5. Со всех сторон в сенате одни стали упрашивать трибуна, другие порицать его. Наибольшее впечатление произвела речь его товарища Тиберия Гракха, который говорил, что удовлетворять даже личной ненависти, состоя в государственной должности, является дурным примером; а народному трибуну выступать заместителем чужой ненависти – позорно и недостойно полномочий этой коллегии и священных законов. Всякий должен ненавидеть или любить людей, одобрять или осуждать деяния согласно с своим мнением, а не применяться ко взгляду и мановению другого лица или сообразоваться с его настроением духа. И народный трибун не должен служить гневу консула и, помня, что ему поручил частным образом Марк Эмилий, не должен забывать того, что римский народ поручил ему трибунат для защиты свободы и интересов частных лиц, а не для поддержания неограниченной власти консула; он, Абурий, не видит даже того, что история передаст потомству, как один из двух народных трибунов одной и той же коллегии пожертвовал для государства своей личной ненавистью, а другой был послушным орудием чужой ненависти.
Когда народный трибун, уступив этим упрекам, удалился из сената, то, по докладу претора Сервия Сульпиция, Марку Фульвию был назначен триумф. Поблагодарив сенаторов, Фульвий присовокупил, что он в день взятия Амбракии дал обет устроить в честь Юпитера Всеблагого Всемогущего Великие игры. С этой целью города собрали ему сто фунтов золота. Он просит, чтобы ему повелено было отделить эту сумму из тех денег, которые он, по окончании триумфального шествия, имеет в виду положить в казначейство. Сенат приказал спросить коллегию понтификов, все ли это золото необходимо употребить на игры. Когда понтифики ответили, что вопрос о том, сколько употребить на игры, не имеет никакого отношения к религии, сенат разрешил Фульвию истратить сколько он желает, лишь бы не превысить суммы в 80 000 ассов
[1164]. Фульвий решил было праздновать свой триумф в январе месяце, но, услыхав, что консул Эмилий, получив письменное сообщение народного трибуна Марка Абурия об отказе от протеста, сам шел в Рим, чтобы помешать триумфу, и только болезнь задержала его на пути, испугался, что триумф будет стоить ему больше борьбы, чем самая победа, а потому ускорил день триумфа и за девять дней до январских календ праздновал его над этолийцами и над островом Кефалленией. Несли впереди колесницы золотые короны, весившие 112 фунтов, 83 000 фунтов серебра, 243 фунта золота, 118 000 аттических тетрадрахм, 12 422 золотых филиппиков, 785 бронзовых статуй и 230 мраморных, много оборонительного и наступательного оружия и прочей добычи, отнятой у неприятеля, сверх того катапульты, баллисты и метательные орудия всякого рода, вели около 27 полководцев этолийских и кефалленийских или царских, оставленных в Греции Антиохом. В этот день Фульвий перед въездом своим в Рим раздал во Фламиниевом цирке военные подарки многим трибунам, префектам, всадникам, центурионам – римским и союзническим. Воинам же он дал из добычи по 25 динариев каждому, центурионам вдвое больше, а всадникам втрое.
6. Уже приближалось время консульских комиций. Так как Марк Эмилий, которому выпал жребий председательствовать на них, не мог приехать, то в Рим прибыл Гай Фламиний. Он избрал в консулы Спурия Постумия Альбина и Квинта Марция Филиппа. Потом назначили преторами Тита Мения, Публия Корнелия Суллу, Гая Кальпурния Пизона, Марка Лициния Лукулла, Гая Аврелия Скавра и Луция Квинкция Криспина.
В конце года, уже после избрания должностных лиц, Гней Манлий Вульсон за три дня до мартовских нон праздновал свой триумф над галлами, живущими в Азии. Он замедлил со своим триумфом из боязни попасть в ответчики по Петилиеву закону перед претором Квинтом Теренцием Куллеоном и тем самым хотел избежать громкого процесса, в котором был осужден Луций Сципион; ведь судьи были бы тем строже к нему, чем к Сципиону, что в Рим дошел слух, будто военная дисциплина, сурово поддерживаемая Сципионом, пала вследствие всякого рода распущенности при его преемнике. И не в одном том заключалось бесславие, что, как передавали, было совершено в провинции вдали от взоров римлян, но еще более в том, что ежедневно видели в его воинах. В самом деле, азиатские воины принесли в Рим начало чужеземной роскоши. Они впервые привезли в город ложа для пиршеств с бронзовыми ножками, дорогие ковры, занавеси и прочие ткани, также одноножные столики и поставцы для посуды, считавшиеся тогда за великолепную мебель. Тогда появились на пиршествах певицы, играющие на кифаре и арфе, и другие развлечения для забавы пирующих; и самые пиршества начали устраивать с большею тщательностью и с большими расходами. Тогда повар, считавшийся в прежнее время последним рабом по стоимости и по значению, приобрел цену, и то, что прежде было делом прислуги, стало искусством. Впрочем, то, что видели в ту пору, было лишь зародышем будущей роскоши.
