23. В Риме в это время были карфагенские послы и сын царя Масиниссы, Гулусса; между ними в сенате происходили горячие споры. Карфагеняне жаловались на Масиниссу, который в последние два года при помощи вооруженной силы отнял у них более семидесяти городов и небольших крепостей, кроме тех земель, относительно которых римляне присылали своих уполномоченных с целью разобрать дело на месте. Мол, для Масиниссы, который ни на что не обращает внимания, все возможно, а карфагеняне, связанные договором, должны молчать: им запрещено воевать за пределами своей страны. И хотя они знают, что, выгоняя нумидийцев из отнятых областей, они будут вести войну в своих владениях, однако и этого не смеют делать на основании той далеко недвусмысленно выраженной статьи договора, которой им прямо запрещено воевать с союзниками римского народа. Долее терпеть этого надменного, жестокого и жадного соседа карфагеняне уже не в силах. Поэтому они и присланы сюда просить римский сенат милостиво исполнить одну из трех просьб: или пусть римляне по совести рассудят, что принадлежит царю и что карфагенянам, или пусть позволят им защищать себя вполне законной и справедливой войной от несправедливых нападений, или, наконец, если у них дружба имеет больше значения, чем правда, то пусть они раз и навсегда назначат, что им угодно подарить Масиниссе из чужого добра. Римляне, конечно, дадут ему не так много и будут знать, что дали, а сам он не знает никаких границ, кроме тех, которые укажет его произвол. Если же им не удастся ничего этого добиться, если они после заключения мира, дарованного им Сципионом, в чем-нибудь провинились, то пусть лучше сами римляне накажут их. Карфагеняне предпочтут быть рабами и жить спокойно под владычеством римлян, чем пользоваться свободой и терпеть обиды от Масиниссы; наконец лучше разом погибнуть, чем влачить жизнь, подчиняясь произволу жестокого палача. Кончив свою речь, послы со слезами на глазах пали ниц и распростертые на земле столько же возбуждали жалость к себе, столько и ненависть к Масиниссе.
24. Сенат решил спросить Гулуссу, что он ответит на это или, если ему будет угодно, расскажет сначала о цели своего приезда в Рим. Тот заявил, что ему трудно вести речь о том, насчет чего он не имел никаких поручений от отца, да и отцу нелегко было это сделать, так как карфагеняне скрывали то, о чем они хотят хлопотать в сенате и вообще свое намерение ехать в Рим. Несколько ночей их знатнейшие граждане собирались для тайных совещаний в храме Эскулапа и там решили отправить послов в Рим с секретными поручениями. Это и побудило отца послать его сюда с целью просить римский сенат не верить наветам общих врагов, которые ненавидят Масиниссу исключительно за его непоколебимую верность римскому народу. Выслушав обе стороны, сенат после совещания относительно жалоб карфагенян приказал ответить так: Гулусса, по постановлению сената, должен немедленно отправиться в Нумидию и возвестить отцу, чтобы тот прислал как можно скорее своих послов для ответа на жалобы карфагенян, а равно сообщил бы и этим последним, чтобы и они явились в Рим для разбора дела. Из желания оказать почет Масиниссе римляне делали и будут делать то, что можно, но они не станут справедливость приносить в жертву дружбе. Они хотят, чтобы обе стороны владели тем, что каждой принадлежит, и не намерены назначать новых границ; наоборот, пусть остаются прежние. Побежденным карфагенянам римляне оставили город и земли не для того, чтобы во время мира несправедливо отнять у них то, что не было отобрано по праву войны. С таким ответом были отпущены царевич и карфагеняне; тем и другим римляне поднесли по установившемуся обычаю подарки, дружелюбно оказав при этом и другие подобающие гостям почести.
