37. Но, без сомнения, это вы, ахейцы, уничтожили законы и древнейшее государственное устройство Ликурга, это вы разрушили стены Спарты! Как могут эти же люди предъявлять к нам такие обвинения, когда стены Лакедемона выстроены не Ликургом, а несколько лет тому назад для того, чтобы уничтожить государственное устройство Ликурга! Ведь тираны воздвигли их недавно как крепкий оплот для себя, а не для государства. Если бы Ликург сейчас восстал из мертвых, он порадовался бы разрушению этих стен и сказал бы, что теперь он узнает свое отечество и свою древнюю Спарту. Вам нечего было ожидать Филопемена и ахейцев, сами вы, лакедемоняне, своими собственными руками должны были совершенно уничтожить все следы деспотизма, ибо они являлись как бы постыдными пятнами от вашего рабства; и между тем как в продолжение почти восьми столетий, живя без стен, вы были свободны, а некогда даже стояли во главе Греции, в последние сто лет вы были рабами, будучи связаны окружавшими вас стенами, как оковами. Что касается отмены законов, то я полагаю, что древние законы у лакедемонян отняли их собственные тираны. Мы же не отнимали их законы, которых у них не было, а дали им свои законы и оказали добрую услугу их государству, допустив его к участию в наших собраниях и присоединив к себе, так что образовалось единое тело и союз всего Пелопоннеса. Тогда, я полагаю, они могли бы жаловаться на свою неравноправность и негодовать, если бы мы сами жили по одним законам, а им навязали другие.
Я знаю, Аппий Клавдий, что речь, которую я говорил до сих пор, приличествует не союзникам, обращающимся к своим союзникам, и не свободному народу: это речь рабов, спорящих перед своими господами. В самом деле, если речь глашатая, которой вы объявили ахейцев свободными прежде всех других народов, не была ложью, если договор признается действительным, если союз и дружба существуют на условиях равноправности, то почему я не спрашиваю вас, римляне, что вы сделали по взятии Капуи, а вы требуете отчета в том, что сделали ахейцы, победив на войне лакедемонян? Некоторые из них были убиты. Допустим, нами; что же из этого? Разве вы не рубили головы капуанским сенаторам? Мы разрушили стены; вы же не только стены, но даже и город и страну отняли у капуанцев. Но, скажешь ты, договор по виду заключен на равных условиях, а на самом деле ахейцы пользуются свободой из милости, римляне же взяли себе всю власть. Я это чувствую, Аппий, и, если это неизбежно, нисколько не возмущаюсь; но, умоляю вас, как ни велика разница между римлянами и ахейцами, не приравнивайте только наших и своих врагов к нам, вашим союзникам, и даже не ставьте их выше нас! Мы сами приравняли их, дав им наши законы и приняв их в Ахейский союз. Но чего достаточно для победителей, того мало побежденным; враги требуют большего, чем имеют союзники. Священные и неприкосновенные договоры, скрепленные клятвой и начертанные на камне для увековечения, они собираются уничтожить, выставив нас клятвопреступниками. Конечно, римляне, мы вас почитаем и даже, если вы этого желаете, боимся; но больше мы почитаем и боимся бессмертных богов».
Бóльшая часть собрания выслушала Ликорта с одобрением; все были того мнения, что он говорил с величием, достойным его сана, и было очевидно, что римляне не могут сохранить своего достоинства, действуя снисходительно. Тогда Аппий ответил, что он очень советует ахейцам снискать, пока возможно действовать добровольно, благосклонность Рима, чтобы вскоре не пришлось сделать этого против воли и по принуждению. Эти слова возбудили всеобщий ропот, но не осмелились отказать в покорности; просили только о том, чтобы римляне сделали перемены, какие они желают произвести в положении лакедемонян, и не вынуждали ахейцев взять на себя грех, уничтожая то, что они поклялись сохранить. Отменено было только недавно состоявшееся осуждение Арея и Алкивиада.
