72. Консулы, видя, что Скаптия слушают не только молча, но даже с видным сочувствием, призывая в свидетели богов и людей, что готовится страшное преступление, требуют главнейших отцов. С ними они обходят трибы, просят не допускать позорнейшего преступления, обращая в свою пользу спорный предмет и тем подавая дурной пример; если бы даже судья был вправе заботиться о собственной выгоде, то отнятие поля далеко не принесет столько выгоды, сколько вреда причинит отчуждение обиженных союзников. Ущерб, наносимый доброму имени и доверию стоит выше оценки; об этом расскажут дома послы, молва распространится, узнают о том союзники, узнают враги; какое огорчение для первых, какая радость для вторых! Или они думают, что соседние народы припишут это дело Скаптию, таскающемуся по собраниям старику? Скаптий прославится этим подвигом; а римский народ будут считать обвинителем ради корысти и обманно овладевающим не принадлежащей ему спорной вещью. Какой судья в частном споре присудил бы себе спорную вещь? Сам Скаптий не сделал бы этого, хотя совесть его совсем уже заглохла. Так говорили консулы, так говорили отцы; но сильнее оказалась жадность и вызвавший ее Скаптий. Приглашенные трибы произнесли суд, что поле принадлежит римскому народу. И писатели утверждают, что то же самое случилось бы, если бы они обратились к суду других; тем не менее в деле нет настолько правоты, чтобы ею искуплялось позорное решение. И римские патриции признали это дело столь же позорным и обидным, как и арицийцы с ардеянами
[308]. Остальная часть года прошла спокойно, без волнений в городе и без внешних войн.
Книга IV
Прения о законе Канулея (о браке между патрициями и плебеями) и его товарищей (о выборе консулов из плебеев) (1–5). Избрание военных трибунов с консульской властью (6). Удаление их; посольство из Ардеи; междуцарствие и выбор консулов (7). Учреждение цензуры (8). Раздоры в Ардее (9). Поражение вольсков (10). Выведение колонии в Ардею (11). Голод в Риме (12). Замысел Спурия Мелия и казнь его (13–14). Недовольство плебеев (15–16). Отпадение и наказание фиденян (17–20). Чума в Риме и нападение фиденян (21). Взятие Фиден (22). Волнение в Этрурии; сокращение продолжительности цензуры (23–24). Чума в Риме; народные трибуны волнуют плебеев (25). Поражение эквов и вольсков (26–29). Засуха и чума; нападение вейян (30). Поражение военных трибунов под Вейями; движение вейян к Фиденам (31). Поражение вейян от диктатора Мамерка Эмилия, взятие Фиден, триумф (32–34). Безуспешные старания народных трибунов о получении плебеями военного трибуната (35–36). Война с вольсками и неудача Семпрония (37–40). Суд над военными трибунами (40–41). Суд над Семпронием не состоялся (42). Поражение эквов; споры патрициев и плебеев из-за квестуры (43). Осуждение Семпрония (44). Заговор рабов; восстание Лабик; раздоры военных трибунов; неудачи римлян; победа их и взятие Лабик (45–47). Аграрные споры (48). Война с Болами; споры о выводе туда колонии; умерщвление военнного трибуна Постумия (49–50). Казнь виновных; взятие Ферентина (51). Чума и голод (52). Нападение эквов и вольсков; победа консула Валерия и раздражение против него народа (52–53). Выбор плебейских квесторов (54). Смуты из-за выбора военнных трибунов вместо консулов (55). Эквы готовятся к войне; споры из-за выбора диктатора; победа римлян (56–57). Потеря Верругины; война с вейянами (58). Взятие у вольсков Анксура (59). Установление жалованья за военную службу (60). Осада Вей; взятие у вольсков Артены (61).
1. Затем следовали консулы Марк Генуций и Гай Курций. То был год [445 г.] тревожный как внутри, так и вне государства. В самом начале его народный трибун Гай Канулей обнародовал законопроект о разрешении законных браков между патрициями и плебеями, который, по мнению патрициев, должен был повлечь за собою осквернение крови их и смешение родовых прав. Вместе с этим трибуны возбудили вопрос, сначала скромно, о дозволении избирать одного консула из плебеев, а потом дело дошло до того, что девять трибунов обнародовали законопроект о предоставлении народу власти избирать консулов по своему усмотрению, из плебеев ли то или из патрициев. Патриции же были того мнения, что, с утверждением подобного закона, высшая власть не только разделится с людьми низшего сословия, но она прямо перейдет от первых лиц к государству, к плебеям.
