46. После беседы с римлянами Персей возвратился в Македонию и отправил в Рим послов по поводу начатых с Марцием переговоров о заключении мира; кроме того [отправлены были] послы [с письмами] в Византий и на Родос. Письма эти ко всем были одинакового содержания, а именно: Персей сообщал, что он имел объяснение с римскими послами, причем все, что он слышал от послов и что сам говорил, представлено было в таком виде, что могло казаться, будто вся выгода прений была на его стороне. Родосцам послы прибавили еще и то, что Персей уверен в сохранении мира, так как он отправил в Рим послов по совету Марция и Атилия. Если же римляне вопреки договору будут продолжать возбуждать войну, то родосцы должны употребить все свое влияние и все усилия для того, чтобы добиться восстановления мира; а если их старания будут безуспешны, то следует позаботиться о том, чтобы власть и господство над всем светом не достались одному только народу; это весьма важно как для всех народов вообще, так в особенности для родосцев, потому что они более выдаются своим положением и силой среди других государств; если, кроме Рима, некуда будет обратить свои взоры, то все окажутся в рабском подчинении. Письмо Персея и слова послов выслушаны были весьма благосклонно, но не произвели никакой перемены в настроении умов: влияние лучшей партии становилось сильнее. Согласно с решением народного собрания послам был дан такой ответ: родосцы желают мира, но, если возгорится война, пусть царь не надеется на них и не требует от них ничего такого, что могло бы нарушить их давнишнюю дружбу с римлянами, приобретенную многими значительными услугами в мирное и военное время. На обратном пути с Родоса послы посетили также города Беотии: Фивы, Коронею и Галиарт, которые, как думали послы, против воли вынуждены были отказаться от союза с царем и присоединиться к римлянам: фиванцы остались непоколебимыми, хотя они несколько и сердились на римлян за осуждение их начальников и за возвращение изгнанников. Что же касается жителей Коронеи и Галиарта, то они, в силу какой-то врожденной любви к царям, отправили послов в Македонию просить войска, чтобы иметь возможность защитить себя от чрезмерного высокомерия фиванцев. Посольству этому Персей ответил, что в настоящее время, вследствие заключения перемирия с римлянами, он не может прислать войска, однако советует им защищаться от оскорблений фиванцев собственными силами, насколько это возможно, но так, чтобы не дать римлянам повода излить на них свой гнев.
47. По возвращении в Рим Марций и Атилий доложили в заседании сената, происходившем на Капитолии, об исполнении возложенного на них поручения, причем особенно хвастались тем, что, заключив перемирие и подав ложную надежду на мир, они провели Персея. Царь, по их словам, был настолько хорошо подготовлен к войне во всех отношениях, что легко мог занять все удобные стратегические пункты раньше, чем римское войско переправилось бы в Грецию, между тем как у них ничего не было готово; а так как он принял перемирие на некоторый срок, то борьба будет равной: он начнет войну нисколько не более готовым, римляне же обеспечат себя наилучшим образом во всех отношениях. Равным образом они ловко расторгли союз беотийцев, лишив их возможности с общего согласия соединиться с македонянами. Большинство членов сената одобрили такой образ действий как в высшей степени разумный, но старые сенаторы, которые помнили прежние обычаи, заявляли, что в поступке этих послов они не узнают образа действий римлян. Предки вели войны, не прибегая ни к коварным средствам и ночным сражениям, ни к притворному бегству и неожиданному нападению на беспечного врага; они не гордились коварством в большей степени, чем истинной доблестью. Они, прежде чем вести войну, обыкновенно объявляли ее и иногда назначали даже время и место, где хотели сразиться. В силу той же честности сообщено было царю Пирру о враче, покушавшемся на его жизнь; по той же причине фалискам передан был связанным предатель детей. Таков истинно римский образ действий наших предков, непохожий на вероломство пунийцев и хитрость греков, у которых, может быть, считается более похвальным обмануть неприятеля, чем одолеть его открытой силой. Правда, иногда на первый случай можно достичь большего успеха хитростью, чем мужеством; но навсегда покорить возможно человека лишь в том случае, если вынудить у него признание, что он побежден не хитростью и не случайно, но в рукопашном бою, в справедливой и честной войне. Так высказались старейшие сенаторы, которым вовсе не нравилась эта новая мудрость; тем не менее одолела та часть сената, которая заботилась больше о полезном, чем о честном; таким образом первая миссия Марция была одобрена, а сам он снова отправлен был туда же, в Грецию с пентерами, причем предложено было ему и впредь действовать так, как он найдет наиболее выгодным для государства. Отправили также Авла Атилия занять Ларису в Фессалию, из опасения, как бы Персей, по истечении срока перемирия, не послал туда войско и таким образом не завладел столицей Фессалии. Для приведения в исполнение этого предприятия приказано было Атилию вытребовать у Гнея Сициния 2000 пехотинцев; крометого, Публию Лентулу, возвратившемуся из Ахайи, дано было 300 воинов италийского происхождения, чтобы он, пребывая в Фивах, старался удержать в своей власти Беотию.
