Выйдя на берег, присоединились они все к Тимолеонту, который тотчас занял Мессену и потом в порядке пошел на Сиракузы, более полагаясь на благоприятство счастья и на благополучные успехи свои, нежели на силы. При нем было не более четырех тысяч человек. Магон, который и прежде был в смятении и беспокойстве, узнав о его приближении, возымел к Гикету еще большее подозрение по следующей причине: окружающие город болота* принимают в себя много пресной воды из многих рудников и озер и из рек, впадающих в море. В этих болотах находится множество угрей, которых всегда можно ловить в изобилии. В праздное время наемные воины с обеих сторон занимались рыбной ловлей. Они были греки и не имели никакой частной причины к взаимной вражде; в битвах сражались они мужественно, но в перемириях сходились и разговаривали между собою. Некогда, занимаясь одним делом, ловлей угрей, они вступили в разговоры, любуясь выгодами тамошнего моря и приятным положением окрестностей. При этом один из воинов коринфских сказал другим: «И этот столь великий город, обилующий столькими приятностями и выгодами, вы, хотя и греки, стараетесь предать варварам! Вы хотите поселить близ нас этих злобных и кровожадных карфагенян, когда надлежало бы желать, чтобы между ними и Грецией было несколько Сицилий! Ужели вы думаете, что для утверждения власти Гикета подвергаются они таким опасностям и привели сюда многочисленные силы от столпов Геракловых и с Атлантического моря? Когда бы сей тиранн был одарен приличным полководцу благоразумием, то не изгнал бы отселе отцов и основателей города; не навел бы на отечество его врагов, но, согласившись с Тимолеонтом и коринфянами, получил бы от них приличные почести и силу». Эти слова разнесены были в войске наемными ратниками и внушили Магону подозрение, что Гикет ему изменяет. Давно уже искал он благовидного предлога к отплытию. Хотя Гикет просил его оставаться и представлял ему превосходство сил своих над неприятельскими, однако Магон, уверясь, что счастьем и доблестью более уступал Тимолеонту, нежели множеством сил превышал его, поднял якоря и отплыл в Ливию, постыднейшим образом и против всякого человеческого чаяния выпустив из рук Сицилию.
На другой день предстал Тимолеонт с войском в боевом порядке. Коринфяне, узнав о побеге карфагенян и не видя в пристани ни одного корабля, не могли не смеяться над трусостью Магона. Ходя вокруг города, они возвещали, что дадут награду тому, кто скажет, куда скрылся от них флот карфагенский. Несмотря на отплытие Магона, Гикет еще дерзал противоборствовать. Он не хотел оставить город и укреплялся в занимаемых им местах, которые были тверды и неприступны. Тимолеонт разделил силу свою на три части: с одной, которой предводительствовал сам, устремился к ручью Анап, месту самому опасному; другой, под начальством коринфянина Исия, велел учинить нападение на Ахрадины; третью же вели к Эпиполам Динарх и Демарет, приведшие последнюю из Коринфа помощь. В одно и то же время произведено было нападение со всех сторон. Войско Гикета было разбито и обращено в бегство. Что город был взят и скоро покорился по изгнании неприятелей, то это по справедливости приписать должно мужеству сражавшихся и искусству полководца, но что ни один коринфянин не был убит или ранен, то счастье Тимолеонта признает это собственным своим произведением. Оно, кажется, спорило с доблестью мужа сего, желая ее превзойти, дабы внимающие повествованию о нем удивлялись счастливым его деяниям более, нежели достохвальным. Не только по всей Сицилии и Италии распространилось вскоре известие об этом великом подвиге, но через несколько дней достигло самой Греции, и коринфяне, кто еще не верил, что корабли их пришли в Сицилию, в одно время узнали и о прибытии туда войска, и о победе, им одержанной. Столько-то действия его были успешны; и такую быстроту придало счастье красоте его подвигов!
Завладев крепостью, Тимолеонт не последовал примеру Диона: он не пощадил места сего из уважения к красоте и великолепию зданий, воздвигнутых на нем. Избегая подозрения, которое пало на Диона и, наконец, его погубило, Тимолеонт обнародовал, чтобы всякий, кто хотел, из сиракузян, пришел в крепость с железными орудиями, дабы принять участие в ниспровержении твердыни тираннов. Все туда устремились; объявление Тимолеонтово и день этот почли они вернейшим началом своей свободы. Они разорили и срыли до основания не только крепость, но даже дома и памятники тираннов. Сравняв почву, Тимолеонт определил построить судебные места, желая из угождения гражданам показать, что он дает преимущество законной власти над самовластием.
Тимолеонт взял город, но в нем не было граждан. Одни из них погибли в войнах и мятежах; другие убежали от тираннства. Площадь сиракузская по причине малолюдства заросла столь высокой и густой травой, что на ней паслись лошади и лежали конюхи. Почти все города, кроме немногих, были наполнены оленями и вепрями. В предместьях городов и около стен праздные люди часто занимались охотой. Живущие в укрепленных местах и крепостях не хотели переселяться в города, ни приходить в оные. Народная площадь, народоправление, трибуна, от которых возродилась между ними большая часть тираннов, производили в них ужас и отвращение. Это побудило Тимолеонта и сиракузян писать в Коринф, чтобы из Греции присланы были жители в Сиракузы, без чего вся область осталась бы пустою. При том угрожаемы были тяжкой войной со стороны Африки, ибо получено было известие, что карфагеняне распяли тело убившего себя Магона, будучи недовольны его управлением, и набирали великие силы, дабы с наступлением весны переправиться в Сицилию.
Вместе с письмами Тимолеонта прибыли в Коринф сиракузские посланники, которые просили коринфян иметь попечение об их городе и сделаться вновь его населителями. Коринфяне нимало не воспользовались этим обстоятельством для распространения своей власти и для покорения себе города. Во-первых, велели через провозгласителей обнародовать на всех священных играх Греции и в великих торжественных собраниях, что коринфяне, уничтожив в Сиракузах тираннию и изгнав тиранна, призывают сиракузян и всех других сицилийцев, кто желает, поселиться в городе, дабы жить в свободе и независимости и разделить землю между собою на равных правах. Во-вторых, посылая вестников в Азию и на острова, где узнавали, что находилось большее число рассеянных граждан, они призывали их в Коринф, обещаясь перевести их в Сиракузы безопасно на своем иждивении, доставляя им корабли и предводителей. Между тем как это объявление было обнародовано, Коринф приобретал от всех самую справедливую и лестную похвалу за то, что область эту освобождал от тираннов, спасал от врагов и возвращал ее жителям.
Число сиракузян, собравшихся в Коринф, было невелико; и потому они просили, чтобы им даны были из Коринфа и другой Греции поселенцы. Собралось не менее десяти тысяч человек, которые отправились в Сиракузы. Из Италии и других частей Сицилии многие собирались к Тимолеонту, так что число всех простиралось до шестидесяти тысяч человек, как говорит Афанид*. Тимолеонт разделил им землю, а дома продал за тысячу талантов. Таким образом, он сохранил прежним хозяевам право выкупать свои дома и в то же время старался обогатить казну народа, который терпел во всем такой недостаток (особенно же для продолжения войны), что продал и кумиры тираннов. Над каждым из них, собирая голоса граждан, производили суд, как будто бы над людьми, дающими отчет в своих поступках. Все кумиры были осуждены, но кумир Гелона*, древнего своего владельца, сиракузяне сохранили, уважая сего мужа за победу, одержанную над карфагенянами при Гимере.
