Иначе говорил Дикеарх Антиоху. Он прежде всего внушал царю, что добычу от Филиппа получили римляне, но что победа принадлежит этолийцам, и никто другой, как этолийцы, дали римлянам доступ в Грецию, и они же дали им силы для победы. Потом Дикеарх перечислял, какое множество конницы и пехоты доставят этолийцы Антиоху для войны, какие места для сухопутных войск, какие гавани для флота. Затем он не стеснялся говорить ложь о Филиппе и Набисе: оба-де они готовы к возмущению и ухватятся за первый удобный случай, чтобы возвратить потерянное на войне. Таким образом этолийцы разжигали войну против римлян разом по всей земле. И тем не менее цари не тронулись, или тронулись, но слишком поздно.
13. Напротив, Набис тотчас послал своих людей во все окрестные приморские селения, чтобы поднять в них восстание, и одних из старейшин он склонил на свою сторону подарками, а других, упорно державшихся римского союза, он велел казнить. Ахейцам была предоставлена Титом Квинкцием забота об охране всех приморских лаконцев. Поэтому они тотчас отправили к тирану послов напомнить ему о римском союзе и возвестить, чтобы он не нарушал мира, которого он так сильно просил. Они также послали вспомогательные войска в Гитий, который уже был осажден тираном, и послов в Рим возвестить об этом.
Царь Антиох в эту зиму отдал свою дочь в замужество в Рафии, в Финикии, за царя египетского Птолемея и, возвратившись оттуда в Антиохию, в конце уже зимы прибыл в Эфес через Киликию, перейдя Таврские горы; из Эфеса царь в начале весны послал своего сына Антиоха в Сирию для охраны отдаленнейших частей своего государства, чтобы в его отсутствие не произошло какого-либо движения с тыла, а сам двинулся со всеми сухопутными войсками, чтобы напасть на писидийцев, живших вокруг Сиды. В это время римские послы Публий Сульпиций и Публий Виллий, посланные, как выше сказано, к Антиоху, прибыли в Элею, так как им было приказано посетить прежде Евмена
[1078]; из Элей они приехали в Пергам, где был царский дворец Евмена. Евмен желал войны с Антиохом, думая, что такой могущественный царь – опасный сосед во время мира; если же возгорится война, то Антиох будет так же малосилен против римлян, как и Филипп, и он или совершенно будет уничтожен, или, если дан будет мир побежденному царю, то ему, Евмену, достанется многое, что будет отнято у Антиоха, так что потом он легко в состоянии будет защищаться от Антиоха без всякой римской помощи. А если и случится какое-либо несчастье, то лучше подвергнуться всякой судьбе в союзе с римлянами, чем одному или терпеть владычество Антиоха, или, в случае отказа, быть принуждаемым к тому силой оружия. Поэтому Евмен старался, по возможности, склонить римлян к войне своим советом и влиянием.
14. Сульпиций остался больной в Пергаме; Виллий же, услыхав, что царь занят войной в Писидии, уехал в Эфес. Во время недолгого своего пребывания там Виллий старался почаще встречаться с Ганнибалом, который случайно тогда был там; это он делал с целью узнать образ мыслей Ганнибала и, если возможно, уничтожить его страх, что ему угрожает от римлян какая-либо опасность. Переговорами с Ганнибалом, конечно, ничего не было достигнуто, но само собою вышло, как будто бы нарочно к этому стремились, что Ганнибал из-за этого стал менее дорог царю и во всем сделался подозрительнее ему.