48. Хотя, судя по этим приготовлениям, общее мнение было в пользу войны, однако решено было дать послам аудиенцию в сенате. Они повторили почти то же самое, что сказал и царь во время переговоров. С величайшим старанием, но весьма неправдоподобно – ведь дело было ясным – они опровергали обвинение в покушении на жизнь Евмена; остальное были одни только просьбы, которые выслушивались не с таким настроением, чтобы можно было допустить объяснение или ожидать перемены во мнении. Им было объявлено, чтобы они оставили Рим немедленно, а Италию в течение тридцати дней; затем консулу Публию Лицинию, которому досталась провинция Македония, предписано было назначить в возможно непродолжительном времени сбор войскам. Претор Гай Лукреций, которому поручено было главное начальство над флотом, отплыл от города с сорока пентерами, остальные же корабли, вышедшие из починки, решено было оставить у города – одни для одной, другие для другой цели. Претор послал вперед на пентере своего брата Марка Лукреция, приказав ему присоединиться в Кефаллении к флоту с полученными по договору от союзников кораблями: одною триремою из Регия, двумя из Локр и четырьмя от жителей города Урии. Лукреций направился вдоль берегов Италии и, обогнув крайний мыс Калабрии по Ионийскому морю, переправился в Диррахий. Здесь он нашел 10 легких судов, принадлежащих жителям Диррахия, 12 – жителям Иссы и 54 – царю Гентию. Все эти корабли он увел с собой, делая вид, будто он считает их приготовленными для римлян, и на третий день переправился на Коркиру, а оттуда в Кефаллению. Тем временем претор Гай Лукреций, отплыв из Неаполя и переправившись через пролив, прибыл на пятый день в Кефаллению. Здесь флот стал на якорь, ожидая и переправы сухопутного войска, и прибытия транспортных судов, потерявших строй и рассеявшихся по открытому морю.
49. Почти в то же время отбыл из Рима, одевшись в военный плащ, консул Публий Лициний, произнеся предварительно обеты на Капитолии. Обряд этот совершается всегда с большой пышностью и торжественностью, но он особенно обращает на себя всеобщее внимание, когда провожают консула при его выступлении против сильного и прославившегося счастьем или храбростью врага. Всех привлекает не только сознание долга, но и жажда зрелища, желание видеть своего полководца, распорядительности и благоразумию которого вверена охрана блага государства. Потом приходит на ум, какие случайности могут приключиться на войне, как сомнителен исход судьбы и общий жребий войны, какие бывают неудачи и удачи; какие поражения часто случаются вследствие неопытности и опрометчивости предводителей и, наоборот, какие удачные результаты давали благоразумие и храбрость. Кто из смертных может знать, каков ум консула, которого посылают на войну, какое у него счастье? Увидят ли они его в скором времени с победоносным войском в триумфе восходящим на Капитолий к тем же богам, от которых он уходит теперь, или эту радость они доставят врагам? Царю Персею, против которого предпринимался поход, придавал блеска, с одной стороны, македонский народ, прославившийся на войне, с другой – отец его Филипп, приобретший известность, кроме многих других удачных предприятий, также войной с римлянами. Наконец имя самого Персея, с тех пор как он вступил в управление государством, часто было упоминаемо всеми ввиду ожидания войны. С такими мыслями люди всех сословий провожали отъезжавшего консула. С ним были посланы два военных трибуна из бывших консулов – Гай Клавдий и Квинт Муций и три знатных юноши – Публий Лентул и два Манлия Ацидина: один – сын Марка Манлия, а другой – сын Луция Манлия. С ними консул отправился к войску в Брундизий и, переправившись оттуда со всеми военными силами, расположился лагерем около Нимфея, что в области аполлонийцев.
