Так как Луций Корнелий все-таки продолжал предлагать, чтобы назначено было благодарственное молебствие и позволено ему въехать в город с триумфом, то народные трибуны Марк и Гай Титинии заявили, что они будут протестовать, если об этом состоится сенатское постановление.
9. Цензорами были избранные в прошлом году Секст Элий Пет и Гай Корнелий Цетег. Корнелий принес очистительную жертву. Граждан насчитано было 143 704. В этом году было большое наводнение, и Тибр затопил ровные места города; около Флументанских ворот некоторые здания даже обрушились. В Целимонтанские ворота
[1076] ударила молния; стена кругом во многих местах также поражена была молнией; в Ариции, в Ланувии и на Авентине шел каменный дождь. Из Капуи было возвещено, что прилетел огромный рой ос на форум и сел на храм Марса. Осы старательно были собраны и сожжены в огне. По случаю этих знамений децемвиры получили приказание посмотреть в Книги, и совершено было девятидневное жертвоприношение, назначено было молебствие, и город подвергся очищению.
В те же дни Марк Порций Катон освятил небольшой храм Девы Победы, вблизи храма Победы, два года спустя после того, как он обещал этот храм.
В том же году триумвиры Авл Манлий Вольсон, Луций Апустий Фуллон и Квинт Элий Туберон, по предложению которого основывалась колония, вывели латинских колонистов во Френтинскую крепость. На место поселения пришло 3000 человек пехоты и 300 всадников, незначительное число в сравнении с обширностью местности. Оказалась возможность дать по тридцать югеров на пехотинца и по шестьдесят на всадника. По совету Апустия, изъята была из дележа третья часть поля, чтобы впоследствии можно было приписать новых колонистов, если бы нашлись желающие. В итоге пехотинцы получили по двадцать югеров, а всадники по сорок.
10. Го д [193 г.] уже приближался к концу, и страсти более, чем когда-нибудь в другое время, разгорались при консульских комициях. Много могущественных патрициев и плебеев домогалось консульства: Публий Корнелий Сципион, сын Гнея, который недавно возвратился из провинции Испании, совершив великие подвиги, Луций Квинкций Фламинин, который начальствовал над флотом в Греции, и Гней Манлий Вольсон, – это были патриции; плебеи же были: Гай Лелий, Гней Домиций, Гай Ливий Салинатор и Маний Ацилий. Но взоры всех были устремлены на Квинкция и Корнелия, так как оба они, будучи патрициями, домогались одного места, и недавняя военная слава говорила за того и другого. Впрочем, разжигали соперничество прежде всего братья кандидатов, два знаменитейших полководца своего времени. Слава Сципиона была больше, и чем больше, тем ближе к зависти; слава Квинкция была свежее, так как он праздновал триумф в том году. К этому присоединилось то, что Сципион почти уже десять лет постоянно был на глазах всех, что уменьшает почтение к великим людям, вследствие, так сказать, пресыщения; после победы над Ганнибалом он был во второй раз консулом и цензором; у Квинкция все было ново и свежо для приобретения народной любви; ничего он не требовал от народа после триумфа и ничего не получал. Он говорил, что просит за родного брата, а не за двоюродного, просит за своего легата и соучастника в заведывании войною, так как сам он вел войну на суше, а его брат на море. Своим ходатайством он достиг того, что Луций Квинкций был предпочтен кандидату, которого предлагал выбрать его брат, Сципион Африканский, за которого хлопотал Корнелиев род, при участии консула Корнелия, председательствовавшего в комициях, кандидату, которого рекомендовало такое благоприятное решение сената, признавшее его самым лучшим гражданином в государстве, чтобы принять в город шествовавшую из Пессинунта Идейскую Матерь. Избраны были в консулы Луций Квинкций и Гней Домиций Агенобарб: так мало влияния Африканский имел даже и на выбор плебейского консула, так как он ходатайствовал за Гая Лелия. На следующий день избраны были преторы: Луций Скрибоний Либон, Марк Фульвий Центумал, Авл Атилий Серран, Марк Бебий Тамфил, Луций Валерий Таппон и Квинт Салоний Сарра. В этом году достопримечательно было эдильство Марка Эмилия Лепида и Луция Эмилия Павла; они оштрафовали многих откупщиков общественных пастбищ и на штрафные деньги сделали позолоченные щиты на фронтоне храма Юпитера; они построили также один портик вне ворот Трех Близнецов, присоединив к нему несколько зданий для склада товаров на берегу Тибра; другой портик они провели от Фонтинальских ворот к жертвеннику Марса, чтобы он служил путем на Марсово поле.
