Вслед за этим эквы снова начали готовиться к войне, причем в Риме получено было известие из вполне достоверных источников, что к старым врагам собираются присоединиться новые – лабиканцы. Римляне уже свыклись с чуть не ежегодными вторжениями эквов; в Лабики же отправлено было посольство, но послы вернулись с уклончивым ответом, из которого явствовало, что к войне сейчас они не готовятся, но что и мир недолго будет продолжаться. Вследствие этого на тускуланцев возложено было поручение следить за тем, чтобы со стороны Лабик не произошло никакого нового движения.
В следующем году [418 г.] к военным трибунам с консульской властью, по вступлении их в должность, от города Тускула явились послы; трибунами были Луций Сергий Фиденат, Марк Папирий Мугиллан и Гай Сервилий, сын того самого Приска, в диктаторство которого взяты были Фидены. Послы сообщали, что лабиканцы взялись за оружие и, опустошив совместно с войсками эквов поля тускуланцев, расположились лагерем на Альгиде. Тогда лабиканцам была объявлена война; но, вслед за изданием сенатского постановления, предписывавшего двум из трибунов отправиться на войну, а третьему заведовать делами в Риме, среди трибунов вдруг возникли споры: каждый доказывал, что он лучший военачальник, каждый отказывался от заведывания делами города как роли неблагодарной и непочетной. Сенаторы с недоумением смотрели на непристойные препирательства среди товарищей, и Квинт Сервилий наконец сказал: «Раз нет у вас уважения ни к сенату, ни к государству, то конец этим позорным пререканиям положит отцовская власть: начальником города останется без метания жребия мой сын. О, если бы только люди, которые домогаются командования на войне, вели ее с большею осмотрительностью и с бóльшим согласием, чем высказывают это желание».
46. Решено было произвести набор, но не повсеместно из всего народа, а только из десяти триб, выбранных по жребию; то были записаны в воины молодые граждане, которые и отправились на войну под командой двух трибунов. Но раздоры, начавшиеся между трибунами еще в городе, вследствие все того же страстного желания командовать, приняли в лагере еще большие размеры. Не имели они никакого общего плана, каждый отстаивал свое мнение: каждый хотел, чтобы его планы, его распоряжения единственно принимались в расчет, не скрывая при этом взаимного презрения друг к другу, пока, наконец, уступая укоризнам легатов, не решили командовать по очереди через день. Когда об этом дано было знать в Рим, Квинт Сервилий, наученный долголетним опытом, говорят, обратившись с молитвою к бессмертным богам, да не потерпит государство еще большего урона от несогласия трибунов, чем то было под Вейями, и, как бы предчувствуя несомненное поражение, настоял, чтобы сын произвел набор воинов и заготовил оружие. И он оказался неложным пророком. Действительно, в то время, когда Луций Сергий, в день своего командования, расположившись на невыгодной позиции, под самым лагерем неприятельским, последовал за неприятелем, отступившим к своим окопам в притворном страхе, и зашел туда, увлекаемый тщетной надеждой взять лагерь приступом, в это время внезапным натиском эквов римляне были отброшены вниз в долину и при этом движении, которое правильнее назвать низвержением, чем бегством, было задавлено и перебито много людей. И лагерь, с трудом удержанный в тот день, на следующей день, когда враги уже почти со всех сторон обступили его, был покинут в постыдном бегстве через задние ворота. Вожди, легаты и отборная часть войска, окружавшая знамена, устремились в Тускул; остальное войско, рассеявшись во все стороны по полям, разными дорогами направилось в Рим, принося с собою весть о более тяжелом поражении, чем оно было на самом деле. В городе произошло не особенное смятение вследствие того обстоятельства, что исход оказался именно такой, какого боялись, равно как и потому, что военный трибун заготовил резервы, на которые можно было опереться в настоящем опасном положении. И по приказу того же Сервилия, когда, благодаря стараниям низших магистратов, тревога в городе улеглась, поспешно были отправлены лазутчики, которые донесли, что вожди с войском находятся в Тускуле и что неприятель стоит лагерем на месте. Тогда, что подействовало особенно ободрительно на умы граждан, было издано сенатское постановление о назначении диктатора в лице Квинта Сервилия Приска, человека, предусмотрительность которого в управлении делами государства была испытана как раньше, во многих других опасных случаях, так и в исходе настоящей войны, потому что он один предугадал несчастные последствия соперничества трибунов. Выбрав себе в начальники конницы военного трибуна, которым сам был назначен в диктаторы, а именно своего сына (по свидетельству одних; ибо, по свидетельству других, в тот год начальником конницы был Агала Сервилий), он с новой армией выступил на войну и, присоединив к ней войска, вызванные из Тускула, расположился лагерем на расстоянии двух тысяч шагов от неприятеля.
