Тогда же из Африки прибыли послы и от карфагенян, и от Масиниссы. Послы карфагенян указали, что они свезли к морскому берегу миллион модиев пшеницы и 500 000 модиев ячменя, чтобы доставить туда, куда укажет сенат; они знают, что этот дар, принести который они считают обязательным для себя, далеко не соответствует заслугам народа римского и их собственному желанию; но в другое время, при благоприятных обстоятельствах того и другого народа, они выполняли обязанности благодарных и верных союзников. Точно так же послы Масиниссы предложили то же количество пшеницы, 1200 всадников и 12 слонов; и если в другом чем будет надобность, пусть сенат потребует: с одинаковой готовностью он исполнит это, как и то, что он сам предложил. И карфагенян, и царя поблагодарили и попросили доставить обещанное в Македонию к консулу Гостилию. Каждому из послов были отправлены подарки в 2000 ассов.
7. Критские послы доложили, что они отправили в Македонию столько стрелков, сколько было назначено консулом Публием Лицинием, но и не опровергали, что у Персея их стрелков служит больше, нежели у римлян.
Поэтому им дан был ответ, что если критяне твердо и серьезно решатся предпочесть дружбу римского народа дружбе с Персеем, то и сенат римский ответит им, как верным союзникам; а пока пусть сообщат своим, что сенату угодно, чтобы критяне приложили старания как можно скорее отозвать домой тех воинов, которые воюют в отрядах царя Персея.
Когда критяне были отпущены с таким ответом, были приглашены халкидяне, посольство которых при самом своем появлении обратило на себя общее внимание, – глава его Микитион с отнявшимися ногами был внесен на носилках. Сразу стало ясно, что дело вызвано крайней необходимостью, когда такой немощный человек или сам не считал возможным извиниться состоянием своего здоровья, или это извинение не было принято для этого поручения. Сказав сперва, что у него ничего не осталось живого, кроме языка, чтобы оплакивать бедствия своего отечества; он изложил сначала услуги своего государства, которые оно оказало римским вождям и войскам как встарь, так и во время войны с Персеем, потом рассказал о тех насилиях, грабежах и жестокости, которые совершил против его соотечественников сперва римский претор Га й Лукреций, а затем в самое последнее время совершает Луций Гортензий. Халкидяне убеждены, что они скорее должны переносить все, даже более жестокое, чем то, что они терпят, но не изменять верности, однако что касается Лукреция и Гортензия, то они знают, что безопаснее было затворить ворота, чем впустить их в город. Те, кто не впустил их, – Эматия, Амфиполь, Маронея, Энос, – остались целы и невредимы, а у них из храмов похищены все украшения, и святотатственно наворованное Гай Лукреций переправил на кораблях к себе в Антий; свободные люди уведены в рабство; имущество союзников римского народа расхищено и ежедневно расхищается. Ведь по почину Гая Лукреция и Гортензий держит на постое флотский экипаж и зимой и летом, и дома халкедян наполнены толпой моряков; они постоянно среди их, их жен и детей, перед которыми они нисколько не стесняются ни в своих словах, ни в своих действиях.
