9. Старшие из сенаторов, не разбирая, по вине ли полководцев или вследствие неудачи понесено такое постыдное поражение, высказались за то, что нет надобности дожидаться законного срока комиций, а следует немедленно назначить новых военных трибунов с тем, чтобы они вступили в должность с октябрьских же календ. С этим мнением согласился весь сенат, не возражали против него и прочие трибуны. Лишь Сергий и Вергиний, бывшие именно виновниками того, что сенат раскаивался в выборе магистратов текущего года, сначала просили избавить их от позора, а потом начали протестовать против сенатского постановления, настаивая на том, что они не выйдут в отставку раньше декабрьских ид, дня, установленного для вступления магистратов в должность. Среди этих препирательств народные трибуны, вынужденные во время согласия между гражданами и благополучия в государстве молчать, хотя и против воли, теперь вдруг дерзко стали грозить военным трибунам тем, что прикажут отвести их в тюрьму, если они не подчинятся воле сената. Тогда военный трибун Гай Сервилий Агала сказал: «Что касается вас, народные трибуны, и ваших угроз, то, хотя мне и хотелось бы испытать, как мало вы имеете права и мужества привести их в исполнение, но этому препятствует воля сената, идти против которой я считаю преступлением. Поэтому перестаньте искать в наших спорах повода к нанесению оскорбления, а товарищи или исполнят решение сената, или, в случае их дальнейшего упорства, я немедленно назначу диктатора, который принудит их сложить должность». Речь Агалы встречена была всеобщим одобрением, а сенаторы рады были, что, не прибегая к застращиванию трибунской властью, нашли другую, еще более значительную силу для обуздания магистратов, которые, будучи вынуждены уступить общему требованию, допустили созвание комиций для избрания военных трибунов с условием, чтобы они вступили в должность в октябрьские календы и затем раньше срока вышли в отставку.
10. В год [401 г.], когда военными трибунами с консульской властью были Луций Валерий Потит (в четвертый раз), Марк Фурий Камилл (во второй раз), Марк Эмилий Мамерк (в третий раз), Гней Корнелий Косс (во второй раз), Цезон Фабий Амбуст и Луций Юлий Юл, произошло много событий во внутренней и внешней жизни государства. Так, в то время, когда приходилось вести одновременно войну на несколько фронтов – под Вейями, под Капеной, Фалериями, наконец, войну с вольсками с целью возвратить Анксур, – в Риме набор войска, а вместе с ним и взимание налога встречали затруднения; кроме того, возник спор насчет пополнения коллегии народных трибунов и немало волнений возбудил суд над двумя лицами, бывшими недавно военными трибунами с консульской властью.
Первым делом военных трибунов было произвести набор войска, и тут взяты были на службу не только молодые люди, но заставили записаться и стариков, возложив на них охрану города. А по мере увеличения числа воинов возрастала и потребность в деньгах на уплату жалованья. Между тем взимание налога на этот предмет встречало неудовольствие со стороны плательщиков в городе, потому что охрана города была также связана с необходимостью трудиться над военными сооружениями и служить государству. Это уже само по себе серьезное положение вещей народные трибуны старались сделать еще более обидным, доказывая в своих мятежных речах, что жалованье воинам и установлено для того, чтобы часть плебеев заморить военной службой, а часть – налогом. Одну войну тянут уже третий год и нарочно ведут ее плохо – для того только, чтоб вести подольше. Потом в один набор набрали войска на четыре войны и потянули даже детей и стариков
[356]. Не разбирают уже, лето или зима, чтобы не дать несчастным плебеям ни одной минуты покоя; теперь, обложенные еще податью, они доведены до крайне бедственного положения, так как, вернувшись изнуренными от труда, от ран, наконец, уже в преклонном возрасте и найдя дóма все в запустении, вследствие продолжительного отсутствия хозяина, они должны еще из своего расстроенного имущества вносить налог и сторицей возвращать государству воинское жалованье, словно взятое ими на проценты.
Среди хлопот по набору воинов и взиманию налога, среди забот о более важных делах, которыми заняты были умы граждан, не было возможности выбрать на комициях полное число народных трибунов. Поэтому началась горячая агитация, чтобы коллегия выбрала на вакантные места патрициев. Когда добиться этого оказалось невозможным, тогда, по крайней мере, задались целью пошатнуть закон и достигли того, что коллегией народных трибунов были выбраны, несомненно благодаря проискам патрициев, Гай Лацерий и Марк Акуций.
