39. Квинкций также, услыхав об этом, поплыл из Коринфа с кораблями и встретился в халкидском Еврипе с царем Евменом. Решено было, чтобы царь Евмен оставил 500 воинов для защиты Халкиды, а сам шел в Афины. Квинкций направился в Деметриаду, куда он и ехал, с той мыслью, что освобождение Халкиды не останется без влияния на магнесийцев и заставит их снова искать союза с римлянами. Чтобы оказать людям своей партии некоторую поддержку, Квинкций написал Евному, претору фессалийцев, чтобы он вооружил молодежь; а чтобы испытать настроение умов в Деметриаде, он послал туда наперед Виллия, собираясь взяться за предприятие только в том случае, если какая-нибудь партия расположена будет обратиться снова к прежнему союзу. Виллий приехал на пентере ко входу в гавань. Когда высыпала туда вся толпа магнесийцев, Виллий спросил, предпочитают ли они, чтобы он пришел к ним как к врагам или как к друзьям. Магнетарх Еврилох отвечал, что он пришел к друзьям; но пусть он не въезжает в гавань и позволит магнесийцам жить в согласии и свободе, а не возмущает толпу под видом переговоров. После этого начался спор вместо разговора, так как римлянин бранил магнесийцев за неблагодарность и предсказывал им предстоящие бедствия, толпа, напротив, шумела, обвиняя то сенат, то Квинкция. Таким образом, Виллий возвратился к Квинкцию без всякого успеха; а Квинкций послал вестника к претору, чтобы он шел снова с войском домой, и возвратился сам в Коринф с кораблями.
40. Сплетение событий, происходивших в Греции, с событиями, происходившими в Риме, отвлекло мой рассказ в сторону не потому, чтобы стоило описывать их, но потому, что они были причиной войны с Антиохом.
После избрания консулов на будущий год [191 г.], – отсюда я уклонился в сторону, – консулы Луций Квинкций и Гней Домиций уехали в свои провинции, Квинкций в Лигурию, а Домиций к бойям. Бойи успокоились, и даже сенат их с детьми и начальники с конницей – всего 1500 человек – сдались консулу. Другой консул на обширном пространстве опустошил землю лигурийцев и завоевал несколько крепостей, отчего не только приобретена была всякого рода добыча вместе с пленниками, но и отобрано несколько граждан и союзников, которые были во власти врагов.
В этом же году, на основании сенатского постановления и по постановлению плебеев, выведена была колония в Вибону. Отправилось туда 3700 человек пехотинцев и 300 всадников; их вывели триумвиры Квинт Невий, Марк Минуций и Марк Фурий Крассипед. Каждому пехотинцу дано было по пятнадцать югеров земли, всаднику – вдвое больше. В последнее время эта земля принадлежала бруттиям, а бруттии взяли ее у греков.
Рим в это же время поразили два величайших бедствия; одно было продолжительным, но менее тяжким: происходило колебание земли тридцать восемь дней. В продолжение стольких же дней среди беспокойства и боязни справляли праздники; три дня по этому поводу совершаемо было молебствие. Другое бедствие вызывало не пустой страх, но было настоящим разорением для многих людей: начавшийся на Бычьем рынке пожар день и ночь истреблял здания, обращенные к Тибру, и сгорели все лавки с товарами большой ценности.
41. Год уже почти был на исходе, и с каждым днем слухи о войне с Антиохом все больше и больше усиливались, и возрастала забота отцов; поэтому начали хлопотать о распределении провинций между должностными лицами, чтобы все они могли как следует подготовиться. Решено было, чтобы консулам назначена была Италия и та провинция, куда сенат заблагорассудит послать их – все знали, что уже начинается война с царем Антиохом.
Кому достанется этот последний жребий, тот должен был получить 4000 пехоты из римских граждан и 300 всадников и 6000 союзников латинского племени с 400 всадников. Консул Луций Квинкций получил приказание произвести этот набор, чтобы ничто не мешало новому консулу тотчас ехать туда, куда сенату благоугодно будет послать его. Сделано было также постановление о преторских провинциях: первому по жребию выпадали две обязанности: городское судопроизводство и судопроизводство между гражданами и иноземцами; второму – Бруттий; третьему – флот, чтобы плыть туда, куда прикажет сенат; четвертому – Сицилия; пятому – Сардиния; шестому – Дальняя Испания. Кроме того, приказано было консулу Луцию Квинкцию набрать два новых легиона римских граждан и 20 000 пехоты и 800 всадников из союзников латинского племени. Это войско назначено было тому претору, которому достанется провинция Бруттий.
В этом году [192 г.] освящено было два храма Юпитера на Капитолии: один храм был выстроен по обету Луция Фурия Пурпуреона, когда он был претором в галльскую войну, а другой – когда он был консулом. Освятил их дуумвир Квинт Марций Ралла.
Над ростовщиками в этом году произнесено было много строгих судебных приговоров, причем частных лиц обвиняли курульные эдилы Марк Тукций и Публий Юний Брут. На штрафы с осужденных поставлена была на Капитолии позолоченная квадрига и в святилище Юпитера вверху фронтона часовни выставлены двенадцать позолоченных щитов; те же эдилы устроили портик за воротами Трех Близнецов в Лесном ряду.
42. В то время как римляне сосредоточили все свое внимание на приготовлении к новой войне, Антиох также не бездействовал. Три города задерживали его: Смирна, Александрия Троадская и Лампсак. Он не мог до сих пор ни завоевать их силою, ни склонить к дружбе мирными предложениями и, между тем переправляясь в Европу, не хотел оставлять их в тылу. Задерживало его также и размышление относительно Ганнибала. И прежде всего задерживали его некрытые корабли, которые он хотел послать с Ганнибалом в Африку; потом поднят был вопрос, нужно ли его вообще посылать. Особенно интриговал этолиец Фоант, который, вызвав полный беспорядок в Греции, доносил, что Деметриада в их власти, и такими же ложными сообщениями, какими взволновал умы многих в Греции, рассказывая о царе и преувеличивая на словах его боевые силы, он воспламенил надежду и в самом царе, говоря, что все призывают Антиоха в своих молитвах и что, как только покажется царский флот, произойдет огромное стечение народа на берег. Этот-то Фоант осмелился поколебать почти уже принятое царем решение о Ганнибале, высказывая то мнение, что не нужно отнимать часть кораблей от царского флота и что если бы и дóлжно было послать корабли, то следует поставить начальником над этим флотом кого угодно, только не Ганнибала. Он-де изгнанник и пуниец, которому ежедневно может принести тысячу новых планов или его несчастная судьба, или его склад ума. И даже та самая военная слава, которая всех склоняет на сторону Ганнибала, как приданое невесты, слишком велика для царского военоначальника. Царь должен привлекать к себе взоры всех; царь должен являться единственным полководцем, единственным главнокомандующим! Если Ганнибал потеряет флот или войско, то урон будет такой же, как если бы они потеряны были по вине другого; если же случится удача, то это будет служить к славе Ганнибала, а не Антиоха; а если им даровано будет счастье победить римлян во всей войне, то какая надежда на то, что Ганнибал согласится жить под властью царя, что он будет подчиняться только ему одному, когда он не подчинился своему отечеству? Не так он вел себя с юности, когда он в мечтах мысленно обнимал владычество над вселенной, чтобы можно было думать, что в старости он станет переносить над собою господина. Царю вовсе не нужен Ганнибал как предводитель; им можно пользоваться для войны, как спутником и советником; умеренная услуга от такого ума не будет ни тяжела, ни бесполезна; но если желать высшего, то это будет слишком тяжело как для дающего, так и для получающего.
