224. Когда у большинства эллинов копья уже сломались, они рубили персов мечами. В этой битве пал и Леонид, оказавшийся доблестнейшим воином, а с ним вместе и другие знатные спартанцы; имена их, как людей достойных, я узнал, и не только их, но и всех трехсот. Однако здесь пали и многие знатные персы, в числе их два сына Дария, Аброком и Гиперанф, родившиеся у Дария от Фратагуны, дочери Артана. Артан был брат царя Дария, сын Гистаспа. Он передал Дарию вместе с дочерью и все свое имущество, потому что она была единственное дитя его.
225. Там же пали в сражении два брата Ксеркса. Из‑за тела Леонида произошла жестокая свалка между персами и лакедемонянами, пока наконец эллины благодаря своей храбрости не вырвали его из рук врагов (при этом они четырехкратно обращали неприятеля в бегство). Так шло сражение до тех пор, пока не явились варвары с Эпиальтом. Лишь только эллины узнали об их прибытии, ход битвы переменился: они отступили назад, к теснине, миновали стену и все вместе, за исключением фиванцев, расположились на холме. Холм этот возвышается у входа в ущелье, где теперь стоит каменный лев в честь Леонида. В этом месте они защищались мечами, у кого мечи еще уцелели, а также руками и зубами, пока варвары не похоронили их под стрелами, причем одни напали на них спереди и разрушили до основания стену, другие обходили их с тыла и таким образом окружали со всех сторон.
226. Среди столь доблестных лакедемонян и феспийцев прославился больше всех, как говорят, спартанец Диенек. Рассказывают, что перед битвой с мидянами он сделал следующее замечание при известии кого‑то трахинца, что варвары закроют солнце тучей стрел, когда спустят их с тетивы. Так велико было количество стрел их! Диенек не смутился этим и, не придавая важности количеству мидян, заметил, что гость из Трахин приносит им вполне благоприятное известие, потому что сражение с мидянами будет происходить не на солнце, а в тени, если они закроют солнце. Говорят, что этим и другими подобными замечаниями лакедемонянин Диенек оставил по себе память.
227. После него отличились храбростью, как говорят, два лакедемонянина, сыновья Орсифанта, Алфей и Марон. Из феспийцев прославился больше всех сын Гарматида по имени Дифирамб.
228. Над эллинами, погребенными на том самом месте, где они пали, равно как и над теми, которые погибли до удаления союзников Леонидом, поставлена была надпись, гласившая следующее:
Здесь некогда против трех миллионов
Сражались четыре тысячи пелопоннесцев.
Такова была надпись над всеми павшими. Надпись собственно над спартанцами гласила так:
Чужестранец, возвести лакедемонянам,
Что мы лежим здесь, верные законам.
Такова надпись над лакедемонянами, а над гадателем следующая:
Это могила славного Мегистия, которого убили некогда мидяне
После перехода через реку Сперхей,
Того гадателя, который достоверно знал надвигавшуюся гибель,
Но не захотел покинуть правителя Спарты.
Этими досками с надписями, за исключением надписи гадателя, почтили павших амфиктионы; надпись над гадателем Мегистием поставил сын Леопрепея Симонид, так как они связаны были между собой узами гостеприимства.
229. О двух из этих трехсот спартанцев, Еврите и Аристодеме, рассказывают следующее: им обоим можно было при взаимном соглашении или вместе укрыться в Спарте, потому что Леонид отпускал их из лагеря и они по причине опасной болезни глаз лежали в Альпенах, или же, если не желали возвращаться домой, умереть вместе с прочими; хотя им можно было выбирать одно из двух, однако они не желали действовать сообща и разошлись в решениях. Как рассказывают, Еврит при известии о том, что персы обошли гору кругом, потребовал себе вооружение, облекся в него и приказал илоту вести его к сражающимся; тот привел его, но потом бежал, а Еврит попал в свалку и погиб. Аристодем по робости остался позади. Если бы Аристодем болел один и по болезни возвратился в Спарту или если бы они возвратились в Спарту оба вместе, то, я полагаю, спартанцы не гневались бы вовсе. Теперь же, когда один из них погиб, а другой при тех же самых обстоятельствах не пожелал идти на смерть, спартанцы не могли не разгневаться сильно на Аристодема.
