23. Когда ворота уже были отперты, то галлы, прежде чем победители ворвались, бросились бежать из лагеря во все стороны. Они без оглядки бежали по дорогам и по непроходимым местам; никакие крутые обрывы, никакие скалы не удерживали их; ничего, кроме врага, они не боялись. Поэтому большинство лишились жизни, сорвавшись с громадной вышины и изувечившись. Взяв лагерь, консул удержал воинов от разграбления его и от захвата добычи; он приказал каждому преследовать, по мере сил, пораженного врага, теснить его и увеличивать его ужас. Тут подоспел и второй отряд с Луцием Манлием. Им он также не позволил вступить в лагерь, а послал их тотчас преследовать врагов. Вскоре сам он также последовал за ними, поручив охрану пленных военным трибунам и считая войну оконченной, если, при таком страхе врагов, будет убито и взято в плен как можно большее количество их. По выступлении консула прибыл Гай Гельвий с третьим отрядом. Он не мог удержать своих от разграбления лагеря, так что добыча досталась по величайшей несправедливости судьбы тем, которые не принимали участия в битве. Всадники долго стояли спокойно, не зная ни о сражении, ни о победе своих; затем и они, насколько возможно было подниматься в гору на лошадях, преследовали около подошвы горы рассеявшихся в бегстве галлов, избивали их или же брали в плен. Число убитых не легко было определить, потому что бегство и резня происходили на большом пространстве, по всем извилинам гор, и многие упали с непроходимых скал в долины громадной глубины, а другие были перебиты в лесах и кустарниках. Клавдий, по словам которого на горе Олимп происходили два сражения, сообщает, что было убито около 40 000 человек; по свидетельству же Валерия Антиата, который обыкновенно гораздо меньше соблюдает меру в преувеличении чисел, их было не более 10 000. Число пленных простиралось без всякого сомнения до 40 000 по той причине, что галлы вели с собой толпу людей всякого пола и возраста, похожих скорее на переселенцев, чем на отправляющихся на войну. Консул сжег в одной куче оружие врагов, приказал всем снести в одно место остальную добычу и одну часть ее, которую следовало сдать в государственную казну, распродал, а другую тщательно разделил между воинами так, чтобы каждому досталась, по возможности, равная доля. Он также похвалил всех в собрании и наградил каждого по заслугам, а более всех Аттала, при величайшем одобрении со стороны всех остальных, ибо этот юноша обнаруживал во всех трудах и опасностях как необыкновенные доблесть и усердие, так и скромность.
24. Оставалась еще непочатая война с тектосагами. Отправившись против них, консул через три перехода достиг Анкиры, славного в тех местах города, от которого неприятели отстояли немного более чем на десять тысяч шагов. Когда здесь стояли продолжительное время лагерем, одна пленница совершила замечательный подвиг. В числе многих пленных содержалась под стражей жена царька Ортиагонта, женщина выдающейся красоты. Начальником этой стражи был центурион, человек сладострастный и корыстолюбивый к добыче. Он сначала пытался подействовать на ее сердце; но увидев, что душа ее питает отвращение к добровольному прелюбодеянию, он причинил насилие над телом, находившимся по воле судьбы в плену. Затем, чтобы смягчить ее негодование из-за оскорбления, он подал женщине надежду на возвращение к своим, но и то не даром, как влюбленный, а выговорил себе определенную сумму золота; чтобы не иметь никого из своих сообщником, он позволил ей самой послать одного из пленных, кого она хочет, вестником к своим, а затем назначил вблизи реки место, куда должны прийти в следующую ночь не более двух родственников пленницы с золотом, чтобы принять ее. Случайно находился под тем же караулом раб той самой женщины. Его при наступлении сумерек, как вестника, центурион вывел за караульные посты. В следующую ночь пришли к назначенному месту и два родственника женщины и центурион с пленницей. Когда ему тут показывали золото, которое должно было составлять аттический талант – такую сумму он выговорил себе, – женщина на своем языке приказала им обнажить мечи и убить взвешивавшего золото центуриона. Отрубленную голову убитого, завернутую в платье, она сама принесла к мужу Ортиагонту, который с Олимпа бежал домой. Прежде чем обнять его, она бросила к его ногам голову центуриона. Когда тот с удивлением спросил, чья это голова и что значит этот вовсе не женский поступок, она призналась мужу в нанесенном ее телу насилии и в мщении за оскорбленное насильственным образом целомудрие; как передают, благодаря беспорочности и строгости своей остальной жизни она до своей кончины сохранила славу этого достойного матроны подвига.
