61. Когда говорил это Фемистокл, коринфянин Адимант снова стал нападать на него. Он велел молчать человеку без родины и не позволял Еврибиаду давать голос человеку, лишенному города: когда Фемистокл покажет свой город, тогда только разрешал он подавать ему голос вместе с другими. Предлагал это Адимант потому, что Афины были взяты неприятелем и находились в его власти. Тогда Фемистокл долго укорял и его, и коринфянин и в речи своей доказал, что у его сограждан и город, и земля больше, чем у них, так как у афинян есть двести вполне снаряженных кораблей и нет такого эллинского народа, который мог бы отразить их нападение.
62. Доказав это в своей речи, Фемистокл перешел к Еврибиаду и говорил с боўльшим возбуждением, чем прежде: «Или ты останешься здесь и покажешь себя человеком доблестным, или не останешься и погубишь Элладу, ибо в кораблях решение этой войны. Итак, послушай меня. Если же ты не поступишь так, мы немедленно забираем на корабли наших домашних и переселяемся в Италию, в город Сирис, который искони был нашим и по изречению оракула должен быть заселен нами. Вы вспомните мои слова, когда лишитесь таких союзников».
63. Эта речь Фемистокла переубедила Еврибиада, как мне кажется, потому главным образом, что он опасался, как бы афиняне не покинули эллинов, если он переведет к Истму свои корабли. Действительно, если бы афиняне оставили союзников, то эллины не были бы уже в состоянии выдержать борьбу с варварами. Поэтому он решил оставаться на месте и здесь же дать морское сражение.
64. После споров у Саламина, согласно решению Еврибиада, союзники стали приготовляться к морской битве на этом месте. Когда на следующий день с восходом солнца случилось сотрясение на суше и на море, эллины решили дать обет богам и призвать на помощь Эакидов. Так они и сделали, а именно: дали обет всем богам, а потом призвали из Саламина Эанта и Теламона; за Эаком и прочими Эакидами отрядили корабль на Эгину.
65. Сын Феокида Дикей, афинский изгнанник, человек влиятельный у мидян, в то время как Аттика была покинута жителями и опустошалась сухопутным войском Ксеркса, случайно находился на Фриасийской равнине вместе с лакедемонянином Демаратом. По его уверению, они увидели идущую от Элевсина пыль, как будто тысяч от тридцати человек, и когда выражали изумление, какие люди могли бы поднять такую пыль, скоро услышали восклицание, и восклицание это показалось им мистическим иакхом1. Демарат был несведущ в элевсинской святыне и потому спросил его, Дикея, что означает раздавшийся голос. «Демарат, – отвечал он, – царскому войску угрожает неизбежно тяжкая беда. Так как Аттика лишена своих жителей, то очевидно голос этот божественный и идет от Элевсина на помощь афинянам и союзникам. Если облако пыли опустится к Пелопоннесу, то самому царю и его войску опасность угрожает на материке; если оно обратится к кораблям, что при Саламине, то царю предстоит опасность потерять свой флот. Элевсинское празднество афиняне совершают ежегодно в честь Матери и Коры*, и каждый желающий из афинян и прочих эллинов посвящается в празднество; то восклицание, которое ты слышишь, они произносят в честь Иакха на этом празднестве». «Молчи, – сказал на это Демарат, – и не говори о том никому другому. Если слова твои дойдут до царя, ты потеряешь голову, и ни я, ни кто другой не в силах будем спасти тебя. Поэтому молчи, а о войске позаботятся боги». Пока Демарат давал такой совет, рассказывал Дикей, на том месте, где была пыль и слышался голос, поднялось облако и понеслось к стоянке эллинов, что у Саламина. Из этого они заключили, говорил Дикей, что гибель предстоит флоту Ксеркса. Вот что рассказывал сын Феокида Дикей, ссылаясь на свидетельство Демарата и других.
