Известие об этом происшествии погрузило фиванцев в великую печаль. Они немедленно выслали войско, но, по некоему неудовольствию на Эпаминонда*, предводителями оного назначили не его, а других. Между тем тиранн отвел Пелопида в Феры. Сперва он позволял всякому с ним говорить, думая, что несчастье усмирит Пелопида и унизит дух его. Но Пелопид, напротив того, ободрял ферейцев, которые оплакивали свои бедствия, уверяя их, что теперь-то тиранн получит достойное наказание за свои злодейства; а к нему посылал сказать, что поступает безрассудно, ежедневно мучая и убивая несчастных граждан, которые не оказали ему никакого оскорбления, между тем щадит того, который, как сам знает, если вырвется из рук его, не оставит его без наказания. Александр, будучи приведен в изумление твердостью духа и бесстрашием его, сказал: «Для чего Пелопид так спешит умереть?» Пелопид, узнав об этом, велел ему сказать: «Дабы ты тем скорее погиб, сделавшись богам ненавистнее, чем теперь». С тех пор тиранн запретил своим подвластным иметь с ним свидание. Александрова супруга по имени Фива, дочь Ясона, узнав через стражей о твердости Пелопида и великодушии его, возымела желание видеть его и говорить с ним. Придя к нему, она, как женщина, не заметила с первого взгляда величия души его в столь бедственном состоянии; но по платью его, волосам и дурной жизни полагая, что он много претерпевает и поступают с ним не так, как прилично достоинству его, начала плакать. Пелопид сперва приведен был в удивление, не зная, кто была та женщина, но, узнав ее, приветствовал как дочь Ясона, своего приятеля. «Как мне жаль жены твоей!» – сказала она ему. «Как мне жаль тебя, – отвечал ей Пелопид, – что терпишь Александра, имея руки несвязанными!» Эти слова подействовали на женщину; ей были несносны жестокость и развратная жизнь тиранна, который, утопая в самых гнусных пороках, не щадил и младшего ее брата. По этой причине она часто посещала Пелопида, открывала ему то, что претерпевала от мужа своего, и была одушевляема твердостью, гневом и ненавистью к нему.
Фиванские полководцы, вступившие в Фессалию, не произвели ничего: то ли по неопытности ли своей, то ли по неудаче они со стыдом отступили назад*. Фиванцы осудили каждого из них к выплате десяти тысяч драхм пени и выслали с войском Эпаминонда. Фессалийцы тотчас начали двигаться; слава полководца одушевляла их; дела тиранна в то время были в дурном положении; малейшее потрясение могло низринуть его в пропасть. Столь велик был страх и столь сильно отчаяние, объявшие приближенных его и военачальников! Столь велико было стремление подвластных его к возмущению! Они радовались, надеялись, что вскоре тиранн получит достойное наказание за свои злодейства. Но Эпаминонд, предпочитая спасение Пелопида собственной славе и боясь, чтобы при всеобщем возмущении тиранн в отчаянии, подобно лютому зверю, не обратился на Пелопида, длил войну, обступал его и медленностью приготовлений держал в таком положении, чтобы не совсем унижать дерзость его и надменность, а свирепости и злобы его более не раздражать. Ему известна была жестокость его, пренебрежение чести и справедливости; известно ему было, как он зарывал в землю людей живых; как, надевши на других кожи кабанов и медведей, напускал на них охотничьих собак, которые их терзали, или сам поражал их метательным копьем; в этом находил он свою забаву. В Мелибее и Скотуссе*, городах, с которыми был он в союзе и в дружественной связи, некогда окружил он своими телохранителями граждан, собравшихся на площади для совещания, и умертвил всех молодых людей. Он поставил в храме копье, которым убил дядю своего Полифрона, украшал оное венками, приносил ему жертвы, как богу, и прозвал Тихоном, то есть «удачным», или «счастливым». Некогда находился он при представлении «Троянок», Еврипидовой трагедии, но, не дождавшись конца, вышел, приказав сказать играющему, чтобы он был покоен и тем не менее продолжал играть с равным старанием; что он уходит не потому, что пренебрегал его игрою, но потому, что ему было бы стыдно, если граждане увидели его плачущим о несчастиях Гекубы и Андромахи, когда он ни одного разу не сжалился ни над кем из тех, кого убивал. Однако тиранн устрашился именем, славой и достоинством Эпаминонда:
Склонив к земле крыло, как петел побежденный.