25. Примерно в то же время вернулись в Рим послы Гней Сервилий Цепион, Аппий Клавдий Центон и Тит Анний Луск, ездившие в Македонию потребовать от царя удовлетворение и объявить ему о прекращении дружбы с ним. Они по порядку рассказали все, что видели и слышали, и тем еще более усилили ненависть к Персею со стороны сената, и без того уже враждебно настроенного против него. Они говорили, что видели, как во всех городах Македонии напряженно готовятся к войне. Явившись к царю, они несколько дней не могли добиться возможности увидаться с ним; наконец, когда, потеряв уже надежду на свидание, они уехали, только тогда их вернули с дороги и допустили к нему. Сущность их речи заключалась в следующем: договор заключен с Филиппом, а после смерти отца возобновлен лично с ним; в силу того договора ему прямо запрещено воевать вне пределов своей страны и нападать на союзников римского народа. Затем они сообщили ему по порядку то, что недавно слышали в сенате от Евмена, который рассказал все обо всех известных и достоверных нарушениях. В заключение упомянули о том, что он в Самофракии тайно совещался с послами государств Азии и что сенат за такое нарушение прав считает вполне справедливым потребовать от него удовлетворение, а равно и возвращения римлянам и их союзникам всего того, чем он владеет вопреки праву, установленному договором. Сперва раздраженный царь отвечал сурово, упрекал римлян в жадности и гордости, говорил, что послы одни за другими приходят в Македонию следить за каждым его словом и поступком, что римляне считают себя вправе требовать, чтобы он говорил и делал все согласно с их волей и приказаниями. Так много и долго кричал он, а затем велел послам явиться на следующий день, сказав, что он желает дать письменный ответ. И действительно, он передал им письмо такого содержания: союз, заключенный с его отцом, не имеет никакого отношения к нему; он согласился возобновить его не потому, чтобы сам одобрял его, а потому, что в самом начале своего правления должен был соглашаться на все. Если римляне хотят заключить с ним новый договор, то нужно сперва сговориться насчет условий; если они придут к мысли о заключении равноправного союза, то и он подумает, что ему нужно делать, да и они сами тоже, наверно, позаботятся об интересах своего государства. Передав это письмо, Персей быстро вышел, а за ним и все стали расходиться из царского дворца. Тогда послы объявили ему о прекращении союза и дружбы с ним. Разгневанный этим, он остановился и громко приказал им в три дня покинуть его страну. Так они уехали, и македоняне ни при приезде, ни во время пребывания не сделали для них ничего такого, что свидетельствовало бы об их гостеприимстве и дружбе к римлянам.
Затем были выслушаны послы фессалийцев и этолийцев. Желая как можно скорее узнать, каких вождей будет иметь государство в следующем году, сенат решил написать консулам, чтобы один из них по возможности прибыл в Рим для выбора должностных лиц.
26. В делах государственных консулы не совершили в этом году ничего достопамятного. Признано было за лучшее в интересах государства смирить и успокоить лигурийцев.
В то время как ожидали войны с Македонией, послы Иссы внушили римлянам подозрение и насчет Гентия, царя иллирийского. Они жаловались на то, что он опустошил их область, рассказывали, что цари Македонии и Иллирии живут очень дружно и сообща готовятся к войне с римлянами, что из Иллирии, под видом послов, по совету Персея присланы шпионы с целью разузнать все, что делается в Риме. Иллирийцев призвали в сенат. Когда они заявили, что присланы сюда своим царем оправдать его от обвинений, какие на него станут взводить иссейцы, то сенаторы спросили их, почему они до сих пор не являлись к должностному лицу, чтобы получить по установившемуся обычаю стол и жилье от государства, чтобы наконец дать знать о своем приезде, равно как и о целях его. Послы затруднились ответить на это, и им было велено удалиться из курии. Так как они сами не просили аудиенции в сенате, то поэтому дать им какой-нибудь ответ, как настоящим послам, римляне не сочли нужным, а решили отправить своих послов к царю сообщить ему жалобы иссейцев; сенат-де считает, что царь поступает несправедливо, обижая союзников римского народа. С этим поручением были отправлены Авл Теренций Варрон, Гай Плеторий и Гай Цицерей.
