфагенянам. И так как он узнал, что карфагеняне пойдут в Рим оправдываться в своей вине и жаловаться на него, то он также послал в Рим послов, чтобы усилить подозрения и вступить в спор о праве на получение дани. Сначала выслушано было сообщение карфагенян о пришельце из Тира; рассказ этот возбудил в отцах заботу, как бы не пришлось воевать разом с Антиохом и пунийцами. Особенно увеличивало вину карфагенян то подозрение, что они не стерегли ни самого Аристона, которого решено было арестовать и послать в Рим, ни его корабль. Потом начался разбор дела с царскими послами о спорной области. Карфагеняне защищали свое дело, ссылаясь на право границ, потому что спорная область лежала внутри пределов, назначенных Публием Сципионом, победителем их, как земля, которая должна быть подвластна карфагенянам, и на признание царя, который, преследуя некоего Афтира, бежавшего из его царства и рыскавшего с отрядом нумидийцев около города Кирены, просил у них разрешения пройти через эту самую область, как несомненно принадлежащую карфагенянам. Нумидийцы, напротив, доказывали, что карфагеняне выдумывают и определение границ Сципионом, и если кто хочет узнать истинное происхождение права, то какая собственно область принадлежит в Африке карфагенянам? Пришельцам из милости дано было столько места для укрепления города, сколько могло быть покрыто разрезанной на ремни шкурой быка. Все, где одни вышли за пределы Бурсы
[1074], своего места жительства, они приобрели силою и несправедливостью. И относительно той области, о которой идет спор, карфагеняне не могут доказать не только того, что они всегда владели ею с самого начала, но даже и того, что они владели ею долгое время. Смотря по обстоятельствам, то карфагеняне, то нумидийские цари захватывали право, и всегда владел тот, кто брал перевес оружием. Пусть римляне оставят дело в том же положении, в каком оно было прежде, чем карфагеняне стали врагами римлян, а царь нумидийцев сделался союзником и другом их, и не мешают владеть этой землей тому, кто сильнее. Решено было ответить послам той и другой стороны, что римляне пошлют в Африку уполномоченных разобрать дело между народом карфагенским и царем на самом месте. Посланы были Публий Сципион Африканский, Гай Корнелий Цетег и Марк Минуций Руф. Выслушав и расследовав дело, они оставили все под сомнением, не склонившись ни на ту, ни на другую сторону. По своей ли воле они так сделали или им так поручено было сенатом, неизвестно; кажется только, что было сообразно с обстоятельствами оставить спор нерешенным. В самом деле, коли не так, то один Сципион кивком головы мог решить спор, как человек, знакомый с положением, и как человек, пользующийся авторитетом за многочисленные услуги, оказанные обоим народам.
