Смерть его причинила великую печаль союзникам, но принесла им большую пользу. Как скоро фиванцы известились о смерти Пелопида, то, не отлагая наказания за его убиение, поспешно выслали семь тысяч пехоты и семьсот конных под предводительством Малкита и Диогитона. Они нашли Александра униженным и лишенным сил и принудили его возвратить фессалийцам отнятые у них города, оставить свободными магнесийцев и фтиотидских ахейцев, вывести из областей их охранное войско, обязаться клятвой следовать всюду за фиванцами и исполнять их повеления.
Фиванцы довольствовались этим. Я расскажу, каким образом вскоре после того боги наказали Александра за поступок его с Пелопидом. Как сказано выше, Пелопид научил жену его Фиву не страшиться наружного блеска и силы, несмотря на то что она была окружена оружием и стражами. Боясь вероломства своего мужа и ненавидя его жестокость, согласилась она с тремя братьями своими, Тисифоном, Пифолаем и Ликофроном, умертвить его, употребив следующий способ. Дом тиранна был занимаем воинами, стерегущими его во всю ночь. Покой, где он спал, был на самом верху дома; к дверям спальни его была привязана собака, страшная для всех, ибо кроме Александра, Фивы и одного служителя, который ее кормил, никого более не знала. Фива, назначив время к совершению умысла, еще днем ввела братьев своих в дом и спрятала в одной близкой горнице. Она взошла по обыкновению своему одна к Александру, уже спящему; вскоре опять вышла и велела служителю отвести собаку, ибо государь, сказала она, хочет спать покойно. Лестницу, по которой юношам надлежало взойти, устлала она льном, боясь, чтобы она не заскрипела. Таким образом, привела она братьев своих с мечами, поставила их у дверей, взошла в горницу и, взяв меч, над головой Александра висящий, дала тем знать, что он погружен в глубокий сон. Но молодые люди были приведены в ужас; они не смели решиться на такое дело. Фива выговаривала им, называла их робкими, и, наконец, поклялась, что разбудит сама Александра и объявит ему их намерение. Стыд и страх подействовали на них; она ввела их в покой, привела к постели и принесла огонь. Один из них взял Александра крепко за ноги, другой захватил за волосы, третий поразил мечом и умертвил. Он умер слишком скоро, нежели как заслуживал своими злодеяниями. Тем только, что первый из тираннов погиб от собственной жены своей и по умертвлении тело его было выброшено на улицу и растоптано ферейцами, получил он достойное наказание за свои беззакония*.
Марцелл
Марк Клавдий, пять раз удостоившийся консульства, был сыном Марка и первый из своего рода получил прозвание Марцелл*, что, по уверению Посидония, значит «воинственный». Он был в военных действиях искусен, телом крепок; руку имел сильную и врожденную склонность к войне. По этой причине в битвах казался он весьма грозным и надменным, но, впрочем, был скромен и кроток, любил греческую ученость и словесность, уважал и ценил тех, кто в оной отличался; однако, по множеству своих занятий, не сделал он успехов в науках при всей охоте своей упражняться в них. Если бог кому-нибудь велел, по словам Гомера*:
От юных лет до старости глубокой
Военные труды и брани совершать, —
то, конечно, это были тогдашние знаменитые римляне. В молодости они сражались в Сицилии с карфагенянами, в зрелых летах – с галлами в самой Италии, а в старости опять были заняты карфагенянами и Ганнибалом. Не имели они, подобно простолюдинам, права за старостью быть увольняемы от походов, но по благородству своему и мужеству были призываемы к военачальству и к предводительству войсками.
