129. Молва гласит, что в древности Фессалия была озером, потому что со всех сторон заключена была чрезвычайно высокими горами. С востока ее ограничивают горы Пелий и Осса, соединяясь между собой основаниями; на севере возвышается Олимп, на западе – Пинд, а на юге и юго – западе – Офрис; Фессалия есть котловина, заключенная между этими горами. Из множества рек, в нее вливающихся, наиболее значительны следующие пять: Пеней, Апидан, Одохон, Энипей и Памис. Все эти реки вытекают из гор, обнимающих Фессалию, входят под собственными именами в эту равнину и, соединив свои воды в одну реку, узким ущельем изливаются в море. Непосредственно после слияния рек только имя Пеней получает преобладание над прочими и остальные реки превращает в безымянные. Говорят, что в древности, когда еще не было ущелья и этого истока для воды, те же самые реки и, кроме рек, озеро Бебеида, не имея теперешних своих названий, протекали так же, как и теперь, и своими водами превращали всю Фессалию в море. По словам самих фессалийцев, ущелье, через которое протекает Пеней, сделано Посейдоном, и это правдоподобно. Действительно, всякий, кто думает, что Посейдон сотрясает землю и что расщелины, производимые землетрясением, дела рук этого божества, тот и при виде этого ущелья может сказать, что оно сделано Посейдоном; ибо для меня очевидно, что это горное ущелье есть последствие землетрясения.
130. На вопрос Ксеркса, не может ли быть для Пенея другого выхода в море, с точным знанием дела отвечали: «Царь, река не имеет другого выхода к морю, кроме этого одного, потому что вся Фессалия кругом окаймлена горами». Как говорят, Ксеркс на это заметил: «Сообразительные люди фессалийцы. Уже задолго они остерегались этого и сообразили между прочим, что занимают страну, которую можно столь легко взять и так быстро покорить. Стоило бы только направить эту реку в их страну, с помощью насыпи удалив воду из ущелья и отклонив с того русла, по которому теперь текут ее воды, – и вся Фессалия, что за этими горами, была бы затоплена». При этом замечании Ксеркс имел в виду потомков Алевада, потому что они, будучи сами фессалийцами, сдались царю прежде всех эллинов, и Ксеркс воображал, что они предлагали ему союз от имени всего своего народа. После этого царь обратно отплыл к Ферме.
131. Много дней пробыл он в Пиерии, потому что третья часть персидского войска вырубала леса на македонских горах для того, чтобы все полчище могло перевалить через горы к перребам. Тем временем возвратились назад глашатаи, посланные в Элладу с требованием земли, причем одни вернулись с пустыми руками, а другие – с землей и водой.
132. Землю и воду дали: фессалийцы, долопы, эниены, перребы, локры, магнеты, малийцы, фтиотийские ахейцы, фиванцы и другие беотийцы, за исключением феспийцев и платейцев. Против них те эллины, что решались на войну с варваром, заключили между собой союз, скрепленный следующей клятвой: все те эллины, которые без нужды сдались персам, должны будут, в случае победы союзников, пожертвовать дельфийскому божеству десятую долю состояния отступников. Такую клятву дали друг другу эллины.
133. В Афины и Спарту Ксеркс не послал глашатаев с требованием земли по следующей причине: когда прежде Дарий послал к ним глашатаев с этой целью, то афиняне бросили требовавших в яму, а спартанцы в колодезь, предлагая оттуда самим взять землю и воду и отнести царю. Вот почему Ксеркс теперь не посылал туда глашатаев с требованием. Не могу сказать, какая беда постигла афинян за то, что они так поступили с глашатаями, разве то, что разорены были их страны и город; но мне кажется, не это было причиной их разорения.
