После этого поступка афиняне охотно заключили вновь с фиванцами союз, заняли море своими кораблями и, объезжая Грецию, привлекали на свою сторону города, которые были склонны к возмущению против спартанцев. Фиванцы, воюя ежедневно с лакедемонянами одни и сражаясь с ними в частых, хотя небольших, сшибках, приобретали способность и искусство в военном деле; они воспламенялись духом; их тела укреплялись; этими трудами получали они опытность и бодрость вместе с привычкой сражаться. Это-то заставило спартанца Анталкида сказать Агесилаю, когда он раненый возвратился из Беотии: «Хорошо тебе платят фиванцы за твои уроки; ты научил их воевать, когда они того не хотели». Впрочем, истинным учителем их в войне был не Агесилай, но те, кто вовремя и с рассудком, наводя их искусно, как молодых и бодрых псов, на неприятелей и заставляя их вкусить плоды мужества и победы, отводили их назад в безопасность. Пелопиду более всех принадлежит слава за эти успехи. С того времени как в первый раз фиванцы избрали его предводителем своим, не перестали ни одного года поручать ему важные начальства; до смерти своей был он то вождем священного отряда, то беотархом.
Лакедемоняне были разбиты и обращены в бегство в Платеях и при Феспиях; здесь умер и Фивид, занявший Кадмею. Пелопид победил лакедемонян и при Танагре, где умертвил гармоста их Панфоида. Эти сражения, конечно, возвысили мужество и смелость победителей; однако не совсем унизили дух побежденных. До того времени обе стороны не сошлись стройным ополчением и не дали открытого сражения по правилам искусства. Большей частью фиванцы производили удачные набеги, то отступали, то преследовали и, сражаясь таким образом, одерживали над неприятелем верх.
Но сражение под Тегирами, бывшее некоторым образом предготовлением к Левктрам, вознесло славу Пелопида до высочайшей степени. Товарищи его в полководстве не могли оспаривать у него честь победы; неприятелям же не оставил он никакого предлога к сокрытию своего поражения. Пелопид искал всегда удобного случая напасть на Орхомен*, граждане которого пристали к спартанцам и приняли к себе две спартанские моры для своей безопасности. Он узнал, что охранное войско выступило в Локриду. Полагая, что Орхомен остался без стражей, вышел он против него со священным отрядом и с малым числом конницы. Будучи недалеко от него, открыл он, что войско из Лакедемона шло на смену выступившим из Орхомена воинам. По этой причине отвел свою силу назад через Тегиры, той дорогой, которой одной можно было пройти обходом вдоль по подгорью. Все в средине лежащие места были непроходимы, ибо река Мелан, разливаясь близ самого истока своего, составляет болота и озера судоходные.
В недальнем расстоянии ниже болота есть храм Аполлона Тегирского и прорицалище, незадолго пришедшее в упадок. Оно было в цветущем состоянии до времен Персидских войн, когда прорицателем в нем был Эхекрат. Говорят, что в этом месте родился Аполлон. Ближайшая гора называется Делос; у подножья ее оканчивается разлитие реки Мелан. Позади храма бьют два ключа, которых вода удивительна по своему приятному вкусу, обилию и свежести; и поныне один называется Фиником, другой – Оливой. Известно, впрочем, что Латона родила не посреди двух деревьев, но посреди двух ключей. Близ этого места есть Птой*, отколе вышла она, испуганная внезапным появлением вепря. Эти места приводят на память вместе с рождением оного бога повествование о Пифоне и Титии*. Я пропускаю другие доказательства касательно этого, ибо древнее предание наше не ставит Аполлона в число богов, которые родились смертными и сделались бессмертными переменой существа своего, подобно Дионису и Гераклу, которые своими добродетелями очистились от всего того, что имели в себе смертного и страстного. Он есть один из богов вечных и нерожденных – если в этом случае должно полагаться на слова самых мудрых древних мужей.
