12. Вот что происходило в Эолиде. Между тем Абидос, стены которого защищал царский гарнизон, несколько дней выдерживал осаду. Но когда уже все были утомлены, то должностные лица с согласия начальника гарнизона начали переговоры с Ливием относительно условий сдачи города. Но дело затягивалось, потому что не могли прийти к соглашению относительно того, с оружием или без оружия выпустить царский гарнизон. Во время этих переговоров пришло известие о поражении родосцев, и дело было выпущено из рук, ибо Ливий из опасения, что Поликсенид, возгордившись таким значительным успехом, нападет на флот, стоявший у Кан, тотчас оставил осаду Абидоса и наблюдение за Геллеспонтом и спустил на воду корабли, вытащенные на берег в Канах. К этому времени прибыл и Евмен в Элею. Ливий со всем флотом, присоединив к нему две митиленских триремы, поплыл в Фокею. Но услыхав, что этот город занят сильным царским гарнизоном и что недалеко стоит лагерем Селевк, он, опустошив морское побережье и поспешно отправив на корабли добычу, состоявшую преимущественно из пленных, решился плыть к Самосу, выждав только, пока догонит его с флотом Евмен. Весть о поражении сначала повергла родосцев в ужас и в великое горе, так как, не говоря уже о потере кораблей и воинов, они лишились цвета и силы своей молодежи, ибо многие знатные лица, помимо прочих оснований, последовали за Павсистратом и потому, что он среди своих сограждан пользовался большим и заслуженным авторитетом. Затем горе их перешло в гнев при мысли о том, что они сделались жертвой обмана, да еще – что главное – со стороны своего же согражданина. Немедленно они отправили десять кораблей, а спустя несколько дней еще десять, вручив начальство над всеми ими Евдаму, которого они по другим воинским качествам отнюдь не считали равным Павсистрату, но полагали, что он будет вождем более осторожным, поскольку отваги в нем меньше. Римляне с царем Евменом сначала пристали к Эритрам. Простояв здесь одну ночь, на следующий день они прибыли к мысу Корику. Желая переправиться отсюда к ближайшему берегу самосской земли, они не дождались солнечного восхода, по которому кормчие могли бы определить состояние атмосферы, а вышли в море, не зная, какая будет погода. На середине пути аквилон
[1101] повернул на север, волнение усилилось, и корабли разбросало.
13. Полагая, что враги направятся к Самосу для соединения с родосским флотом, Поликсенид отплыл из Эфеса и сначала остановился у Мионнеса. Отсюда он перешел к острову, носящему название Макрис
[1102], чтобы при удобном случае, когда флот поплывет мимо, напасть на отставшие от него корабли, если это будет возможно, или на арьергард его. Но увидев, что флот рассеян бурей, он сначала счел это за благоприятный случай к нападению, но спустя некоторое время, когда ветер стал усиливаться и вздымать все бóльшие волны, он понял, что не сможет приблизиться к нему, а потому отплыл к острову Эфалии, чтобы на следующий день отсюда напасть на корабли, когда они будут собираться с открытого моря к Самосу. Небольшая часть римского флота добралась до заброшенного порта на Самосе с наступлением ночи, остальные же корабли собрались в ту же гавань, проносившись целую ночь в открытом море. Когда здесь узнали от поселян, что флот врагов стоит у Эфалии, был созван совет относительно того, тотчас ли дать сражение или ждать родосского флота. Отложив дело – ибо так было решено, – римляне отплыли к Корику, откуда прибыли. Также и Поликсенид, простояв попусту, возвратился в Эфес. Тогда римские корабли переправились к Самосу по морю, свободному от врагов. Спустя несколько дней туда же прибыл и родосский флот. В доказательство, что только его и ждали, тотчас выступили к Эфесу, чтобы или сразиться на море, или, если неприятель будет уклоняться от битвы, заставить его сознаться в трусости, что было весьма важно для ободрения союзных государств. Они остановились против входа в гавань, построив флот в боевом порядке; но когда против них никто не выходил, тогда флот разделился на две части: одна осталась на якоре в открытом море у входа в гавань, другая высадила воинов на сушу. В то время когда они, опустошив на обширном пространстве поле, уже возвращались с огромной добычей и приближались к стенам города, сделал вылазку Андроник Македонянин, стоявший в Эфесе с гарнизоном, и, отбив у них большую часть добычи, прогнал их к морю и кораблям. На следующий день римляне поставили почти на полпути засаду и колоннами двинулись к городу, чтобы вызвать из него Македонянина; но потом, устрашенные ожиданием того же самого, а именно, чтобы на них опять не напали, возвратились к кораблям. Так как неприятель избегал сражения и на суше и на море, то флот возвратился на Самос, откуда вышел. Отсюда претор послал две триремы, принадлежавшие союзникам из Италии, с двумя родосскими триремами под начальством родосца Эпикрата для охраны Кефалленского пролива. Этот пролив был небезопасен вследствие разбоев, производимых лакедемонянином Гибристом с кефалленийской молодежью, и море уже было закрыто для транспортов из Италии.
14. В Пирее Эпикрат встретился с Луцием Эмилием Региллом, который шел принять начальство над флотом. Услыхав о поражении родосцев, он взял с собою обратно в Азию Эпикрата с его четырьмя кораблями, так как сам имел только две пентеры; за ним последовали также и беспалубные афинские суда. По Эгейскому морю он приплыл на Хиос. Туда же темной ночью прибыл от Самоса с двумя тетраерами родосец Тимасикрат; будучи приведен к Эмилию, он заявил, что прислан сюда для охраны, так как царские корабли частыми набегами со стороны Геллеспонта и Абидоса делали этот берег моря небезопасным для транспортных судов. В то время когда Эмилий плыл от Хиоса к Самосу, с ним встретились две родосские тетраеры, посланные Ливием навстречу ему, и царь Евмен с двумя пентерами. По прибытии на Самос Эмилий принял от Ливия флот и, совершив с надлежащими церемониями обычное жертвоприношение, созвал совет. На этом совете Гай Ливий – его мнение было спрошено первым – сказал, что никто не может подать лучший совет, чем тот, кто советует другому сделать так, как, будучи на его месте, сделал бы сам; он, Ливий, намеревался со всем флотом плыть к Эфесу, взяв с собою транспортные суда, нагруженные большим количеством песка, и затопить их во входе в гавань. Устройство-де этой преграды требует тем меньшего напряжения сил, что вход в гавань, наподобие реки, длинен, узок и мелок; таким образом он имел в виду лишить врагов возможности пользоваться морем и сделать флот бесполезным для них.
15. Это мнение никому не понравилось, а царь Евмен спросил: что же дальше? Закрыв выход в море затопленными судами, свободно ли располагая флотом, они удалятся отсюда, чтобы подать помощь союзникам и повергнуть в страх врагов, или все-таки будут стоять у гавани со всеми кораблями. Кто-де станет сомневаться, что, в случае их удаления, враги вытащат затопленные тяжести и откроют гавань с меньшим усилием, чем стоило ее загородить? Если же, несмотря на то, придется оставаться здесь, то к чему запирать гавань? Мало того, те, пользуясь вполне безопасной гаванью и очень богатым городом, спокойно проведут лето, так как все нужное будет доставлять им Азия. Римляне же, напротив, оставаясь в открытом море жертвою волн и непогод и во всем нуждаясь, будут постоянно находиться на страже, связав скорее самих себя и лишив возможности делать что следует, чем держа неприятеля взаперти.