230. Итак, по словам одних, Аристодем укрылся в Спарте именно при таких обстоятельствах. Другие рассказывают, что его послали из лагеря вестником и что, хотя ему можно было поспеть к сражению, он не захотел этого, замешкался в пути и таким образом спасся, тогда как другой вестник, товарищ его, подоспел к сражению и был убит.
231. По возвращении в Лакедемон позор и бесчестие постигли Аристодема. Бесчестие состояло в том, что никто из спартанцев не давал ему своего огня, никто не говорил с ним, а позор – что он был назван Аристодемом – Трусом. Однако в сражении при Платеях Аристодем совершенно смыл с себя запятнавшую его вину.
232. Рассказывают еще о другом человеке, уцелевшем из этих трехсот благодаря тому, что он был послан вестником в Фессалию; имя его Пантит; говорят, что по возвращении в Спарту его ожидало бесчестие, и он удавился.
233. Что касается фиванцев, во главе которых стоял Леонтиад, то они вынуждены были сражаться против царского войска до тех пор, пока стояли вместе с эллинами. Но когда заметили перевес на стороне персов и когда эллины с Леонидом во главе спешили занять холм, тогда фиванцы отделились от них и с протянутыми вперед руками приблизились к варварам; при этом они открывали сущую правду, что сочувствуют мидянам, что они дали царю землю и воду в числе первых, что они явились к Фермопилам по принуждению и неповинны в поражении, понесенном царем. Такими речами они спасли себя, а для подтверждения своих слов имели свидетелями фессалийцев. Однако не все удалось им. Когда они подошли и варвары захватили их, то одни из них были тут же перебиты, другим, именно большинству их, выжжены были царские клейма, причем первым был вождь Леонтиад. С течением времени платейцы казнили сына его Евримаха, когда он во главе четырехсот фиванцев выступил против них и завладел городом Платеями.
234. Так сражались эллины у Фермопил. Ксеркс призвал Демарата и, прежде чем спросить его, сказал следующее: «Ты, Демарат, человек честный; в том убеждает меня твоя правдивость: все случилось так, как ты говорил. Теперь отвечай мне: как велико число остальных лакедемонян и сколько их, столь искусных в военном деле, или же все они таковы?» «Царь, – отвечал Демарат, – число всех лакедемонян велико, и городов у них много; но то, что желаешь узнать, ты узнаешь. В Лакедемоне есть город Спарта с населением тысяч в восемь, и все они таковы же, как и те, что сражались в этом месте; прочие лакедемоняне не таковы, но все же храбры». На это Ксеркс заметил: «Каким образом, Демарат, можно покорить этот народ с наименьшим трудом? Объясни мне. Ведь ты был царем их и тебе известны все их помыслы».
235. «Царь, – отвечал Демарат, – если ты серьезно желаешь посоветоваться со мной, то я обязан сообщить тебе самое верное средство: отряди против Лаконской земли триста кораблей из твоего флота. Подле нее лежит остров по имени Кифера. Мудрейший у нас человек, Хилон, сказал некогда, что для спартанцев было бы выгоднее, если бы остров погрузился в море, а не возвышался над водой; ибо он постоянно ждал от этого острова того, что я тебе скажу, – он говорил так не потому, что предвидел твой поход, но потому, что одинаково опасался какого бы то ни было нашествия. С этого острова пускай твои корабли наводят страх на лакедемонян. Если лакедемоняне будут заняты собственной войной на границе одной земли, то нечего опасаться, что они окажут помощь остальной Элладе, если твое сухопутное войско будет покорять ее. С покорением всей Эллады один лаконский народ станет бессильным. Если ты этого не сделаешь, то в будущем ожидай следующего: к Пелопоннесу примыкает узкий перешеек; в этом месте следует тебе ожидать сражений более жестоких, нежели бывшие раньше, потому что все пелопоннесцы заключили между собой клятвенный договор против тебя. Если же ты сделаешь это, то и перешеек, и города отдадутся тебе без боя».