11. В Лигурии долго не было совершено ничего достопамятного; в конце же этого года два раза дело доходило до большой опасности, так как был осажден и с трудом защищен лагерь консула, и вскоре после этого, когда римское войско проходило через узкое ущелье, войско лигурийцев заняло самые теснины. Так как выхода оттуда не было видно, то консул повернул войско и стал возвращаться. Но часть неприятелей заняла и с тыла узкий проход в ущелье, и не только умам, но даже почти взорам представлялось воспоминание о кавдинском поражении
[1077]. Между вспомогательными войсками консула было до 800 нумидийских всадников. Начальник их обещает консулу пробиться со всеми всадниками в той стороне, в которой он хочет; пусть только скажут ему, на которой стороне больше деревень: на них он сделает нападение и прежде всего зажжет жилища, чтобы страх принудил лигурийцев выйти из ущелья, которое они занимают, и разбежаться на помощь своим. Похвалив начальника нумидийской конницы, консул осыпает его обещанием наград. Нумидийцы садятся на коней и начинают ближе подъезжать к вражеским постам, не вызывая никого на бой. На первый взгляд ничего не было более достойного презрения: и лошади, и люди маленькие, невзрачные, притом всадники – без пояса и без всякого оружия, кроме дротиков, которые у них были, лошади без узды, сам бег их безобразен, так как они бегут не сгибая шеи и вытянув вперед голову. Нумидийцы, нарочно еще увеличивая такое презрение, падали с лошадей и представляли собою смешное зрелище. Поэтому те, которые сначала были на постах в напряженном ожидании и готовились отразить нападение, теперь большею частью сидели без оружия и смотрели на нумидийцев. А они приближались, потом снова удалялись назад, но мало-помалу все ближе подъезжали к выходу из ущелья, как будто бы они не могли править, и лошади невольно увлекали их дальше. Наконец, пришпорив коней, они прорвались сквозь средину стоянок врагов и, выехав в более открытое поле, зажгли все хижины близ дороги; затем они подожгли ближайшее селение и все опустошили огнем и мечом. Сначала вид дыма, потом крик испуганных жителей деревень, наконец, бегство стариков и детей произвели смятение в лагере. Поэтому каждый бросился защищать свою собственность без всякого совета, без всякого приказания: вмиг лагерь опустел, и консул, освободившись от осады, прибыл туда, куда направлялся.
12. Но ни бойи, ни испанцы, с которыми велась война в том году [193 г.], не были так неприязненны и так раздражены против римлян, как этолийский народ. После отъезда войск из Греции этолийцы надеялись сперва, что не только Антиох вступит во владение покинутой Европой, но и Филипп и Набис не останутся в покое. Увидев же, что нигде нет никакого движения, и полагая, что нужно дать какой-нибудь толчок и произвести волнение, чтобы их планы не рушились вследствие медлительности, они назначили собрание в Навпакте. Здесь Фоант, их претор, жаловался на несправедливость римлян и на положение Этолии, потому что из всех народов и государств Греции они менее всех были почтены после той победы, виновниками которой были они сами. Он высказался за необходимость разослать послов к царям, чтобы они не только постарались узнать их взгляды, но и побудили каждого особенными средствами к войне с римлянами. Дамокрит послан был к Набису, Никандр – к Филиппу, Дикеарх, брат претора, – к Антиоху. Тирану лакедемонскому Дамокрит говорил, что тирания обессилена с отнятием приморских городов; оттуда-де он получал воинов, корабли и морских союзников; теперь он, почти заключенный в своих собственных стенах, видит господство ахейцев в Пелопоннесе; никогда ему не представится случая возвратить свою собственность, если он не воспользуется тем случаем, который представляется ему теперь: в Греции нет никакого римского войска, захват же Гития или других приморских лаконских городов римляне не будут считать достаточной причиной, чтобы снова послать легионы в Грецию. Такими словами Дамокрит старался поднять дух тирана для того, чтобы, в случае переправы Антиоха в Грецию, Набис соединился с ним, сознавая, что дружба с римлянами нарушена через несправедливость, причиненную союзникам. И Филиппа Никандр разжигал подобной же речью. Здесь было еще более материала для речи, чем с большей высоты сравнительно с тираном низвергнут был царь и чем более у него было отнято. В добавление к этому говорилось еще о древней славе македонских царей и о том, как этот народ победоносно прошел по всей земле. Далее Никандр говорил, что он подает ему безопасный совет как по своему началу, так и по исходу, так как он советует Филиппу двинуться только тогда, когда Антиох переправится с войском в Грецию, и так как он без Антиоха так долго выдерживал войну против римлян и этолийцев, то с какими же силами римляне могут ему сопротивляться, если Антиох соединится с ним и если вступят в союз с ним этолийцы, которые были тогда более жестокими врагами, чем римляне! Никандр прибавлял еще о полководце Ганнибале, прирожденном враге римлян, который убил у них больше предводителей и воинов, чем сколько еще осталось. Так говорил Никандр Филиппу.
