11. Валерий Антиат повествует, что в консульство этих лиц в Рим приезжал Аттал, брат царя Евмена, с целью обвинить перед римлянами Персея и рассказать о его приготовлениях к войне. Бóльшая же часть анналистов, и притом таких, которым можно скорее поверить, передают, что приезжал сам Евмен. По прибытии в Рим он был принят с таким почетом, какой, по мнению римлян, следовало оказать ему не только за его услуги, но и ввиду тех благодеяний, которыми раньше осыпал его римский народ. Введенный в сенат, он объяснил причину прибытия своего в Рим желанием не только увидать людей и богов, даровавших ему по милости своей такое положение, выше которого он и желать даже не смеет, но и самому лично побудить сенат принять меры против замыслов Персея. Начав затем с планов Филиппа, он сообщил об убийстве Деметрия, противника войны с римлянами, рассказал, что он склонил бастарнов покинуть родину, чтобы с их помощью переправиться в Италию. Среди таких замыслов Филиппа застигла смерть, и он оставил царство тому, кого знал как злейшего врага римлян. Итак, Персей давно уже всячески лелеет мысль о войне, оставленной ему в наследство и переданной вместе с престолом. У него есть, кроме того, сильное войско из молодых воинов, которое он успел собрать во время продолжительного мира; государство его славится своими богатствами, сам он теперь во цвете лет. Крепкий и сильный физически, он закалил свой дух и приобрел навык и опытность в войне. С самого детства сопровождая отца в походах, он привык к войнам и с римлянами, не только с соседними народами; мало того, Филипп часто посылал его воевать и в отдаленные страны. И теперь, вступив на престол, он благодаря удивительной удаче во всем достиг того, чего, испробовав все средства, не мог добиться ни хитростью, ни силой Филипп. К военным силам присоединяется еще и влияние, которое приобретается лишь в долгое время и притом многими важными заслугами.
12. Все государства Греции и Азии преклоняются перед величием Персея. Нельзя понять, в силу каких заслуг или какой щедрости все оказывают ему такое уважение; нельзя точно определить, нужно ли смотреть на это как на особенное счастье, или, может быть, ненависть к римлянам доставляет ему популярность, о чем он сам боится говорить. И он, пользуясь большим влиянием среди самих царей, женился на дочери Селевка, руки которой он и не просил, а ему предложили; свою сестру он выдал замуж за Прусия по его настоятельным просьбам. На обеих свадьбах присутствовало множество посольств с поздравлениями и подарками, как будто они справлялись с благославления знатнейших народов. До сих пор никогда не удавалось склонить беотийцев, которых пытался расположить к себе и Филипп, подписать дружественный договор, а теперь этот договор заключен с Персеем и начертан в трех местах: в Фивах, на Делосе в священнейшем и известнейшем храме, и в Дельфах. И на собрании ахейцев дело дошло до того, что ему открыли бы свободный доступ в эту область, если бы некоторые из присутствовавших не помешали этому, напомнив собранию о римском могуществе
[1207]. Между тем ему, Евмену, они не воздают должных почестей по нерадению и небрежности или по вражде, хотя трудно решить, оказал ли он больше услуг отдельным лицам, чем всему ахейскому народу. И кто не знает, что этолийцы во время своих внутренних раздоров просили помощи не у римлян, а у Персея? Опираясь на союз и дружбу с этими народами, Персей у себя дома настолько уже приготовился к войне, что не нуждается в посторонней помощи. Он набрал 30 000 пехотинцев и 5000 всадников, заготовил хлеба на десять лет, чтобы потом не опустошать ни своих, ни неприятельских полей с целью добыть провиант. Денег, помимо ежегодных доходов с царских рудников, у него уже столько, что он может в течение стольких же лет выдавать жалование, кроме македонских войск, еще для 10 000 наемников. В свои арсеналы он собрал столько оружия, что его хватит на три таких войска. Молодежь, если ее окажется мало в Македонии, он будет набирать из находящейся под боком Фракии, как из постоянного источника.
13. Остальная часть речи Евмена представляла увещевание. «Я передаю вам, сенаторы, – говорил он, – не пустые слухи, которым я особенно охотно верю из желания, чтобы все обвинения, возводимые на моего врага, были справедливы, но говорю то, что хорошо и точно узнал, как передавал бы вам все виденное собственными глазами, если бы вы послали меня лазутчиком. И, покинув свое царство, расширенное и возвеличенное вами, я не переправился бы через такое обширное море для того, чтобы доставить вам ложные слухи и потерять ваше доверие. Я видел, что знаменитейшие государства Азии и Греции с каждым днем все откровеннее выказывают свои намерения и вскоре, если вы это допустите, дойдут до того, что возвращение к раскаянию станет для них невозможным. Я видел, что Персей, не довольствуясь уже Македонским царством, одни области подчиняет силой оружия, другие старается привлечь к себе своей лаской и благодеяниями, если те не уступают насилию. Я видел, как неодинаково положение ваше и его: он готовит вам войну, вы даете ему полный мир; мне казалось, впрочем, что он не только готовится к войне, но уже ведет ее. Он изгнал из царства вашего друга и союзника Абрупола
[1208], убил иллирийца Арфетавра, тоже вашего союзника и друга, за то, что тот, как он узнал, что-то вам написал; он постарается стереть с лица земли фиванских правителей Еверсу и Калликрита за то, что они на собрании беотийцев слишком свободно говорили против него и признались, что донесут вам о переговорах. Вопреки договору он помогал византийцам, пошел войной на Долопию, прошел с войском через Фессалию и Дориду, чтобы ослабить в междоусобной войне лучшую часть населения с помощью худшей. В Фессалии и Перребии он произвел страшные смуты и волнения, подав надежду на уничтожение долговых обязательств с тем, чтобы при помощи преданной ему толпы должников стеснить оптиматов. Вы спокойно позволили ему сделать это, и он, видя, что вы уступили ему Грецию, вполне уверен в том, что раньше его переправы в Италию никто не выступит против него с оружием в руках. Насколько это безопасно или почетно для вас, смотрите сами. Я же, во всяком случае, считал позором для себя допустить, чтобы Персей пришел в Италию воевать раньше, чем я, ваш союзник, явлюсь предупредить вас, чтобы вы были осторожны. Теперь я исполнил свой священный долг и как бы очистил и облегчил свою совесть. Что теперь мне остается делать, как не молить богов и богинь, чтобы вы позаботились о вашем собственном государстве и о нас, ваших союзниках и друзьях, которые всецело зависят от вас?»
14. Речь эта произвела сильное впечатление на сенаторов. В то время, однако, никто ничего не мог узнать, кроме того, что царь Евмен был в сенате: такой таинственностью было окружено все происходившее в курии. Только по окончании войны стали известны и речь царя, и ответ на нее сенаторов.
Несколько дней спустя после этого была назначена аудиенция в сенате и послам Персея; но так как Евмен раньше уже успел овладеть не только вниманием, но и сочувствием римлян, то все оправдания и просьбы послов Персея были отвергнуты, а дерзость Гарпала, стоявшего во главе посольства, к тому же раздражила сенат. Царь, говорил Гарпал, желает и хлопочет лишь о том, чтобы римляне поверили его оправданиям; он никогда ни на словах, ни на деле не был их врагом; впрочем, если он заметит, что римляне упорно стараются найти повод к войне, то он будет храбро защищаться: военное счастье может оказаться на той и на другой стороне и неизвестно, какой исход будет иметь борьба.
