19. Призвав Евмена из Пергама и пригласив родосцев, Эмилий держал совет. Родосцы были не прочь от мира; Евмен же говорил, что ни с честью их не согласно в это время вести переговоры о мире, ни делу это не может положить конца. «В самом деле, – говорил он, – каким образом мы почетно примем якобы условия мира, будучи заперты в стенах и осаждены? Да и кто будет считать мир прочным, когда он заключен без консула, без утверждения сената, без воли римского народа? Спрашиваю тебя, возвратишься ли ты тотчас по заключении тобою мира в Италию, уведя с собою войско и флот, или будешь ждать распоряжения консула, решения сената и повеления народа? Итак, остается следующее: ты должен ждать в Азии; войска, которые, в случае остановки военных действий, снова придется отвести на зимние квартиры, будут истощать союзников требованием провианта, а затем, если это найдут нужным те, в чьих руках будет власть, надо будет снова начать войну, которую с помощью богов мы можем окончить до зимы, если при настоящем течении дел ничего не упустить и не откладывать». Это мнение одержало верх, и Антиоху дан был ответ, что до прибытия консула невозможно вести переговоры о мире. Антиох же после тщетной попытки заключить мир опустошил сначала Элейскую область, а затем Пергамскую и, оставив здесь сына своего Селевка, враждебно пошел в Адрамиттей и прибыл в богатую область, носящую название Фивская равнина
[1106] и прославленную в песнях Гомера. Ни в каком другом месте Азии воины царя не нашли большей добычи. Туда же, в Адрамиттей, на защиту города прибыли Эмилий и Евмен.
20. Случилось, что в то же время пришли из Ахайи в Элею 1000 человек пехоты и 100 всадников. Те и другие были под начальством Диофана. Когда они сошли на берег, посланные Атталом навстречу им люди провели их ночью в Пергам. Это были все ветераны, опытные в войне, а сам вождь их был учеником Филопемена, величайшего из всех греческих полководцев того времени. Два дня он употребил отчасти на то, чтобы дать отдых людям и лошадям, отчасти на обозрение неприятельских аванпостов, в каких местах и в какое время враги появляются и удаляются. Царские воины подходили почти к подошве холма, на котором был расположен город. Таким образом в тылу у себя они на свободе производили опустошения, так как из города никто не делал вылазки хотя бы с целью бросить издали копье в сторожевые пикеты. Но то обстоятельство, что жители города под влиянием страха заперлись, породило в царских воинах презрение к ним и вследствие этого небрежность к своим обязанностям: большая часть их держала лошадей неоседланными и невзнузданными, немногие только оставались при оружии в строю, прочие разбрелись и рассыпались всюду по всему полю; одни предавались юношеским играм и забавам, другие пировали под тенью деревьев, а некоторые даже спали. Рассмотрев это с возвышенной части Пергама, Диофан приказал своим взять оружие и быть наготове у ворот, а сам пошел к Атталу и сообщил ему о своем намерении сделать нападение на неприятельские аванпосты. Неохотно дозволил это Аттал, так как он видел, что придется сражаться сотне всадников против шестисот и тысяче человек пехоты – против четырех тысяч. Диофан, выйдя из ворот, остановился недалеко от неприятельского аванпоста, выжидая удобного момента. Жители Пергама видели в этом скорее безумие, чем отвагу, да и неприятели, едва обратив на вышедших внимание и увидев, что среди них не происходит никакого движения, сами не только не изменили своей обычной беспечности, но еще и насмехались над малочисленностью врага. Диофан же некоторое время держал своих спокойно, как будто вывел их только посмотреть; но когда увидел, что неприятели разошлись из строя, приказал пехоте следовать за собою как можно быстрее, а сам со своим отрядом во весь опор с криком, поднятым одновременно пехотой и конницей, неожиданно устремился на неприятельский аванпост. Не только люди, но и лошади пришли в ужас; последние, оборвав привязи, произвели замешательство и смятение среди своих. Только немногие лошади стояли, не пугаясь, но даже и их трудно было оседлать, взнуздать и сесть на них, так как ахейцы возбуждали гораздо больший страх, чем какого можно было ожидать, судя по малочисленности их всадников. Между тем пехота, построившись и приготовившись, напала на разбредшихся по своей беспечности и почти полусонных врагов; всюду по полям гнали и убивали их. Диофан преследовал разбежавшихся неприятелей, пока было безопасно, и, стяжав великую славу народу ахейскому – ибо со стен Пергама смотрели не только мужчины, но и женщины, – возвратился на свой пост в город.
21. На следующий день царские аванпосты расположились в большем порядке и стройности на пятьсот шагов далее от города. Ахейцы почти в то же время выступили на прежнюю позицию. Долго с обеих сторон с напряжением ждали нападения, как будто оно тотчас должно было последовать; но когда до заката солнца осталось уже немного времени и наступила пора возвратиться в лагерь, царские воины подняли знамена и, построившись строем более удобным для похода, чем для битвы, тронулись в путь. Диофан оставался спокойным, пока они были на виду; затем так же стремительно, как и накануне, набросился на арьергард и опять произвел такую панику и смятение, что в то время когда их рубили с тыла, никто не остановился, чтобы защититься. Царские воины, в смятении и едва сохраняя порядок движения, были отброшены в лагерь. Такая отвага ахейцев заставила Селевка удалиться из Пергамской области.
Услыхав, что для защиты Адрамиттея явились римляне, Антиох оставил этот город в покое, но, опустошив поля его, завоевал Перею, колонию митиленцев. Коттон, Корилен, Афродисиада и Принне были взяты при первом штурме. После этого через Тиатиру он возвратился в Сарды. Селевк, оставаясь на морском побережье, одним внушал страх, а для других служил защитою. Римский флот с Евменом и родосцами возвратился сначала в Митилену, а потом обратно в Элею, из которой выступил. Плывя отсюда в Фокею, они пристали к так называемому Вакхову острову, лежащему против города фокейцев, и, разграбив храмы и статуи, которыми остров был богато украшен и которых прежде они не трогали, подошли к самому городу. Разделившись на части, они подступили к нему, полагая, что можно взять его без осадных сооружений с помощью только оружия и лестниц. Но когда вступил в город отряд в 3000 вооруженных, посланный Антиохом на защиту его, осада была тотчас снята, и флот возвратился к острову, опустошив только неприятельскую область около города.
22. После этого решили Евмена отпустить домой готовить для консула и войска все необходимое для переправы через Геллеспонт, а флот римский и родосский должен был возвратиться на Самос и наблюдать здесь за тем, чтобы Поликсенид не двинулся из Эфеса. Царь возвратился в Элею, а римляне и родосцы – на Самос. Здесь умер Марк Эмилий, брат претора.
Торжественно совершив похороны, родосцы отправились со своими 13 кораблями и двумя пентерами – одной с Коса, а другой с Книда – на Родос, чтобы стоять там на страже против флота, плывшего, по слухам, из Сирии. За два дня до прибытия с Самоса Евдама с флотом против того же сирийского флота было послано 13 кораблей с Родоса под начальством Памфилида. Этот флот, взяв с собою четыре корабля, служивших прикрытием для Карии, освободил от осады Дедалы и некоторые другие укрепления Переи, которые подверглись нападению царских войск. Решено было, чтобы Евдам выступил немедленно. Также и ему к имевшемуся у него флоту прибавлено было шесть беспалубных кораблей. Отплыв, он спешил как только мог и догнал родосские корабли у гавани, носящей название Мегиста. Отсюда они поплыли вместе и, прибыв в Фаселиду, сочли за лучшее здесь ожидать неприятеля.
