26. Два дня консул употребил для личного исследования свойств горы, чтобы ничего не оставалось неизвестным. На третий день, совершив ауспиции и принеся затем жертвы, он разделил войско на четыре части и выступил так, чтобы две части повести посередине горы, а остальные две направить с боков против флангов галлов. Отборное войско врагов – тектосаги и трокмы – занимали середину боевой линии в количестве 50 000 человек; конницу, в количестве 10 000 человек, спешили вследствие того, что на неровной скалистой местности нельзя было воспользоваться лошадьми, и поставили ее на правом фланге. Каппадокийцы Ариарата и вспомогательное войско Морзия
[1148] составляли на левом фланге почти 4000 человек. Консул поставил, как и при горе Олимп, в первой боевой линии легковооруженных и позаботился о том, чтобы было под рукой такое же большое количество метательных снарядов всякого рода. Когда сошлись, то все с обеих сторон было такое же, как и в первом сражении, исключая мужества, которое у победителей вследствие успеха увеличилось, а у неприятелей пало: ибо, хотя они сами и не были побеждены, однако считали поражение соплеменников своим собственным. Поэтому и дело, начатое одинаковым образом, одинаково и кончилось. Брошенные легкие метательные снаряды, словно облако, покрыли строй галлов. И никто не смел выбежать вперед из рядов, чтоб не обнажить со всех сторон для ударов своего тела, оставаясь же спокойно на месте, они получали тем больше ран, чем плотнее стояли, так как враги стреляли словно в мишень. Консул полагал, что все тотчас обратятся в бегство, если, пришедши уже и так в замешательство, увидят знамена легионов, а потому, приказав отступить в ряды велитам и прочим вспомогательным войскам, двинул вперед линию легионов.
27. Галлы, напуганные воспоминанием о поражении толостобогиев, влача торчащие в теле стрелы и утомленные стоянием и ранами, не выдержали даже первого натиска и крика римлян. Они побежали по направлению к лагерю, но только немногие спаслись за укрепления. Бóльшая часть понеслась мимо, влево и вправо, и бежала куда глаза глядят. Победители преследовали их до лагеря и поражали с тыла; затем из жадности к добыче они замешкались в лагере, и дальнейшее преследование прекратилось. На флангах галлы дольше держались, потому что до них дошли позднее; впрочем, и они не выдержали даже первого залпа метательных снарядов. Так как консул не мог отвлечь от разграбления вторгнувшихся в лагерь воинов, то тотчас послал тех, которые находились на флангах, преследовать врагов. Хотя они и гнались за врагом на большом расстоянии, однако убили во время бегства – ведь сражения почти не было – не более 8000 человек; остальные переправились через реку Галис. Большая часть римлян эту ночь осталась в лагере врагов; остальных консул увел обратно в свой лагерь. На следующий день он осмотрел пленных и добычу; размеры ее соответствовали тому, что мог накопить самый жадный до грабежа народ, господствуя силою оружия в продолжение многих лет над всей страной, лежащей по сю сторону Тавра. Когда галлы, рассеявшиеся повсюду в бегстве, собрались в одно место, то, будучи большею частью ранеными или безоружными и лишившись всего, они отправили к консулу уполномоченных просить мира. Манлий приказал им явиться в Эфес; сам он – была уже средина осени – спешил удалиться из холодных мест вследствие близости Тавра и повел победоносное войско обратно на зимние квартиры на берегу моря.
28. Во время этих событий в Азии в прочих провинциях все было спокойно. В Риме цензоры Тит Квинкций Фламиний и Марк Клавдий Марцелл прочитали список сенаторов. Первым в сенате оказался в третий раз Публий Сципион Африканский. Только четырех пропустили, из которых ни один не исправлял курульной должности. При смотре всадников цензоры были тоже весьма снисходительны. Они отдали с подряда постройку стены у Капитолия над Эквимелием и мощение булыжником дороги от Капенских ворот до храма Марса. Кампанцы спросили сенат, где они подлежат переписи
[1149]. Постановили, что они подлежат переписи в Риме. В этом году были громадные новоднения. Тибр двенадцать раз затоплял Марсово поле и низменности города.
Когда консул Гней Манлий окончил в Азии войну с галлами, другой консул, Марк Фульвий, покорив этолийцев, переправился в Кефаллению и послал по общинам острова спросить, предпочитают ли онисдаться римлянам или испытать военное счастье. Страх так сильно подействовал на все общины, что они не отказались от сдачи. Затем эти бедные народы представили, соответственно своим силам, потребованное число заложников <…>, а Крании, Палы и Самы по двадцать. Неожиданно блеснул луч надежды на мир в Кефаллении, как вдруг одна община, а именно Сама, неизвестно, по какой причине, отложилась. Они говорили, что боялись, как бы римляне не заставили их выселиться вследствие выгодного местоположения их города. Впрочем, не достаточно известно, сами ли они вообразили себе этот страх и вследствие неосновательного опасения нарушили мир или действительно у римлян была речь об этом и она дошла до них; но, как бы то ни было, только они вдруг заперли ворота, после того как уже дали заложников, и не хотели, даже несмотря на просьбы своих – их консул послал под стены для того, чтобы возбудить у родителей и соотечественников сострадание, – отказаться от своего предприятия. Затем, когда не получалось никаких миролюбивых ответов, начали штурмовать город. У консула после осады Амбракии все метательные и осадные машины уже были перевезены, и воины неутомимо оканчивали все необходимые осадные работы. Поэтому к двум пунктам были придвинуты тараны и начали потрясать стену.
29. Но и горожане также ничего не упустили из виду, что могло бы препятствовать осадным работам или врагам. Величайшее сопротивление, однако, они оказывали двумя средствами. Во-первых, они вместо разрушенной стены постоянно воздвигали изнутри новую стену одинаковой крепости, а во-вторых, они внезапно делали вылазки то на осадные работы врагов, то на сторожевые пикеты; и в этих стычках они большею частью одерживали верх. Чтобы обуздать их, натолкнулись на одно средство, не особенно заслуживающее того, чтобы упомянуть о нем: вызвали сотню пращников из Эгия, Патр и Дим. По какому-то народному обычаю, они с детства упражнялись в том, что бросали пращой в открытое море кругловатые камни, какими, вперемежку с песком, обыкновенно покрыт морской берег. Вследствие этого они этим оружием бросали на большее расстояние и попадали более метко и крепко, чем балеарские пращники; притом ремень их пращи не простой, как у пращей балеарцев и других народов, но тройной, густопрошитый и потому упругий; сделано это затем, чтобы ядро во время бросания не сдвигалось, как это случилось бы, если бы ремень был слабый, но чтобы оно, держась во время размаха крепко в ремне, вылетало, как будто с тетивы. Привыкши с большого расстояния пробивать круги небольшого размера, они не только ранили врагов в голову, но и во всякую часть лица, которую намечали себе целью. Эти пращи мешали осажденным делать такие частые и смелые вылазки, так что они даже со стен просили ахейцев на короткое время отойти и спокойно смотреть, как жители Самы будут сражаться с римскими сторожевыми пикетами. Четыре месяца Сама выдерживала осаду. Но так как из небольшого числа их ежедневно некоторые были убиваемы или получали раны, а остальные были утомлены и телом и духом, то римляне ночью, перейдя через стену, проникли на площадь через крепость, называемую Кинеатидой, – сам город спускается к морю и обращен на запад. Поняв, что часть города взята врагами, жители с женами и детьми укрылись в большей крепости. Там они на следующий день сдались, их город был разграблен и все они были проданы в рабство.