38. В Риме в начале того года, при обсуждении вопроса о распределении провинций между консулами и преторами, обоим консулам назначили Лигурии, так как нигде в другом месте не было войны. Претор Гай Децимий Флав получил по жребию городскую претуру, Публий Корнелий Цетег – судопроизводство между гражданами и иноземцами, Гай Семпроний Блез – Сицилию, Гай Невий Матон – Сардинию и вместе с тем производство следствия об отравителях, Авл Теренций Варрон – Ближнюю Испанию, Публий Семпроний Лонг – Дальнюю Испанию. В то же почти время прибыли из этих двух провинций послы Луций Ювентий Тальна и Тит Квинтилий Вар. Уведомив сенат о том, какая большая война уже прекращена в Испании, они вместе с тем требовали почтить бессмертных богов за такое удачное ведение дел и дозволить преторам привести назад свои войска. Назначено было двухдневное молебствие, дело же о возвращении легионов приказано целиком вновь доложить в то время, когда будет решаться вопрос о войсках консулов и преторов. Спустя несколько дней назначили консулам по два легиона, которые имели Аппий Клавдий и Марк Семпроний. Из-за войск для Испании возник большой спор между новыми преторами и друзьями отсутствующих преторов – Кальпурния и Квинкция. В обеих партиях были народные трибуны, в обеих по консулу. Сторонники первой партии объявили, что они будут протестовать против постановления сената, если решат отозвать войска; сторонники второй партии грозили, что в случае подобного протеста они не позволят решать никакое другое дело. Наконец сторонники отсутствующих преторов были побеждены, и состоялось сенатское постановление, что преторы должны набрать 4000 римских пехотинцев и 300 всадников и 5000 пехотинцев из союзников латинского племени и 500 всадников, чтобы отвести их в Испанию. Распределив их в четыре легиона провинции, они должны распустить из каждого легиона всех тех, которые окажутся сверх 5000 пехотинцев и 300 всадников, начав с воинов, выслуживших свой срок, а потом тех, которые, по мнению Кальпурния и Квинкция, обнаружили наибольшую храбрость.
39. Когда прекратился этот спор, возник тотчас другой – по случаю смерти претора Гая Децимия. Стали добиваться этой должности Гней Сициний и Луций Пупий, бывшие эдилами в предыдущем году, Гай Валерий фламин Юпитера и Квинт Фульвий Флакк; так как последний был предназначен в курульные эдилы, то он не надевал белой тоги, но больше всех добивался претуры; соперничество было у него с фламином. После того как оказалось, что сначала шансы их были равны, а потом Флакк стал даже одолевать противника, то часть народных трибунов заявила, что его кандидатура не должна быть принимаема в соображение, так как одно и то же лицо не может одновременно ни добиваться, ни занимать двух должностей, особенно курульных; другие считали справедливым освободить его от законов, чтобы народ имел возможность выбрать в преторы того, кого желает. Консул Луций Порций сначала решил не принимать его кандидатуры; затем, желая опереться в этом деле на авторитет сената, созвал отцов и заявил, что входит в сенат с докладом, так как предназначенный в курульные эдилы добивается преторства, не имея на то никакого права, являя пример, нетерпимый в свободном государстве; если сенат не держится какого-нибудь другого мнения, то он решил провести комиции на основании закона. Отцы поручили консулу Луцию Порцию войти в соглашение с Квинтом Фульвием: пусть он не мешает, чтобы комиции для выбора претора на место Гая Децимия состоялись на законном основании. Когда консул на основании сенатского постановления начал переговоры с Флакком, то тот ответил, что не сделает ничего несогласного с его, Флакка, достоинством. Этот двусмысленный ответ, истолкованный сенаторами в желательном им смысле, подал надежду, что тот уступит перед авторитетом отцов; но на комициях Флакк еще сильнее прежнего стал добиваться почести, обвиняя консулов и сенат в том, что они отнимают у него благодеяния римского народа и возбуждают зависть к двойной почести, как будто неочевидно, что, будучи предназначен в преторы, он тотчас откажется от должности эдила. Видя возрастающую настойчивость претендента и расположение народа, все больше и больше склоняющееся на его сторону, консул распустил комиции и созвал сенат. Сенаторы, собравшись в большом количестве, высказались за то, что дело с Флакком надо вести перед народом, так как постановление сената не произвело на него никакого впечатления. Созвано было народное собрание, и консул доложил о деле, но Флакк даже тогда не изменил своего мнения и, поблагодарив римский народ за то, что всякий раз, как являлась возможность выразить свою волю, он с таким усердием хотел сделать его претором, твердо решился не оставлять без внимания этого расположения своих сограждан. Такое настойчивое заявление его снискало ему сочувствие граждан, так что, несомненно, он был бы претором, если бы консул принял его кандидатуру. По этому случаю произошли большие пререкания у трибунов, между собою и с консулом, пока консул не созвал сенат и не сделано было постановление: «Так как упорство Квинта Флакка и неуместная любовь толпы мешают, чтобы состоялись на законном основании комиции для дополнительного избрания претора, то сенат считает, что преторов достаточно; Публий Корнелий должен соединить обе юрисдикции в городе и совершить игры в честь Аполлона».
