Допустим, что дело переходит во второе собрание. Я думаю, я должен называть вас в своей речи не квиритами, а воинами: может быть, хоть это имя вызовет у вас краску стыда и некоторую боязнь оскорбить своего главнокомандующего.
38. По крайней мере, я сам иначе настроен теперь, когда представляю себя говорящим перед войском, чем немного ранее, когда речь моя обращена была к гражданам города. Что вы говорите, воины? Есть некто в Риме, кроме Персея, кто не желает триумфа над македонянами? И вы этого человека не разорвете теми же руками, которыми победили македонян? Тот, кто препятствует победителям войти в город с триумфом, если бы мог, не допустил бы вас до победы. Вы ошибаетесь, воины, если полагаете, что триумфом оказывается почесть только главнокомандующему, а не воинам вместе с ним и всему римскому народу. Речь идет не о славе одного Павла.
Многие, которые не получили даже от сената позволения праздновать триумф, отпраздновали его на Альбанской горе. Отнять у Луция Павла славу окончания Македонской войны так же никто не в состоянии, как у Гая Лутация – славу окончания Первой Пунической войны, у Публия Корнелия – Второй Пунической. Да триумф и не увеличит, и не уменьшит славы Луция Павла, как полководца; здесь более дело идет о славе воинов и всего римского народа; прежде всего нужно опасаться, как бы народ не заслужил репутации завистливого и неблагодарного к своим лучшим гражданам и как бы не оказалось, что он в этом случае подражает афинянам, терзавшим своею завистью своих вождей. Достаточно ваши предки погрешили против Камилла, которого они, однако, обидели раньше, чем при его помощи отняли Рим у галлов; недавно достаточно несправедливы были вы к Публию Африканскому. Да будет нам стыдно, что покоритель Африки поселился на жительство в Литерне, что в Литерне показывают могилу его! Пусть Луций Павел будет равен тем мужам своею славой, но не равняйте его с ними вашей несправедливостью.
Итак, прежде всего следует уничтожить это бесславие, позорное в глазах других народов и вредное нам самим. Кто, в самом деле, пожелал бы походить на Публия Африканского или на Павла в государстве, неблагодарном и враждебно относящемся к доблестным гражданам? Если бы не было никакого позора и дело шло только о славе, то какой, наконец, триумф не заключает в себе славы, общей всему, что носит римское имя? Признаются ли многочисленные триумфы над галлами, испанцами, карфагенянами исключительно только триумфами самих главнокомандующих, а не всего римского народа? Триумфы праздновали не над Пирром и Ганнибалом, но над эпирцами и карфагенянами, триумф получили не только Марк Курий и Публий Корнелий, но все римляне. Это дело вполне касается воинов: они, увенчанные лаврами и украшенные каждый полученными им наградами, с кликами: “Ио, триумф!” идут по городу, воспевая подвиги свои и главнокомандующего. Воины ропщут всякий раз, как их не привозят на триумф из провинции; но и тогда они считают себя заочно участвующими в триумфе, так как победа приобретена их трудами. Если кто-нибудь спросит вас, воины, для чего вас привезли в Италию и не распустили тотчас по выполнении данного вам поручения, зачем вы пришли под знаменами в большом числе в Рим, зачем вы медлите здесь и не уходите в разные стороны, каждый к себе домой, – что другое вы ответили бы, как не то, что вы желаете показаться в триумфе? Конечно, у вас должно было быть желание, чтобы вас видели как победителей.
39. Недавно были отпразднованы триумфы над Филиппом, отцом этого Персея, и над Антиохом. Оба они еще царствовали в то время, когда над ними праздновали триумф. Неужели не будет триумфа над Персеем, взятым в плен и приведенным с детьми в Рим? Если Луций Павел, стоя внизу в толпе, как один из мирных граждан, как частное лицо, спросит триумфаторов, когда они в золоте и пурпурных одеждах будут подниматься в колеснице на Капитолий: “Луций Аниций и Гней Октавий, кого считаете вы более достойными триумфа – себя или меня?” – то, я думаю, они сойдут с колесницы и, устыдившись, сами передадут ему свои украшения. И вы, квириты, предпочитаете, чтобы вели в триумфе Гентия, а не Персея, и чтобы праздновался триумф по поводу того, что составляет прибавку к войне, а не по поводу всей войны? Легионы, бывшие в Иллирии, и флотский экипаж вступят в город, увенчанные лаврами, македонские же легионы будут смотреть на чужой триумф, так как их собственный отменен? Затем, что же станется с такой богатой добычей, с доспехами, приобретенными такой блистательной победой? Куда спрятать те много тысяч вооружений, снятых с тел врагов? Или отослать их обратно в Македонию? Куда девать изображения золотые, мраморные, из слоновой кости, картины, ткани, столько серебряной посуды, украшенной чеканной работой, столько золота, столько царских денег? Или все это будет доставлено ночью, точно украденное, в государственное казначейство? Как? Где будет показано народу-победителю величайшее зрелище – захваченный в плен знаменитейший и могущественнейший царь? Большинство из нас помнит, какое множество народа привлек пленный царь Сифак, составлявший прибавку к Пунической войне. Значит, граждане будут лишены возможности видеть такие знаменитости, как пленный царь Персей и царские сыновья Филипп и Александр? Взоры всех желают видеть самого покорителя Греции Луция Павла, бывшего дважды консулом, въезжающим в город на колеснице. Мы избрали его консулом для того, чтобы он окончил войну, которая, к величайшему стыду нашему, тянулась четыре года. Неужели мы откажем теперь в триумфе как победителю тому, кому, когда он получил по жребию провинции и отправился туда, мы заранее постановили триумф и победу, основываясь на предчувствии? И не только его, но и богов мы желаем лишить подобающей им почести? Ведь триумф должен быть устроен и для богов, не только для людей. Ваши предки с обращения к богам и начинали великие предприятия, и кончали таким же образом. Будет ли то консул или претор, он дает обеты на Капитолии, отправляясь в провинции на войну в сопровождении ликторов, одетых в военные плащи, и победоносно окончив войну, он с триумфом возвращается на Капитолий к тем же богам, которым давал обеты, и привозит с собой заслуженные дары. Не последнее место в триумфе занимают идущие впереди жертвенные животные, указывающие на то, что главнокомандующий возвращается с благодарностью богам за благополучное окончание дела, касающегося всего государства. Стало быть, всех тех животных, которых Павел решил вести во время триумфа, вы заколете, убивая какое кому придется? Далее, под влиянием Сервия Гальбы вы готовы расстроить тот пир сенаторов, который не может происходить ни в частном месте, ни в общественном, ни в неосвященном, а только на Капитолии? А совершается ли он ради удовольствия людей или ради почтения богов? Для триумфа Луция Павла ворота будут заперты? Персей, царь македонский, вместе с детьми и толпой прочих пленных, добыча, взятая у македонян, – все это останется во Фламиниевом цирке? Луций Павел отправится от ворот домой частным человеком, как бы возвращаясь из деревни? И ты, центурион, и ты, воин, крадучи войдешь в города, бросив дары, полученные от главнокомандующего Павла? Слушай лучше то, что решил сенат, чем россказни Сервия Гальбы; слушай лучше мои слова, а не его. Он научился только говорить, да и то желчно и зло; я же двадцать три раза состязался с противником, вызвав его на бой; с кем только я ни сражался, со всех я принес назад доспехи; тело мое покрыто почетными ранами; все они получены в грудь».