Поэтому-то они обрадовались, услышав об отпадении ардейского народа, обиженного отнятием у него земли, об опустошении пограничных римских полей вейянами и о волнении вольсков и эквов по поводу возведения укреплений вокруг города Верругины – до такой степени патриции предпочитали хотя бы и несчастную войну унижающему их достоинство миру. Итак, преувеличив еще больше слухи о грозящих опасностях, с целью заставить трибунов замолкнуть со своими требованиями среди шума стольких войн, сенат приказывает произвести набор и заготовить необходимое для войны оружие, не щадя средств, а если бы оказалось возможным, то и с бóльшим напряжением сил, чем то было в консульство Тита Квинкция. Тогда Га й Канулей в коротких словах громко объявил в сенате, что консулы напрасно стращают плебеев, стараясь отклонить их от заботы о новых законопроектах; что при жизни его они никогда не произведут набора, пока плебеи не утвердят обнародованных им и его коллегами проектов. И за сим немедленно созвал народ на собрание.
2. Одновременно и консулы возбуждали сенат против трибуна, и трибун возбуждал народ против консулов. Консулы говорили, что нет уже сил дольше сносить неистовства трибунов; что дело дошло уже до крайних пределов; что внутри государства возбуждается больше войны, чем вне его; и в этом виноваты столько же патриции, сколько плебеи, столько же консулы, сколько трибуны; раз что-либо в государстве награждается, то всегда развивается с наибольшим успехом, – этим объясняется появление достойных людей в мирное время, этим же объясняется появление подобных людей и на поле брани; что в Риме высшие награды даются за мятежи и они всегда служили источником почета как для отдельных лиц, так и для всех вообще. Пусть припомнят, какое величие сената они сами унаследовали от отцов, и подумают, какое передадут своим детям, и как плебеи могут похваляться, что они усилились и приобрели больший почет. Следовательно, нет конца смутам и не будет, пока почет виновников мятежей будет соответствовать степени удачи их. Какие же и сколь важные дела задумал Гай Канулей? Он задумал произвести смешение родов, внести расстройство в государственные и частные ауспиции, чтобы не оставалось ничего чистого, ничего незапятнанного, чтобы, устранив всякое различие, никто не узнавал ни себя, ни своих. Ведь какое же иное значение имеют смешанные браки, как не то, чтобы, чуть не наподобие диких зверей, плебеи и патриции вступали во взаимные сожительства? Чтобы родившийся от такого брака полупатриций-полуплебей, человек, находящийся в разладе даже сам с собой, не знал, какой он крови, какие священнодействия он должен совершать?
[309] Им кажется маловажным, что они вносят беспорядок во все божеские и человеческие установления: возмутители черни добираются уже до консульства. И раньше, ограничиваясь разговорами, они делали попытки только к тому, чтобы один консул избирался из плебеев; а теперь предлагают законопроект о предоставлении народу права избирать консулов, из кого он захочет, из патрициев ли то или из плебеев. А из плебеев, конечно, они имеют в виду выбирать самых отчаянных бунтовщиков – значит, консулами будут Канулеи и Ицилии. Да не допустит же Юпитер Всеблагой Всемогущий, чтобы власть с ее царственным величием пала так низко! И они, консулы, готовы скорее тысячу раз умереть, чем допустить такое великое унижение. Они уверены, что и предки, если бы только могли предвидеть, что от всевозможных уступок плебеи не сделаются покорнее в отношении к ним, а будут после первой удачи все упрямее, предъявляя одни за другими все больше и больше несправедливые требования, – с первого же раза предпочли бы вступить в какую угодно борьбу, чем допустить наложение на себя ига подобных законов. Но раз в ту пору была сделана уступка относительно трибунов, уступили и вторично, и это без конца. Совместное существование в одном и том же государстве народных трибунов и патрициев невозможно: необходимо упразднить или это сословие, или эту магистратуру, и лучше поздно, чем никогда, преградить дорогу дерзости и безрассудству. Неужели допускать, чтобы они, сея безнаказанно раздоры, сначала возбуждали соседей к войнам, а потом не давали государству вооружаться на защиту от войн, ими же затеянных? И допускать ли, чтобы они, чуть не призвав сами врагов, не позволяли набирать войска против этих врагов? Допускать ли, напротив, чтобы Канулей дерзко, словно победитель, заявлял в сенате, что он не дает производить набор воинов, если сенаторы не согласятся на принятие законопроектов? Что же это такое, как не грозить, что он предаст отечество, что он допустит его осаду и пленение? Сколько мужества подобное заявление придает не плебеям римским, а вольскам, эквам и вейянам? Разве эти враги, имея предводителем Канулея, не станут надеяться на возможность взобраться на Капитолий и в Крепость? Если трибуны, вместе с отнятием права и величия у сенаторов, не лишили их и мужества, то консулы раньше готовы выступить вождями против преступности граждан, чем против вражеского оружия.