11. Случилось как раз так, что в тот год народным трибуном был Гней Требоний, который считал долгом своего родового имени выступить защитником Требониева закона. Он кричал, доказывая, что то, чего некогда добивались патриции
[357], вынужденные, однако, отказаться от первой своей попытки, в конце концов завоевали военные трибуны; что Требониев закон упразднен и число народных трибунов заполнено не голосованием народа, а властью патрициев; дело клонится уже к тому, что народными трибунами приходится иметь или патрициев, или прислужников их; силою отнимают ненарушимые законы, с корнем вырывают трибунскую власть; и это произошло вследствие хитрых происков патрициев и преступной измены товарищей трибунов.
Когда озлобление в народе росло не только против патрициев, но и против народных трибунов, как избранных, так и избиравших, тогда трое из коллегии – Публий Кураций, Марк Метилий и Марк Минуций, – из боязни за себя, нападают на Сергия и Вергиния, военных трибунов прошлого года, и, привлекши их к суду, переносят гнев и злобу плебеев с себя на них. Всем, на ком лежал тяжелым бременем набор, налог, продолжительная военная служба, и притом на отдаленном театре войны, всем, кто испытывал скорбь от понесенного под Вейями поражения, всем у кого семейства в трауре по случаю потери детей и братьев, родственников и близких, – всем таким гражданам они объявляли о предоставлении права и возможности судебным порядком искать с этих двух виновных удовлетворения за несчастья, постигшие государство и частных лиц. Ибо, по их словам, причиной всех бед являются Сергий и Вергиний; и не столько улик представляют против них обвинители, сколько уличают сами себя обвиняемые, так как, будучи оба виноваты, они сваливают вину один на другого: Вергиний – укоряя Сергия в бегстве, а Сергий Вергиния – в предательстве. Безумие их совершенно невероятно, так что гораздо ближе к истине предположение, что это дело рук патрициев, заранее и сообща условившихся совершить вероломный поступок. Они и в первый раз дали вейянам возможность зажечь осадные сооружения с целью затянуть войну, и ныне предали армию и передали фалискам римский лагерь. Все это делается для того, чтобы юношество состарилось под Вейями, а трибуны не могли входить к народу с предложениями о разделе полей и о других предметах, служащих к выгодам плебеев, не могли, пользуясь многолюдностью городского населения, проводить своих проектов и противодействовать тайным умыслам патрициев. Уже раньше-де произнесен над виновными суд – и сенатом, и римским народом, и собственными их товарищами: сенат своим постановлением устранил их от управления государством, товарищи, в ответ на отказ сложить с себя должность, принудили их сделать это, пригрозив назначить диктатора, а народ римский выбрал трибунов и повелел им вступить в должность не в декабрьские иды, день, для того установленный в году, но немедленно, в октябрьские же календы, так как было признано, что дальнейшее существование государства немыслимо, если эти два человека будут оставаться в должности. Несмотря на бесповоротное предварительное осуждение в стольких судах, они все же идут на суд народа, думая, что находятся вне опасности и достаточно уже наказаны, если двумя месяцами раньше сделались частными гражданами; а между тем не понимают, что в то время у них была только отнята возможность продолжать вредить, а наказания еще не было наложено, ибо отрешены были от власти и их товарищи, которые во всяком случае не совершили никакого проступка. Пусть же квириты проникнутся тем самым настроением, которое они имели после понесенного недавно поражения, когда видели, как войско, с трудом переводя дух от бегства, израненное, в страхе кидалось в ворота, обвиняя не судьбу или кого-либо из богов, а этих самых вождей. Наверное, нет и теперь на собрании ни одного человека, который бы в тот день не посылал всевозможных проклятий на голову, дом и имущество Луция Вергиния и Марка Сергия. Было бы совершенным безрассудством не пользоваться, когда можно и дóлжно, своею властью против тех, на которых каждый призывал гнев богов. Боги сами никогда не налагают рук на виновных; достаточно, если они предоставляют обиженным в виде оружия благоприятный случай для отмщения.