134. Однако на лакедемонян обрушился гнев Агамемнова глашатая Талфибия. В Спарте есть святилище героя Талфибия, есть и потомки его, именуемые Талфибидами, на которых возложена почетная обязанность выполнять все посольства от имени спартанского государства. После умерщвления глашатаев спартанцы не могли получить во время своих жертвоприношений благоприятных указаний, и так было долгое время. Это огорчало и удручало лакедемонян; они часто созывали Народное собрание и через глашатая объявляли, не желает ли кто из лакедемонян пожертвовать жизнью для Спарты. Спартанцы Сперхий, сын Анериста, и Булис, сын Николая, люди знатные по происхождению и очень богатые, добровольно вызвались дать Ксерксу удовлетворение за гибель Дариевых глашатаев в Спарте. Поэтому спартанцы отослали их к мидянам на гибель.
135. Удивления достойна и отвага этих людей, и нижеследующие слова их. По прибытии в Сузы они явились к Гидарну. Гидарн, родом перс, был правителем прибрежных народов в Азии. Он принял их радушно и во время угощения спросил: «Почему, лакедемоняне, вы отвергаете дружбу царя? Взгляните на меня и на мое положение и судите, как царь умеет ценить людей достойных. Итак, если и вы отдадитесь царю, то с его соизволения каждый из вас может стать владыкой Эллинской земли, потому что царь считает вас доблестными людьми». На это спартанцы отвечали: «Обращенный к нам совет твой, Гидарн, односторонен. Ты советуешь нам то, что испытал сам, но не то, чего не испытал. Рабское состояние тебе известно, но свободы ты не вкушал и не знаешь, приятна ли она или нет, ибо если бы ты испытал ее, то советовал бы нам сражаться за нее не копьями только, но и секирами». Так отвечали они Гидарну.
136. По прибытии в Сузы спартанцы явились к царю. Когда оруженосцы приказывали им и хотели силой заставить их пасть в благоговении ниц пред царем, те отказались исполнить это даже в том случае, если будут наклонять их толчками в голову; не в обычае у них, говорили спартанцы, молиться человеку, и не ради этого они пришли сюда. Отвергнув такое требование, они засим сказали приблизительно следующее: «Царь мидян, лакедемоняне прислали нас для того, чтобы дать удовлетворение за погибших в Спарте глашатаев». В ответ на это Ксеркс по своему великодушию заметил, что он не уподобится лакедемонянам; те умерщвлением глашатаев нарушили правила, обязательные для всех народов, сам он, порицающий их за это, не сделает того же и не избавит лакедемонян от вины умерщвлением пришедших.
137. По совершении этого спартанцами гнев Талфибия немедленно был смирен, хотя Сперхий и Булис возвратились в Спарту. Однако, по словам лакедемонян, много спустя он снова вспыхнул во время войны пелопоннесцев и афинян, и при том самым странным образом. Что гнев Талфибия обрушился на вестников и не унимался до тех пор, пока не был удовлетворен, это было справедливо; напротив, что он постиг сыновей тех лиц, которые ходили к царю для умилостивления разгневанного Талфибия, именно на Николая, сына Булиса, и на Анериста, сына Сперхия, который с помощью вполне вооруженного ластового судна завладел тиринфской колонией Галиеями, – это представляется мне ясно делом разгневанного божества. Ибо люди эти в качестве послов отправлены были лакедемонянами в Азию; но фракийский царь Ситалк, сын Терея, и абдерит Нимфодор, сын Пифея, выдали их, захватив подле Бисанфа, что на Геллеспонте; доставленные в Аттику, они были казнены афинянами, вместе с ними и коринфянин Аристей, сын Адиманта. Впрочем, это случилось многие годы спустя после похода персидского царя*.
138. Возвращаюсь к прежнему рассказу. Хотя военный поход царя имел такое название, как будто войско шло на одни Афины, но на самом деле он был направлен против всей Эллады. Эллины знали об этом задолго до того, и не все одинаково относилась к походу. Те из них, которые дали персу землю и воду, были спокойны в уверенности, что варвары не причинят им никакой беды. Напротив, отказавшие в земле и воде пребывали в большом страхе, потому что в Элладе не было достаточного числа кораблей для того, чтобы выдержать нападение врага, ибо масса населения не желала вести войну и сильно сочувствовала мидянам.