8. Постановлено было вызвать Лукреция в сенат, чтобы он представил устные объяснения и оправдания. Впрочем, когда он явился, ему пришлось выслушать гораздо больше обвинений, чем было предъявлено в отсутствие его, и присоединились более солидные и влиятельные обвинители – два народных трибуна, Маний Ювентий Тальна и Гней Авфидий. Они не только в сенате поносили его, но, вызвав в народное собрание и бросив в лицо много укоризн, потребовали к суду. По приказанию сената халкидянам ответил претор Квинт Мений: сенат знает, что они говорят правду, указывая на заслуги свои перед римским народом как прежние, так и во время последней войны, и что этому соответствует признательность к ним сената. Зная, что войну с Персеем, а прежде с его отцом Филиппом римский народ начал за свободу Греции, а не для того, чтобы союзники и друзья терпели притеснения от его военачальников, кто может думать, что то, что, по их словам, сделал Гай Лукреций и делает Луций Гортензий, римские преторы, сделано и делается по воле сената? Сенат даст им письмо к Луцию Гортензию о том, что то, на что жалуются халкидяне, сенат не одобряет; пусть он сыщет их свободных людей, которые попали в рабство, и как молжно скорее возвратит им свободу; что сенат считает справедливым ставить на постой из моряков только капитанов. Вот что по приказанию сената было написано Гортензию. Послам были отправлены дары по 2000 ассов, и для Микитиона наняты за казенный счет экипажи, чтобы покойно доставить его в Брундизий. Когда настал назначенный день, трибуны обвинили Гая Лукреция перед народом и назначили штраф в миллион ассов. На комициях все тридцать пять триб осудили его.
9. В Лигурии в этом году не произошло ничего замечательного: ни неприятели не брались за оружие, ни консул не вводил легионов в их область; достаточно убедившись в прочности мира на этот год, он в течение шестидесяти дней с того времени, как пришел в провинцию, распустил воинов двух римских легионов. Заблаговременно отведя войско латинских союзников на зимние квартиры в Лýну и Пизу, он сам с конницей прошел большую часть городов галльской провинции.
Война велась только в Македонии; однако и иллирийский царь Гентий внушал подозрение. Поэтому сенат постановил послать из Брундизия восемь снаряженных кораблей к Иссе к легату Гаю Фурию, который под прикрытием двух местных кораблей командовал островом. На эти корабли было посажено 2000 воинов, которых, согласно решению сената, претор Марк Реций набрал в лежащей против Иллирии части Италии. Кроме того, консул Гостилий послал в Иллирию Аппия Клавдия с 4000 пехоты для охраны пограничных жителей Иллирии; но тот, не довольствуясь приведенным войском, выпросил от союзников и вооружил вспомогательный отряд до 8000 человек разного рода и, пройдя всю эту область, остановился у дассаретского города Лихнида
[1228].
10. Недалеко оттуда находился город Ускана, который большею частью был под властью Персея; там проживало 10 000 жителей, а для охраны – только небольшой критский гарнизон. Отсюда к Клавдию тайно являлись вестники, говорившие, что есть партия, готовая предать город, если он приблизится с войском; что дело стоит труда: он обогатит добычей не только себя и друзей, но и своих воинов. Жадность, разжигаемая надеждой, так ослепила его, что он не задержал никого из тех, которые приходили, не потребовал заложников, которые служили бы ручательством, что дело будет сделано без обмана, не послал разузнать и не потребовал клятвенного обещания; он просто в назначенный день отправился от Лихнида и расположился лагерем в двенадцати милях от города, к которому шел. В четвертую стражу он двинул отсюда войско, оставив для защиты лагеря около 1000 человек. В беспорядке, растянувшись длинной колонной и в небольшом числе, потому что в темноте воины теряли друг друга, пришли они к городу. Их беспечность возрасла, когда они не заметили на стенах ни одного воина; но лишь только они приблизились на расстояние полета стрелы, одновременно сделана была вылазка из двух ворот. Вместе с криком сделавших вылазку со стен поднялся страшный шум: женщины вопили, отовсюду раздавался звон меди, и нестройная масса граждан, соединившись с толпою рабов, оглашала воздух разнообразными криками. Напуганные всем этим, римляне не могли выдержать первого натиска вылазки, и потому их больше погибло во время бегства, чем в сражении; едва 2000 человек спаслись с самим легатом, добежав до лагеря. Отдаленность лагеря дала возможность врагам настигнуть большое число утомленных воинов. Аппий, не остановившись даже в лагере, чтобы собрать рассеявшихся по полям в бегстве воинов и тем спасти их, тотчас повел что осталось от поражения обратно к Лихниду.
