25. Когда римские уполномоченные заняли там места как судьи в споре, фессалийцы, перребы и афаманы – как несомненные обвинители, а Филипп – как подсудимый для выслушания обвинений, то начальники посольств говорили о Филиппе сурово или мягко – смотря по характеру каждого и по его расположению или ненависти к царю. Спор начался из-за Филиппополя, Трикки, Фалории, Евримен и других окрестных городов – состояли ли они под властью фессалийцев, будучи насильно отняты и заняты этолийцами (известно было, что Филипп отнял их у этолийцев), или исстари эти города были этолийскими. Ведь Ацилий уступил их царю при условии, если они принадлежали этолийцам и добровольно держали их сторону, а не вынуждены были к тому силой оружия. Такого же рода спор был о городах перребов и магнетов, потому что этолийцы, захватывая все, что случится, перепутали все права. К тому, что составляло предмет спора, присоединились жалобы фессалийцев на то, что если бы даже им отдали назад те города, то Филипп возвратил их разграбленными и опустевшими. Кроме тех, которые погибли в войне, он увел в Македонию пятьсот знатнейших юношей и пользуется их трудом для исполнения обязанностей рабов; то, что его заставили возвратить фессалийцам, он постарался вернуть им в никуда не годном виде. Фтиотийские Фивы были некогда у фессалийцев единственным прибыльным и богатым приморским рынком. Собрав там грузовые корабли, чтобы направить их мимо Фив в Деметриаду, царь, таким образом, переместил туда всю морскую торговлю. Не воздерживается он уже от оскорбления послов, которые по международному праву неприкосновенны. Он устроил засады послам, отправлявшимся к Титу Квинкцию. Вследствие этого все фессалийцы были так напуганы, что никто не осмеливался разинуть рта ни в своем родном городе, ни на общих собраниях народа. Ведь римляне, виновники свободы, находятся далеко, а суровый властелин, не дозволявший пользоваться благодеяниями римского народа, близко. Если им нельзя говорить, то в чем состоит их свобода? Теперь, полагаясь на защиту послов, они дерзают не столько говорить, сколько стонать. Если римляне не примут каких-нибудь мер, чтобы уменьшить страх у греков, живущих по соседству с Македонией, и обуздать дерзость Филиппа, то без пользы они победили его и освободили Грецию. Дóлжно смирить его, как упрямого и непослушного коня, более крепкой уздою. Таковы были резкие слова последних ораторов, между тем как первые кротко старались успокоить гнев царя, умоляя его простить их речи в защиту своей свободы, оставить строгость господина, привыкнуть к роли союзника и друга и подражать римскому народу, предпочитающему привлекать к себе союзников любовью, а не страхом. После фессалийцев говорили перребы, заявляя, что Гоннокондил, который Филипп назвал Олимиадой, принадлежал к Перребии, и требуя возвращения его; то же самое требование было предъявлено и относительно городов Маллойи и Эрикиния. Афаманы требовали себе свободы и крепостей Афенея и Петнея.
26. Филипп, желая казаться скорее обвинителем, чем подсудимым, сам начал с жалоб, говоря, что фессалийцы силой оружия захватили Менелаиду, город Долопии, принадлежавший к его царству; равным образом фессалийцы вместе с перребами овладели городом Петрой в Пиерии. Они же присоединили к себе город Ксинии, бывший, без сомнения, этоллийским городом, и без всякого права подчинили власти фессалийцев город Парахелоиду, принадлежавший Афамании. Что же касается до высказанных против него обвинений – будто он устроил засады уполномоченным и будто он заставляет посещать или покидать приморские гавани, то второе смешно – чтобы он давал отчет в том, в какие гавани направляются купцы и моряки; первое же обвинение опровергают его привычки. В продолжение стольких лет послы никогда не переставали жаловаться на него то римским полководцам, то сенату в Риме, а кто из них был оскорблен когда-нибудь хоть словом? Говорят, что раз была устроена засада послам, отправлявшимся к Квинкцию, но не прибавляют того, что случилось с ними. Так обвиняют тех, которые, за неимением истинных обвинений, ищут выдумать какую бы ложь. Фессалийцы дерзко и неумеренно злоупотребляют снисходительностью римского народа, как бы после долговременной жажды упиваясь с чрезмерной жадностью настоящей свободой; подобно рабам, неожиданно получившим волю, они злоупотребляют своей свободой говорить и хвастаются тем, что преследуют и бранят своих господ. Наконец, увлеченный гневом, он добавил, что солнце еще не навсегда закатилось. Эти слова приняли за угрозу не только фессалийцы, но и римляне; когда поднявшийся при этих словах ропот наконец прекратился, Филипп ответил послам перребов и афаманов, что города, о которых они говорили, находятся в том же положении, что консул Ацилий и римляне отдали их ему, так как они были во власти врагов. Если те, которые сделали этот подарок, желают отнять его, то, конечно, ему необходимо уступить, но они нанесут обиду лучшему и более верному другу, чтобы угодить легкомысленным и бесполезным союзникам, ибо ни о каких благодеяниях люди не помнят менее всего, чем о свободе, в особенности люди, склонные дурно пользоваться ей и тем портить ее. Выслушав все дело, римские уполномоченные объявили, что Филипп должен вывести македонские гарнизоны из тех городов и ограничиться старыми пределами Македонии. Что же касается до взаимных обид, на нанесение которых они жалуются, то необходимо установить основания, руководствуясь которыми должно решить спор между теми племенами и македонянами.
27. Жестоко оскорбив царя своим решением, уполномоченные отправились в Фессалонику расследовать дело о фракийских городах. Там послы Евмена стали говорить, что если римляне желают освободить Энос и Маронею, то их скромность позволяет им только напомнить – пусть они оставят их свободными на деле, а не на словах, и не дозволяют другому похитить оказанное ими благодеяние. Если же римский народ не особенно заботится о городах, находящихся во Фракии, то гораздо справедливее Евмену, чем Филиппу, получить в награду то, что принадлежало Антиоху, как за услуги, оказанные отцом его Атталом в войне, которую римский народ вел с самим Филиппом, так и за его услуги, так как во время войны с Антиохом он принимал участие во всех трудах и опасностях на суше и на море. Кроме того, он, Евмен, имеет в этом деле решение десяти уполномоченных, которые, передав ему Херсонес и Лисимахию, отдали ему, конечно, тем самым Маронею и Энос, составляющие вследствие своей близости как бы придачу к большему подарку. Филипп же благодаря какой услуге, оказанной римскому народу, или по какому праву власти поставил гарнизоны в городах, столь удаленных от границ Македонии? Пусть прикажут позвать маронейцев; от них они узнают более определенно о состоянии этих городов. Призванные послы маронейцев объявили, что не в одной только части города находится царский гарнизон, как в других городах, но во многих частях одновременно, и что Маронея переполнена македонянами. Таким образом, властвуют там царские льстецы; они одни могут говорить в сенате и в народных собраниях; они берут себе и раздают другим все почетные должности; все же благонамеренные граждане, заботившиеся о свободе и о законах, живут вне отечества, будучи выгнаны, или молчат, не будучи в почете и состоя в подчинении у дурных людей. Добавили они несколько слов и относительно вопроса о границах: Квинт Фабий Лабеон, будучи в этой стране, назначил границей Филиппу старую царскую дорогу, которая подходит к предгориям Фракии, нигде не отклоняясь к морю; но Филипп после того проложил новую дорогу, которая, делая кривую линию, захватила города и поля маронейцев.