Не было никакого рода борьбы, в котором бы Марцелл не отличался и не имел опытности, но в единоборстве превосходил он сам себя. Он не отказывался никогда от сделанного ему вызова; вызвавшие же его все были им умертвлены. В Сицилии спас он брата своего Отацилия, который, сражаясь, находился в крайней опасности; Марцелл покрыл его щитом своим и убил нападавших на него неприятелей. За эти подвиги еще в самой молодости получил он венки и знаки отличия от своих полководцев. Слава его возрастала более и более, и граждане избрали его эдилом высшей степени, а жрецы – авгуром. Это род священников, которым по законам преимущественно поручен надзор и хранение гаданий по полету птиц. Во время эдильства своего принужден он был начать тяжбу. У него был молодой, чрезвычайной красоты сын, который отличался между гражданами как хорошим поведением, так и образованностью; он назывался так же – Марцеллом. Капитолин, товарищ Марцелла в эдильстве, человек наглый и бесстыдный, старался его развратить. Молодой Марцелл был принужден объявить о том отцу своему, который, негодуя на Капитолина, донес на него сенату. Капитолин употреблял разные способы и увертки, чтобы отсрочить суд; он прибегнул к трибунам, но они отказали ему в просьбе; Капитолин принял намерение отпереться от поступка, в котором его обвиняли. Поскольку не было в том деле свидетелей, то сенат положил призвать сына Марцелла в Собрание. Когда он предстал и сенаторы видели краску на лице его, слезы его, стыдливость, соединенную с неукротимой яростью, то не требовали более других доказательств; они осудили Капитолина и наложили на него денежную пеню. Из той суммы Марцелл сделал серебряные жертвенные чаши, которые посвятил богам.
Едва прекратилась первая с карфагенянами война*, двадцать два года продолжавшаяся, как Риму вновь надлежало начать новые брани с галлами. Инсубры*, народ кельтский, обитавший в Италии у подножья Альпийских гор, будучи и сами сильны, собирали войска и призывали к себе на помощь галльских наемников, так называемых гезатов*, которые за деньги охотно вступали на службу других народов. Казалось удивительным и весьма счастливым для римлян происшествием, что Галльская война не столкнулась, так сказать, с Пунической. Галлы, как будто бы были зрителями войны римлян с карфагенянами, сохраняли мир верно и честно; когда же римляне одержали победу и никем уже не были заняты, тогда-то они готовились к бою. Римляне были в великом страхе как по причине близости неприятельской страны, ибо им надлежало воевать с сопредельным и смежным народом, так и по причине древней славы галлов. Римляне страшились их более всех народов, ибо галлы некогда отняли у них самый город их, и с того времени установлено было законом, чтобы священники были уволены от походов во всех войнах, исключая войны с галлами. Страх их обнаруживали как приготовления к войне (говорят, что ни прежде, ни впоследствии столько тысяч римлян не было в оружиях*), так и принесенные тогда новые и необыкновенные жертвы. Они прежде не приносили жертв варварских и бесчеловечных; мнения их касательно богов были кротки и подобны греческим. Но в то время постигшая их война заставила повиноваться некоторым прорицаниям, найденным в книгах Сивиллиных, и зарыть в землю живых в месте, называемом рынком Волов, двух греков и двух галлов, по мужчине и женщине в обоих случаях*. В честь их поныне в ноябре месяце совершаются тайные, грекам и галлам невидимые священнодействия.
В первых битвах римляне одержали великие победы и претерпели важные уроны, которые, однако, не имели решительных следствий. При выступлении консулов Фламиния* и Фурия с многочисленным войском в походе против инсубров река, протекающая через землю пиценов*, показалась смешанной с кровью; говорили тогда, что в городе Аримине показались три луны*. Авгуры, наблюдавшие полет птиц при избрании консулов, утверждали, что сей выбор был несчастен и совершен с дурными предзнаменованиями. Сенат послал немедленно в стан письма, которыми отзывал консулов обратно, дабы они, возвратившись, сложили начальство как можно скорее и в своем звании не успели ничего предпринять против неприятелей. Фламиний получил письма, но не распечатал их до тех пор, как не дал сражения, в котором разбил варваров и разорил их область*. Он возвратился с богатой добычей. Однако народ не вышел к нему навстречу и едва не отказал ему в триумфе за то, что консул тотчас не повиновался данным ему повелениям и пренебрег письмами сената. Хотя граждане и удостоили его почестей триумфа, но принудили сложить консульское достоинство и обратиться к состоянию частного лица вместе с товарищем своим.