47. Самоуверенность и небрежность, которыми раньше страдали римские полководцы, теперь, благодаря успеху, перешли к эквам. Итак, диктатор, пустив конницу в самом же начале сражения, смял передние ряды неприятелей; а за конницей приказал немедленно двинуться легионам, причем убил одного из своих знаменосцев за его медлительность. Римляне с таким воодушевлением бросились в бой, что эквы не выдержали натиска и, побежденные на поле сражения, устремились в беспорядочном бегстве к лагерю; но на осаду лагеря потребовалось меньше времени и меньше усилий, чем на само сражение. Лагерь был взят и разграблен, причем добычу диктатор предоставил воинам. Тем временем всадники, погнавшиеся за убегавшим из лагеря неприятелем, донесли, что все лабиканцы побеждены и что большая часть эквов убежала в Лабики; тогда на следующий же день войско было направлено к Лабикам, и город, окруженный со всех сторон, был взят штурмом и разграблен. Затем диктатор отвел победоносное войско в Рим и там сложил с себя должность через восемь дней по избрании на нее. А сенат, улучив удобный момент и желая предупредить аграрные смуты, которые готовы были поднять народные трибуны, заведя речь о разделе лабиканских земель, в многочисленном собрании высказался в пользу необходимости вывода колонии в Лабики. Высланные из Рима колонисты, в числе полутора тысяч человек, получили в надел по два югера земли.
Вслед за взятием Лабик и потом два года – один, когда были военными трибунами с консульской властью Агриппа Менений Ланат, Гай Сервилий Структ, Публий Лукреций Триципитин (все трое во второй раз), и Спурий Рутилий Красс, и другой год, когда трибунами были Авл Семпроний Атратин (в третий раз), а два других – Марк Папирий Мугиллан и Спурий Навтий Рутил (во второй раз), протекли в полном спокойствии извне, но среди несогласия из-за аграрных законопроектов внутри.
48. Возмутителями черни выступили народные трибуны Спурий Мецилий и Марк Метилий, оба выбранные в свое отсутствие, первый в четвертый раз, а второй – в третий раз. Так как эти трибуны обнародовали законопроект о разделе всех земель, взятых у неприятелей, между всеми поголовно, и так как по этому плебисциту
[345] богатства значительной части знатных должны были отойти в казну (ибо городу, заложенному на чужой почве, не принадлежало ни одной почти пяди земли, которая не была бы приобретена оружием, и только плебеи владели тем, что им было продано или дано в надел государством), то очевидно было, что плебеям и патрициям предстоит самая отчаянная борьба. И военные трибуны ни в сенате, ни на частных собраниях, созываемых из влиятельнейших лиц, не находили пути к изысканию плана действий, когда Аппий Клавдий, внук того, который был децемвиром в комиссии для составления законов, самый младший из членов сената, бывших на собрании, сказал, как говорят, что он принес из дому старинный фамильный план: прадед его, Аппий Клавдий, показал сенаторам, что единственный путь сломить трибунскую власть это – протест других трибунов. Влиятельность, которой пользуются первые лица в государстве, легко может заставить «новых» людей отказаться от мнения, если порой прибегать к речам, в которых патриций должен помнить не столько о своем величии, сколько о требованиях обстоятельств. Трибуны вооружаются энергией только в борьбе за свои интересы; поэтому, как только они замечают, что товарищи – инициаторы требования – предвосхитили все расположение у плебеев, и им не осталось средств для приобретения такой же популярности, они с большою охотою примкнут к защите интересов сената, чтобы тем снискать себ расположение не только у влиятельнейших из отцов, но и у целого сословия. Все одобряли предложенный план действия, но больше всех хвалил юношу за верность традициям рода Клавдиев Квинт Сервилий Приск. Итак, на каждого возлагается поручение склонять по возможности членов трибунской коллегии к протестам. После роспуска сената влиятельнейшие из сенаторов пожимают руки трибунам. Советами, убеждениями, уверениями, что это будет приятно для каждого из сенаторов в частности и для сената в целом, они подготовили шесть трибунов к протесту. И на следующий день, когда, по заранее сделанному уговору, было доложено сенату, что Мецилий и Метилий поднимают смуту, предлагая оказать народу милость, могущую послужить пагубным примером на будущее время, то старшие из сенаторов стали держать речи в том смысле, что каждый-де ничего уже не может посоветовать от себя, а что единственную помощь видит только в содействии трибунов, и государство, опутанное коварством, подобно частному человеку, ищущему помощи, прибегает под защиту этой власти; лестно-де и для самих трибунов, и для власти их, что трибунат располагает одинаково средствами как для того, чтобы тревожить сенат и возбуждать разлад между сословиями, так и для того, чтобы сдержать бесчестных товарищей. Вслед за этим раздается всеобщий шум в сенате, так как во всех частях курии слышались обращения к трибунам. А когда водворилось молчание, то трибуны, заранее уже подготовленные влиянием вельмож, объявляют во всеуслышание, что они будут протестовать против всякого законопроекта, обнародованного товарищами, который в глазах сената клонится к тому, чтобы пошатнуть государство. Готовность трибунов протестовать встречена была благодарностью со стороны сената; а авторы законопроекта, созвав народ на сходку, хотя и называли своих товарищей изменниками интересам плебеев, рабами бывших консулов и громили их разными ругательными словами, все же взяли свой проект обратно.