66. После осмотра места поражения лакедемонян воины, находившиеся во флоте Ксеркса, переправились обратно из Трахина в Гистиею. Там они прождали три дня и затем поплыли через Еврип; в следующие три дня они прибыли в Фалер. Как мне думается, варваров вторглось в Аттику с суши и с моря не меньше, чем сколько их перешло к Сепиаде и Фермопилам. Ибо вместо тех варваров, которые погибли от бури или пали при Фермопилах и в битвах на море при Артемисии, я ставлю воинов, которые тогда еще не следовали за царем, а именно: малийцев, дорийцев, локров, беотийцев, выступивших со всем своим войском, кроме феспийцев и платейцев, а также каристийцев, андросцев, теносцев и прочих островитян, за исключением жителей пяти городов, имена которых упомянуты мной выше. Вообще, чем дальше подвигался персидский царь внутрь Эллады, тем больше становилось число следовавших за ним народов.
67. Итак, все эти воины вступили в Аттику, кроме паросцев, которые остались позади у Кифна в ожидании исхода борьбы. Когда остальные воины прибыли в Фалер, к кораблям их сошел сам Ксеркс, дабы посоветоваться с начальниками кораблей и узнать их мнение. По прибытии туда Ксеркс занял возвышенное место; затем явились тираны подчиненных ему народов и начальники кораблей и сели в том порядке, в каком каждый из них пользовался почетом у царя, а именно: первым сел царь Сидона, вторым царь Тира, а за ними остальные приглашенные. Когда они сели в порядке один за другим, Ксеркс послал Мардония спросить и узнать мнение каждого о том, следует ли давать сражение на море.
68. Мардоний обходил и спрашивал всех, начав от сидонского царя; все высказывали одинаковое мнение, предлагая дать морскую битву, только Артемисия сказала следующее: «Передай, Мардоний, царю то, что говорю я, ибо в морских битвах при Эвбее я не была трусливее прочих и совершила подвиги не последнего разряда. Мне, владыка, подобает высказать перед тобой мое истинное мнение, которое я считаю наиболее выгодным для твоего дела, и потому скажу тебе: щади свои корабли и не давай морской битвы, так как эти люди на море настолько сильнее твоих людей, насколько мужчины сильнее женщин. Неужели тебе непременно нужно подвергать себя опасности в битвах на море? Разве ты не имеешь в своей власти Афин, ради которых и предпринимал поход? Но ты владеешь и остальной Элладой, и на пути твоем нет противника; те, которые сопротивлялись тебе, подверглись заслуженной участи. Я скажу тебе, чем, по – моему, кончится дело неприятелей. Если ты не станешь торопиться с морской битвой и будешь удерживать свои корабли здесь, у берега, или подвинешься дальше еще к Пелопоннесу, то замыслы твои, владыка, осуществятся без труда, ибо эллины не в состоянии сопротивляться тебе долгое время. Ты рассеешь их, и все они разбегутся по своим городам, ибо на этом острове нет у них, как я слышала, съестных припасов. Да и невероятно, чтобы эллины, прибывшие сюда из Пелопоннеса, спокойно оставались здесь, когда ты поведешь на Пелопоннес сухопутное войско; им не придет тогда на мысль сражаться на море за Афины. Наоборот, если ты поторопишься дать морскую битву немедленно, то я опасаюсь, как бы поражение флота не принесло несчастья и твоему сухопутному войску. Наконец, царь, обрати внимание на то, что у хороших господ обыкновенно дурные рабы, а у дурных господ хорошие рабы. У тебя, лучшего из людей, есть дурные рабы, которые считаются в числе твоих союзников: египтяне, киприоты, киликийцы и памфилы. От них нет тебе никакой пользы».
69. Когда Артемисия говорила это Мардонию, все благорасположенные к ней огорчались такими речами в ожидании, что она претерпит что‑либо недоброе от царя за то, что не советует давать сражение на море. Напротив, другие, злобствовавшие на нее и завидовавшие ей потому, что она почтена была царем превыше всех союзников, радовались этому разногласию в надежде, что оно погубит Артемисию. Когда мнения были сообщены Ксерксу, он остался очень доволен предложением Артемисии и, хотя и прежде считал ее превосходной женщиной, теперь превозносил еще больше. И все‑таки Ксеркс велел следовать мнению большинства, полагая, что в сражении при Эвбее персы были нерадивы вследствие его отсутствия, теперь же он решил, что будет сам взирать на битву.
