«Геродот, – говорит Свида, – сын Ликса и Дрио, галикарнассец знатного происхождения, имел брата Феодора, переселился на Самос через Лигдамида, третьего от Артемисии тирана Галикарнасса. Ибо Писинделид был сын Артемисии, а Лигдамид сын Писинделида. На Самосе Геродот научился ионийскому наречию и написал историю в девяти книгах, начав от перса Кира и царя лидийцев Кандавла. По возвращении в Галикарнасс и изгнании тирана он увидел зависть к себе граждан и добровольно отправился в Фурий, там умер и погребен на площади. Некоторые утверждают, что Геродот умер в Пелле. Повествования его называются «Музами»». Сведения эти пополняются из Свиды же под именами Паниасис и Гелланик, откуда мы узнаем, что в близком родстве с нашим историком был эпический поэт Паниасис, двоюродный брат его или дядя по матери, погибший в борьбе с тираном Лигдамидом, что историк наш жил некоторое время при дворе македонского царя Аминты; этот последний анахронизм обратился впоследствии в известие о смерти историка в Пелле. Как мало осведомлены были относительно Геродота свидетели византийского компилятора, как мало сам он озабочен был выбором достоверных сведений, показывает прежде всего «известие» о том, будто бы историк задолго до переселения в Фурии, т. е. до 443 года до Р. X., составил свою историю в девяти книгах на Самосе, что здесь он научился ионийскому наречию, которым написано его сочинение. Учиться на стороне ионийскому языку Геродоту не было нужды. Массу населения в Галикарнассе составляли в то время и раньше ионяне; найденные Ньютоном галикарнасские надписи, относящиеся к 450 годам до Р. X., написаны на ионийском наречии, очевидно господствовавшем тогда в Галикарнассе. Частое упоминание Самоса Геродотом, внимание историка к его достопримечательностям и роли в судьбах эллинов, а главное, ионийское наречие сочинения в связи с дорийским характером Галикарнасса в позднейшее время привели к измышлению «известия» о долговременном пребывании историка на ионийском острове. Что труд не мог быть закончен на Самосе и не был разделен автором на девять книг, относительно этого не существует разногласия. Равным образом невероятно передаваемое Свидой известие, что Геродот жил у Аминты, поведшее к заключению, что «отец истории» и умер в Пелле. Достаточно было найти в сочинении Геродота благоприятные для царей Македонии выражения, чтобы тотчас отыскалось и объяснение или оправдание их, превратившееся затем в известие о личных отношениях между автором и македонским двором, хотя оно находится в явном противоречии с македонской хронологией
[28]. Далее, участие Геродота в междоусобицах Галикарнасса само по себе не невероятно, хотя противоречит ему отсутствие в истории даже отдаленнейших намеков на активную политическую роль автора в родном городе, притом сопровождавшуюся будто бы тяжелыми личными бедствиями; известие об этом участии у Свиды облечено в такую форму, что способно скорее возбудить недоверие к самому факту. По словам византийского компилятора, Геродот изгнан был из Галикарнасса Лигдамидом, жил долго на Самосе, научился там языку и написал все сочинение, потом возвратился на родину и участвовал в борьбе против тирана. На все это требовалось, конечно, немало времени. Что же нам известно из источников, более заслуживающих веры? Свида называет Лигдамида третьим от Артемисии тираном Галикарнасса, сыном Писинделида, внуком знаменитой воительницы. От Геродота мы узнаем (VII, 99), что в 480 году Писинделид был еще так юн, что нуждался в опеке, и что поэтому регентшей была мать его. Из лапидарного источника известно, что в 454 году Галикарнасс был свободным городом: как таковой он поименовывается в списке обложенных данью афинских союзников. Следовательно, и регентство Артемисии, и правление Писинделида, и долговременная тирания Лигдамида должны быть втиснуты в промежуток времени по наибольшей мере в 25 лет! Вот почему усилия Кирхгофа открыть в ньютоновских надписях подтверждение Свиды и приурочить их к той самой распре, жертвами которой лексикограф называет Геродота и Паниасиса, не могли увенчаться успехом. По тому же самому сначала Шелль, а потом Рюль и Штейн прибегают к догадке, что Лигдамид был не сыном, но братом Писинделида
[29]. Гораздо естественнее допустить, что досужая фантазия плохо осведомленных грамматиков – компиляторов, имея перед собой смутное предание о политической роли историка, опираясь на явное нерасположение его к тирании вообще и на родство историка с Паниасисом, павшим жертвой Лигдамида, неудачно попыталась восстановить один из эпизодов в жизни Геродота и возможно теснее связать его с судьбой города
[30]. Но и у свидетеля Свиды недостало изобретательности для объяснения причины, по которой историк вынужден был покинуть родину вторично, ту самую родину, за которую он пострадал и которая ему же обязана была освобождением от тирании, – и вот Свида передает, что Геродот удалился из Галикарнасса в Фурии, потому что увидел зависть к нему со стороны граждан (ειδεν εαυτόν φυονουμενον υπο τών πολιτών).
При всем том мы не вправе отвергать целиком биографические известия Свиды о Геродоте, как поступает Бауэр. В возражение новейшему биографу можно указать на галикарнасское происхождение историка, известное и Свиде, имя отца, подтверждаемое галикарнасской же надписью; должно быть, верно и имя брата его, Феодора. Весьма недостаточно основание, по которому Бауэр заподозривает подлинность известия о родстве нашего историка с Паниасисом. Он исходит из того положения, неверность которого показана выше, будто происхождение Геродота из Галикарнасса установлено впервые все теми же александрийскими грамматиками, будто раньше этого господствовало убеждение в происхождении его из Фурий, и будто родственная связь Геродота с галикарнассцем Паниасисом есть лишь измышление позднейшего времени. Но раз основание критики неверно, теряет силу и его отрицательное заключение. Напротив, само сочинение Геродота представляет доказательства близкой связи между двумя писателями, а именно: обширное знакомство автора с древнеэллинской поэзией, преимущественно эпической, а также многообразная зависимость его в форме изложения от гомеровского эпоса
[31].
Во всяком случае, компиляция Свиды дает несколько больше того, что мы узнали из фантастической повести Лукиана.
