Затем консулы бросили жребий, так как сенат требовал, чтобы они как можно скорее или согласились между собою, или бросили жребий относительно провинций ввиду того, что одному из них следовало заменить в Галлии Гая Лициния, который был назначен уполномоченным. Марку Юнию досталась Пиза (решено было, чтобы он, прежде отъезда в провинцию, ввел в сенат посольства, собравшиеся со всех сторон в Рим для поздравления), Квинту Эмилию – Галлия.
Впрочем, хотя в качестве уполномоченных и посылались такого рода мужи, что главнокомандующие – можно было надеяться – по их совету в своих решениях не допустят ничего несогласного с милосердием и достоинством римского народа, тем не менее и в сенате общий план действий подвергся обсуждению для того, чтобы уполномоченные могли отнести из дому к главнокомандующим предначертания относительно всех пунктов.
18. Прежде всего было решено оставить свободными жителей Македонии и Иллирии: пусть все народы видят, что оружие римского народа приносит не порабощение свободным, а, напротив, свободу порабощенным. Пусть народы, которые пользуются свободой, будут уверены в вечной ее безопасности под покровительством римлян, а народы, живущие под властью царей, пусть знают, что повелители их, из уважения к римскому народу, в настоящее время к ним снисходительнее и справедливее, и если когда-нибудь цари их станут воевать с римлянами, то последствием этой войны будет для римлян победа, а для них свобода. Решено было уничтожить значительную пошлину с македонских рудников и отдачу на откуп сельских угодий. Считали невозможным обойтись в этом случае без откупщика; а там, где он является, или общественное право становится пустым звуком, или совсем уничтожается свобода союзников. Даже сами македоняне не могут пользоваться этими доходными статьями: где начальствующим явится возможность поживиться, там никогда не будет недостатка в поводах к раздорам и борьбе. Общее собрание народа не пригодно вследствие опасения, чтобы негодный льстец черни не превратил в гибельное своеволие свободу, данную некогда в пределах здравой умеренности. Решено было разделить Македонию на четыре области, с тем чтобы каждая имела свое собственное собрание и платила римскому народу половину дани, какую обыкновенно платила царям. Подобные же инструкции даны были и в Иллирию. Остальное было представлено главнокомандующим и уполномоченным, которые, при рассмотрении дел на месте, должны прийти к более определенным мерам.
19. Между многими посольствами от царей, племен и народов всеобщее внимание привлек к себе больше всех Аттал, брат царя Евмена. Он был принят теми, которые вместе с ним участвовали в войне, настолько же благосклонно, как если бы прибыл сам царь Евмен. Пришел Аттал в Рим под двумя благовидными предлогами: во-первых, поздравить с победой, что было весьма уместно, так как он сам содействовал этой победе; во-вторых, пожаловаться на возмущение галлов и понесенное от них поражение, которое подвергло его царство опасности. Была у него и тайная надежда на почести и награды от сената, чего, не нарушая родственных отношений, ему было трудно добиться. И между римлянами нашлись некоторые люди, которые давали ему дурные советы и, подавая ему надежды, развивали в нем честолюбие; по словам их, в Риме такое мнение сложилось об Аттале и Евмене, что первый римлянам верный друг, а второй и римлянам, и Персею ненадежный союзник, а потому трудно определить, легче ли ему, Атталу, получить от сената то, что он будет просить для себя, или то, что будет просить против брата: до того все склонны и угодить Атталу, и отказать Евмену. Аттал, как показало дело, принадлежал к числу таких людей, которые, раз явилась надежда на что-нибудь, неудержимо стремятся к этому, если бы благоразумное влияние одного из друзей не наложило как бы узды на душу его, способную возгордиться при удаче. С ним был врач Стратий, посланный обеспокоенным Евменом именно на этот случай, в качестве наблюдателя за поступками брата и надежного советника в случае, если он заметит какие-либо признаки измены. Стратий прибыл, когда Аттал уже наслушался внушений и образ мыслей его колебался, но он своими приличными случаю речами поправил почти испорченное дело: он говорил, что различные государства усилились различными способами; их молодое царство не опирается ни на какое древнее могущество и держится согласием братьев, так как один носит имя царя и отличительный признак этого достоинства на голове, а царствуют все братья. Кто же не считает царем Аттала, непосредственно следующего за братом по годам? И это не потому только, что видит его в такой силе, но и потому, что Атталу предстоит несомненно в близком будущем царствовать, так как Евмен слаб и дряхл
[1259], а детей у него нет (он еще не признавал прав того сына, который царствовал впоследствии
[1260]). Какая же надобность употреблять насилие для достижения того, что и само по себе скоро перейдет к нему в руки? Прибавилась и новая неприятность царству – возмущение галлов, против которых и при согласии и единодушии царей с трудом можно бороться; если же к внешней войне присоединится домашнее несогласие, то устоять нет возможности. И Аттал добьется только того, что Евмен умрет не царем, а сам он потеряет надежду получить царство в ближайшем будущем. Если бы сохранить для брата царство и отнять его доставляло славу, то все же больше чести в первом, так как такой образ действий соединен с братской любовью. Но так как на самом деле отнять царство у брата возмутительно и весьма близко к отцеубийству, то остается ли еще какое-либо сомнение, чтобы размышлять? Итак, собирается ли он домогаться части царства или хочет отнять все царство? Если – части, то оба брата будут слабы вследствие разделения сил и будут подвергаться всякого рода оскорблениям и унижениям; если же Аттал хочет добиваться обладания целым царством, то прикажет ли он, чтобы старший брат его жил частным человеком, или чтобы, будучи в таких уже летах и такого слабого здоровья, скитался изгнанником, или, наконец, умер? Не говоря уже о мифических рассказах о судьбе нечестивых братьев, прекрасный пример представляет судьба Персея: похитив корону с помощью братоубийства, он сложил ее в самофракийском храме, упав к ногам врага-победителя, как будто бы боги лично потребовали кары за преступление. Даже и те, которые подстрекают Аттала не из расположения к нему, но из ненависти к Евмену, похвалят его братскую любовь и твердость, если он до конца останется верным брату.
20. Эти слова сильно подействовали на ум Аттала. Итак, когда его ввели в сенат, он поздравил с победой, указал, какие были заслуги его и его брата в этой войне, и рассказал об отпадении галлов, которое случилось недавно и причинило сильное беспокойство, прося римлян отправить к ним послов, чтобы они своим влиянием заставили их положить оружие. Сообщив все это в интересах своего государства, он просил себе Энос и Маронею. Итак, Аттал вышел из курии, обманув ожидание тех, которые полагали, что он, обвинив брата, будет просить раздела царства. Редко до сих пор кто-либо из царей или из частных лиц был выслушиваем с такой благосклонностью и с таким всеобщим одобрением! Его осыпали всевозможными почестями и дарами, когда он был в Риме, и с почестями проводили при отъезде.