Между тем как фиванцы отступали из Орхомена в Тегиры, встретились с лакедемонянами, которые с противной стороны возвращались из Локриды. Как скоро показались они при выходе из узкого прохода, то некто прибежал к Пелопиду и сказал ему: «Попались мы неприятелю!» – «Почему же мы ему, а не он нам попался?» – отвечал Пелопид и немедленно повелел коннице, стоявшей в тылу, выдаться вперед, дабы начать нападение первой. Пехоту, которая состояла из трехсот человек, собрал он на малом пространстве, надеясь, что она прорвет неприятеля в том месте, на которое устремится, при всем превосходстве его силы. У лакедемонян было две моры – каждая мора, по свидетельству Эфора*, состояла из пятисот человек; Каллисфен говорит: из семисот; Полибий, согласно с некоторыми другими, – из девятисот. Начальники спартанские Горголеон и Феопомп смело устремились на фиванцев; сшибка с обеих сторон началась с яростью и быстротой на том месте, где стояли обеих сторон предводители; лакедемонские военачальники, ударившие на Пелопида, пали, окружавшие их были поражаемы и умертвляемы, отчего вскоре все неприятельское войско приведено было в страх. Оно расступилось, дабы дать место пройти фиванцам, как будто бы они хотели только прорваться и убежать. Когда же Пелопид, презрев даваемый ему свободный проход, вел свое войско на тех, кто стоял в боевом порядке, и, пробегая их ряды, поражал и убивал их, то неприятель стремглав обратился в бегство; фиванцы преследовали его не весьма далеко, боясь жителей Орхомена, которые были поблизости, и войска, прибывшего из Спарты на смену. Они теснили их до того, как утвердили совершенно победу и пробились сквозь все побежденное войско. Потом воздвигли трофей, сняли доспехи с убиенных и продолжали путь свой в Фивы, гордясь славным своим подвигом.
Хотя лакедемоняне дали весьма много сражений как грекам, так и варварам, однако никогда, будучи многочисленнее, не были побеждены меньшим числом, даже будучи равны неприятелю в силе, не были разбиты. По этой причине надменность их была нестерпима; одна слава их была достаточна к приведению в ужас своих противников, которые и сами не имели смелости с равными силами противостать им, когда они вступали в бой. Это сражение уверило и других греков, что не Эврот и не пространство, лежащее между Бабиками и Кнакионом, производит мужественных и твердых воинов*, но что та страна, где родятся юноши, стыдящиеся бесчестия, где жертвуют жизнью за то, что похвально, где бегут поношения более опасности, – чрезвычайно грозный противник.
Что касается до священного отряда, то оный, как говорят, сначала составлен Горгидом из трехсот избранных мужей, которые были содержимы обществом в Кадмее, где имели свое пребывание. Отряд назывался городским, без сомнения по той причине, что в то время крепости называемы были городами. Другие говорят, что он составлен был из людей, любивших друг друга. Известно забавное изречение Паммена*, который уверял, что Нестор у Гомера не есть искусный тактик, ибо велит войско греков расположить по племенам и по народам:
Пусть народу народ да содействует, племени племя*.
Надлежало бы лучше, говорит он, ставить любителя близ любимого предмета, ибо в опасностях немногие заботятся о своих единоземцах и единоплеменных; войско, напротив того, состоящее из нежных друзей, не может быть разбито и побеждено; взаимная любовь и уважение, существующие между воинами, заставят их твердо стоять в опасностях друг за друга. Это нимало не удивительно, ибо любящиеся более стыдятся отсутствующих своих друзей, нежели других присутствующих. Это подтверждается примером поверженного в сражении воина, который умолял неприятеля, поднявшего меч, к умертвлению его, чтобы он ударил его в грудь, дабы другу моему, говорил он, не стыдно было смотреть на меня мертвого, если буду ранен в спину. Говорят также, что Иолай*, любимец Геракла, участвовал в его подвигах и подле него сражался. Аристотель пишет, что еще в его время друзья клялись друг другу в верности на гробнице Иолая. По этой причине весьма прилично называть отряд сей «священным» – ибо Платон любовника называет «другом боговдохновенным»*. Отряд оставался непобежденным до самого сражения при Херонее*. По окончании битвы Филипп, осматривая поле сражения, остановился на том месте, где триста воинов, грудью шедшие на македонские сариссы, лежали один подле другого в доспехах. Он был поражен этим зрелищем и, узнав, что это отряд любовников и возлюбленных, прослезился и сказал: «Погибни тот, кто в связи их подозревает что-либо постыдное и бесчестное!»
