Последуем за критиком дальше. Не зная иностранных языков, Геродот, в Египте например, должен был довольствоваться, замечает Сэйс, услугами присяжных проводников и низших храмовых служителей, а «всякому путешественнику известно, какое своеобразное понятие можно составить себе об истории и свойстве осмотренных памятников, о жителях и обычаях страны, если находиться в зависимости от россказней проводников и ciceroni». Вследствие этого, признавая вместе с другими некоторую долю достоверности за известиями Геродота об Элладе в различных частях, критик рекомендует крайнюю осторожность по отношению к известиям его о странах Востока. «Только там, – заключает он, – можно полагаться на известия Геродота, где они подтверждаются туземными памятниками, открытыми путем новейших изысканий; в других случаях, когда правдивость известий не доказывается памятниками или внутренней очевидностью, мы обязаны относиться к ним так же, как относились древние скептики. Египтология и ассириология сделали для нас окончательно невозможным доверие к неподтвержденным известиям Геродота о предметах Востока». В другом месте он замечает, что Геродотова история Египта, Вавилонии, Ассирии есть большей частью не что иное, как собрание басен или народных рассказов, ходивших в среде зевак эллинов и полупрофессиональных проводников на границах персидской монархии.
Скептицизм английского издателя Геродота не ограничивается, однако, и этим. «Отец истории» представляется ему необычайно невежественным и неспособным к арифметическим вычислениям, хотя бы дело шло о простом сложении или вычитании двух или нескольких чисел. Так, он указывает, что 341 поколение составляют 11 366 3/4 года, а не 11 340 лет, как считает автор, хотя сам же прибавляет, что Геродот определяет здесь поколение в 30 лет, а не в 33 1/3. Немного выше он уличает Геродота в неумении вычесть 455 из 665 (II, 141) и т. п. Но в одном месте критик сам проглядел цифры и напрасно взваливает вину на автора. Дело в том, что Геродот исчисляет всю сумму податей, поступавших ежегодно в казну Дария, в 14 560 эвбейских талантов: 4680 золотом + 9880 серебром; последняя цифра есть поправка к рукописному чтению вместо 9540, поправка, принятая в текст самим Сэйсом (II, 95); с поправкой расчет получается верный. А Сэйс в примечании к той же главе вводит в сложение не существующее в его же тексте число 9540 и отсюда заключает о неумении Геродота… складывать два числа! Укажем несколько других случаев неверной оценки Геродота: в книге I (32) историк насчитывает в 70 годах 26 250 дней, полагая, следовательно, на каждый год 375 дней. Ошибка Геродота при этом не арифметическая, как утверждает Сэйс, и произошла оттого, что Солонова система вставочных месяцев применена им к гражданскому году в 364 дня, а не к лунному в 354, для коего она и была придумана. Геродотову оценку афинской тирании (I, 59) Сэйс называет несправедливой; но воззрение Геродота на тиранов разделялось всей древностью. По поводу известия историка, что материнство было в обычае у одних только ликийцев (I, 173), Сэйс замечает, что «Геродот ошибся», и при этом дает ссылку на Леббока, Калье, Эллиота в доказательство распространенности этого обычая у первобытных племен. В такой «ошибке» можно обвинять каждого нового исследователя, если он сообщает известия, верные о каких‑либо обычаях или учреждениях, но знает не все народы, которым эти обычаи свойственны. Геродот со слов других передает, что кавказские народцы, питающиеся плодами диких деревьев, совершают половые отправления наподобие скотов (I, 203). Сэйс называет известие это весьма неправдоподобным и при этом ссылается опять на Леббока, которому неизвестны такого рода половые отношения у кавказских горцев, – как будто это возражение против известия о Кавказе за четыре с половиной века до Р. Х.! Неверно, будто Геродот причисляет массагетов, тиссагетов и гетов к скифам (I, 201). Важная заслуга историка относительно Скифии состояла именно в расчленении первоначального, слишком общего понятия «скифов» на особые этнографические группы