7. В триумфе Гнея Манлия несли 200 золотых корон, каждая весом 12 фунтов, 220 000 фунтов серебра, 2103 фунта золота, 127 000 аттических тетрадрахм, 250 кистофоров, 16 320 золотых филиппиков; везли на повозках много оружия и доспехов, снятых с галлов; перед триумфальной колесницей вели 52 неприятельских вождя. Триумфатор раздал воинам по 42 денария каждому, центурионам вдвое больше, всадникам втрое, пехотинцам же он уплатил двойное жалованье. Большое число воинов всех рангов, удостоенных военных наград, следовало за триумфальной колесницей. Песни, которые пели воины триумфатору, достаточно свидетельствовали, что их поют в честь снисходительного и ищущего любви полководца и что этот триумф более приятен воинам, чем народу. Однако друзья Манлия сделали все, чтобы снискать расположение также народа: благодаря их усилиям состоялось сенатское постановление, чтобы из денег, которые несли в триумфе, уплатили невозвращенную еще часть налога, внесенного народом на военные надобности. Городские преторы очень добросовестно выплатили за тысячу по двадцать пять с половиной ассов.
В то же время прибыли два военных трибуна из обеих Испаний с письмами от Гая Атилия и Луция Манлия, правителей этих провинций. Из этих писем узнали, что кельтиберы и лузитаны взялись за оружие и опустошают поля союзников. Сенат целиком передал рассмотрение этого дела новым должностным лицам.
Во время Римских игр, которые давали в том году Корнелий Цетег и Авл Постумий Альбин, в цирке упала плохо укрепленная мачта на статую богини Поллентии
[1165] и опрокинула ее. Испуганные этим знамением, сенаторы решили прибавить к играм один день, поставить вместо одной статуи две, причем новая должна быть позолочена. Также были повторены в течение одного дня Плебейские игры эдилами Гаем Семпронием Блезом и Марком Фурием Луском.
8. В следующем году консулы Спурий Постумий Альбин и Квинт Марций Филипп были отвлечены от заботы о войске, войнах и провинциях подавлением заговора внутри государства. Преторы получили по жребию свои провинции: Тит Мений – городскую претуру, Марк Лициний Лукулл – суд между гражданами и иноземцами, Гай Аврелий Скавр – Сардинию, Публий Корнелий Сулла – Сицилию, Луций Квинкций Криспин – Ближнюю Испанию, а Гай Кальпурний Пизон – Дальнюю Испанию. Обоим консулам было поручено следствие о тайных заговорах. Началось с того, что некий грек незнатного происхождения прибыл в Этрурию. Он не владел ни одним из тех искусств, которые совершенствуют душу и тело и с которым познакомил нас самый просвещенный народ. Это был жрец низкого разряда и прорицатель, и при том не из тех, которые, не прибегая к таинственным приемам, а открыто заявляя о своем ремесле и своем учении, вселяют в умы превратные мнения, а предстоятель тайных и ночных священнодействий. То были таинства, сообщенные только немногим; потом они стали распространяться среди мужчин и женщин; наконец к религиозному обряду присоединились наслаждения вином и пиршеством, чтобы привлечь тем большее число приверженцев. Вино разжигало страсти, а мрак ночи и смешение мужчин и женщин, лиц нежного возраста и стариков, уничтожили всякое чувство стыдливости; и сперва стали возникать всякого рода обольщения, так как каждый находил готовое удовлетворение страсти, к которой был наиболее склонен по природе. И дело не ограничивалось одними оргиями – развратом благородных юношей и женщин: из той же мастерской стали выходить лжесвидетели, поддельные печати и завещания, доносы; оттуда же возникали отравления и убийства, совершаемые дома, так что иногда не находили даже трупов, чтобы их похоронить. Много преступлений совершалось путем хитрости, большое же число – путем насилия; сокрытию насилия содействовало то, что за завываниями или громом тимпанов и кимвалов среди насилия и убийства нельзя было слышать криков людей, просивших о помощи.