Он немедленно отправил к нему посланников для оправдания себя. Эпаминонд почитал низким для фиванцев утвердить мир и союз с таким злодеем; он заключил с ним тридцатидневное перемирие и, взяв Пелопида и Исмения, удалился.
Вскоре после того фиванцы узнали, что афиняне и лакедемоняне отправляют к великому царю посланников для заключения с ним союза. Они решились послать с своей стороны Пелопида. По причине великой славы его не могли они сделать лучшего выбора. Во всех областях, которыми он проезжал, был уже известен и славен. Молва о подвигах его против лакедемонян не тихо и не мало-помалу распространилась по Азии. После первого пронесшегося слуха о сражении при Левктрах он прибавлял к подвигам новые подвиги, и потому слава его, более и более возрастая, достигла до отдаленнейших пределов. Когда он явился к сатрапам, полководцам и правителям, бывшим при дворе, то возбудил их удивление и заставил их говорить: «Вот человек, лишивший лакедемонян владычества над морем и твердой землей; ограничивший Таигетом и Эвротом ту самую Спарту, которая совсем недавно посредством Агесилая заставила персов и великого царя сражаться за Сузы и Экбатаны!» Артаксеркс радовался успехам Пелопида. Он удивлялся его славе и старался еще более возвысить его оказанием ему разных почестей. Ему приятно было показывать, что величайшие в свете мужи изъявляли ему почтение и почитали счастливейшим царем. Когда же он имел свидание с Пелопидом и услышал его предложения, которые были основательнее афинских и проще лакедемонских, то еще более возлюбил его. По свойственной царям страсти не сокрыл он уважения своего к нему; другие посланники не могли не заметить, что он оказывает Пелопиду более чести, нежели им. Более всех других греков царь персидский почтил лакедемонянина Анталкида*, ибо, сняв с головы венок, который носил за пиршеством, и омочив его в благовонных духах, послал к нему в подарок. Он не оказал Пелопиду такого отличия, но послал к нему великолепнейшие и славные дары и утвердил требования его, чтобы все греческие народы были независимы; чтобы Мессена была населена и чтобы фиванцы почитались старинными друзьями царя. Пелопид отправился назад с такими ответами, отвергши все дары, кроме тех, что были знаками царской к нему дружбы и благосклонности.
Поступок его навлек клевету на посланников других народов. Афиняне произвели над Тимагором суд и умертвили его*, и справедливо, если они наказали его за принятие многих подарков от царя персидского. Тимагор взял не только много золота и серебра, но сверх того великолепное ложе и рабов, которые бы его стлали, как будто бы греки того не умели делать; он принял притом восемьдесят коров с пастухами, имея будто бы нужду в коровьем молоке по причине своей болезни. Наконец, он совершил путь до моря на носилках. Несшим его заплачено было от царя четыре таланта. Впрочем, кажется, не за дароприятие его афиняне на него гневались, ибо они не могли удержаться от смеха, когда некий Эпикрат, по прозвищу Щитоносец, не только не отрицал принятия от царя подарков, а говорил еще, что намерен предложить народу на утверждение: чтобы вместо девяти архонтов назначаемы было ежегодно из самых бедных граждан девять посланников для отправления их к царю, дабы они обогащались получаемыми от него подарками. Народ афинский негодовал на Тимагора за то, что фиванцы успели во всех своих намерениях; однако они не рассуждали, сколь Пелопидова слава была выше и действительнее красных речей перед лицом государя, который всегда уважал сильнейшего в оружиях.