[220]. Рассуждения Геродота о том, что разливы Нила не могут происходить от таяния снегов у верховьев реки, рассуждения, прямо вытекающие из основного ошибочного представления историка о солнечной системе, обличают, по словам Сэйса, недостаток логики у писателя; напротив, со своей точки зрения историк был вполне логичен (II, 28). То же самое относится и к другому замечанию критика, где Геродотово объяснение разливов Нила (II, 24) называется нелепым (absurd), обличающим и невежество его в области естествоведения, и неспособность к обобщению. Геродоту навязывается географическое понятие, которого он нигде не высказывает, именно, что «Африка и Европа равны между собой и поэтому взаимно уравновешиваются». У Геродота, наоборот, мы читаем, что «Европа по длине равняется остальным двум частям вместе взятым, а по ширине нельзя даже и сравнивать ее с Азией и Ливией, т. е. Африкой (IV, 42. 45)! Это уже трудноизвинительная ошибка для строгого критика древнего историка. Не менее крупную ошибку делает Сэйс в примечании к I, 30 по поводу известия Геродота о войне между афинянами и соседями (вероятно, мегарцами) при Элевсине: «Это показывает, – говорит критик, – что объединение Аттики, приписываемое в народных легендах Тесею, «установителю», не имело места даже до последнего времени перед Солоном; быть может, оно было одним из результатов тирании Писистрата». Все примечание критика есть последствие неточного перевода комментируемого места: Сэйс, очевидно перевел προς τους αστυγειτουας εν Ελευσινι «с соседями элевсинцами» вместо «с соседями при Элевсине», или «в Элевсине». Если бы у Геродота действительно было такое известие, то гораздо больше многих других, отмеченных Сэйсом, оно свидетельствовало бы о недостаточном знании историком важнейших событий даже эллинской старины. Заключение Сэйса в этом случае противоречит решительно всем нашим знаниям о судьбах Аттики, объединение которой совершилось до Троянской войны, а не при Писистрате. Интересно, каким образом критик, шаг за шагом следящий за автором и уличающий его в невежестве, в нелогичности и в намеренном морочении публики, мог довериться невозможному известию, ошибочно внесенному самим критиком в текст, принять его и строить на нем еще более невозможные заключения. Относительно имени Гомера Сэйс разделяет одно из старых объяснений, переводя oГmhpoj the fitted together, «сложенный вместе», хотя гораздо проще видеть в имени Гомер нарицательное, заложник.
Однако да не подумает читатель, что труд Сэйса весь сводится к придирчивой и нередко несправедливой критике «отца истории». Совсем нет. В книге его читатель найдет множество ценных научных сведений, поясняющих и исправляющих древнего повествователя, а в приложениях сжатые законченные очерки, соответствующие отдельным частям Геродотова повествования. Необходимость подобного труда очевидна для каждого, кому известны и ревность новых ориенталистов в исследовании стран, описанных Геродотом, и все увеличивающееся накопление частных изысканий в этой области, и, наконец, значительная научная компетентность автора. По словам критика из журнала «Атенеум», «в Англии нет другого ученого, которому задача эта была бы более по силам, нежели Сэйсу. Знакомый со всеми языками Передней Азии, разобравший множество новооткрытых текстов, располагающий знанием нескольких новых языков, любознательный путешественник, посетивший в Малой Азии и Египте каждую местность, осмотренную Геродотом, он владеет для правильного освещения восточной истории, содержащейся у древнеэллинского рассказчика, знанием всего материала из первых источников… Блестящие этюды, в которых он набрасывает историю Египта, Месопотамии, Персии, Малой Азии, способны заменить собой все, что говорилось в прежних изданиях». Подобные похвалы высказаны были автору и в нескольких других английских журналах, и, разумеется, никому и в голову не может прийти сопоставлять между собой по степени научной достоверности, полноты и последовательности изложения повествование древнего писателя, вооруженного самыми скудными орудиями изучения, руководившегося теологическими и моралистическими тенденциями с одной стороны, и исследование современного ориенталиста, располагающего обширной ученой литературой и воспитанного в духе критики – с другой. Нельзя не согласиться с историком древнеэллинской литературы Магаффи, что «современная наука может смело гордиться тем, между прочим, что ей удалось открыть истину там, где почтенный эллинский исследователь вынужден был довольствоваться лишь ловким опросом свидетелей и сличением их небрежных и невежественных показаний».