Клавдий, следуя истории Ацилия, написанной по-гречески, рассказывает, что был в этом посольстве Публий Африканский и что он разговаривал с Ганнибалом в Эфесе. Клавдий передает даже один разговор: на вопрос Сципиона, кого Ганнибал считает величайшим полководцем, тот отвечал: Александра, македонского царя, потому что с незначительными войсками он разбил бесчисленные полчища врагов и проник в отдаленнейшие страны, посетить которые выше человеческой надежды. На дальнейший вопрос, кого он ставит на втором месте, тот назвал Пирра, так как он первый научил всех разбивать лагерь; до этого никто искуснее не выбирал места и не располагал целесообразнее гарнизонов; кроме того, Пирр обладал таким искусством приобретать себе расположение людей, что италийские народы предпочитали владычество иностранного царя владычеству римского народа, так долго занимавшего первое место в той земле. Когда Сципион продолжал расспрашивать, кого Ганнибал считает третьим, он без колебания назвал самого себя. Тогда Сципион засмеялся и прибавил: «Что бы ты сказал, если бы ты победил меня»? Ганнибал отвечал: «Тогда я сказал бы, что я выше Александра, выше Пирра и выше всех других полководцев». Ловкий, настоящий пунийский ответ и неожиданный вид лести произвели впечатление на Сципиона, потому что Ганнибал выделил его из всей группы полководцев, как стоящего выше всякой оценки.
15. Виллий поехал из Эфеса дальше в Апамею. Туда прибыл и Антиох, услыхав о прибытии римских послов. При свидании в Апамее был почти такой же спор, какой был раньше в Риме между Квинкцием и послами царя. Известие о смерти сына царя Антиоха, который, как я сказал немного раньше, послан был в Сирию, прервало переговоры. Велико было горе в царском дворце, и велика скорбь по этому юноше, так как он проявлял уже такие прекрасные задатки, что, очевидно, если бы его жизнь продлилась дольше, то в нем оказались бы качества великого и справедливого царя. Чем любезнее и дороже он был всем, тем подозрительнее была его смерть: говорили, что его отец, считая сына опасным наследником, угрожающим его старости, отравил его при посредстве некоторых евнухов, любезным царям за свои услуги в таких делах. Прибавляли еще ту причину для таинственного злодеяния, что царь дал своему сыну Селевку Лисимахию, а для Атиоха он не имел подобного места, чтобы и его с почетом удалить от себя. Однако для вида царила несколько дней во дворце великая печаль, и римский посол удалился в Пергам, чтобы не показываться некстати в неудобное время. Царь, оставив начатую войну, возвратился в Эфес; здесь, запершись во дворце по причине горя, он обсуждал тайные планы с неким Миннионом, самым доверенным из его друзей. Миннион, не зная всех внешних обстоятельств и судя о могуществе царя по делам его в Сирии и остальной Азии, был уверен, что Антиох не только выше по правоте дела, так как римляне предъявляли вовсе несправедливые требования, но что он будет победителем и на войне. Так как Антиох хотел уклониться от спора с римскими послами, или потому что он уже испытал, что он при этом менее счастлив, или потому, что он был расстроен недавним горем, то Миннион вызвался сказать о причинах войны и убедил царя пригласить послов из Пергама.
16. Сульпиций уже выздоровел; поэтому оба посла прибыли в Эфес. Миннион извинился за царя, и переговоры начались без него. Тут Миннион сказал заранее приготовленную речь: «Я вижу, что вы, римляне, прикрываетесь, как прекрасным предлогом, освобождением греческих городов; но ваши дела не соответствуют вашим речам, и для Антиоха вы установили одно право, а сами пользуетесь другим. В самом деле, каким образом жители Смирны и Лампсака более греки, чем жители Неаполя, Регия и Тарента, с которых вы взыскиваете подати и требуете кораблей по договору? Почему вы посылаете ежегодно в Сиракузы и другие греческие города Сицилии претора с властью главнокомандующего, с пучками и секирами? Конечно, вы можете сказать только то, что вы предписали им эти условия, потому что победили их оружием. То же основание признайте и за Антиохом в отношении Смирны, Лампсака и других городов, входящих в состав Ионии или Эолиды. Так как они побеждены были на войне его предками и обложены данью и пошлинами, то Антиох требует от них древних правовых отношений; поэтому я желал бы, чтоб ему дан был ответ на это, если спор ведется на законном основании, а не ищется только предлог к войне».