25. К Анкире в лагерь прибыли к консулу послы тектосагов с просьбой не двигаться от Анкиры, не переговорив предварительно с их царями; они заявляли, что предпочтут всякие условия мира войне. Итак, на следующий день назначены были время и место, которое находилось, как казалось, приблизительно на средине между лагерем галлов и Анкирой. Когда в назначенное время явился туда консул под охраной 500 всадников и, не увидев там ни одного галла, возвратился в лагерь, то те же послы снова явились, извиняясь, что цари не могут прийти вследствие встретившихся религиозных препятствий, и говоря, что явятся старейшины народа, с которыми можно точно так же покончить дело. Консул ответил, что он тоже пошлет Аттала. На эти переговоры явились с обеих сторон. Аттал взял с собою для охраны 300 всадников, и об условиях мира велись переговоры. Так как за отсутствием вождей дела нельзя было довести до конца, то условились, чтобы консул и цари имели свидание на следующий день в том же месте. Медлительность галлов имела целью, во-первых, протянуть время, пока они не отправят по ту сторону реки Галис с женами и детьми имущество, которое не хотели подвергать опасности, а во-вторых, устроить засаду самому консулу, который не достаточно остерегался обмана во время переговоров. Для этой цели они выбрали из всего числа 1000 всадников испытанной смелости. И хитрость удалась бы им, если бы судьба не постояла за международное право, которое собирались нарушить. Отряженные за фуражом и дровами римляне пошли в ту сторону, где должны были происходить переговоры. Военные трибуны считали это более безопасным, потому что и самый конвой консула мог им послужить прикрытием, будучи противопоставлен неприятелю. Однако они выставили несколько ближе к лагерю собственно для себя и другой пикет в 600 всадников. Когда консул отправился из лагеря вследствие уверения Аттала, что цари прибудут и дело можно кончить, и, проехав около пяти тысяч шагов под прикрытием того же отряда всадников, как и прежде, был уже недалеко от условленного места, он вдруг увидел, что галлы скачут во весь опор, намереваясь напасть на него. Он остановил отряд, приказал всадникам приготовить оружие и собраться с духом, вступил в сражение и сначала с твердостью выдерживал его и не двигался назад. Затем, уступая численному превосходству, он начал мало-помалу подаваться назад, не нарушая строя. Наконец, когда уже представлялось больше опасности в мешканьи, чем защиты в сохранении рядов, все бросились бежать во все стороны. Тут-то галлы начали преследовать рассеявшихся и убивать их; и бóльшая часть погибла бы, если бы не подоспели на выручку 600 всадников, служивших прикрытием для фуражиров. Услыхав издали тревожный крик своих, они привели в порядок оружие и коней и со свежими силами возобновили проигранное уже сражение. Поэтому счастье тотчас повернулось, и страх перешел с побежденных на победителей. И галлы были опрокинуты первым натиском; с полей сбегались фуражиры, и римляне всюду попадались навстречу галлам, так что им даже бежать нельзя было безопасно и легко, так как римляне на свежих лошадях преследовали усталых. Поэтому только немногие спаслись бегством; никто не был взят в плен; гораздо бóльшая часть искупила смертью вероломное нарушение переговоров. На следующий день римляне, пылая гневом, дошли со всеми военными силами до врагов.
