Впрочем, за воздержание свое этот муж достоин чрезвычайного удивления. Во время претуры своей получал он для себя и для своих служителей на месяц пшена не более трех аттических медимнов, а на день для своих лошадей – менее трех полумедимнов овса. Ему досталось по жребию управление Сардинии. Предшественники его имели обыкновение получать шатры, ложа и платья от городов и обременяли жителей многочисленной прислугой, множеством друзей, большими издержками на пиршества и другие приготовления. Напротив того, Катон своею простотой явил невероятную перемену; он не требовал ни на что никаких общественных издержек; в города приходил пешком без колесницы, сопровождаемый только одним общественным служителем, который носил одежду и чашу для возлияний при жертвоприношениях. Хотя показывал он себя таким образом столь простым и невзыскательным к подчиненным своим, но в других случаях заставлял их чувствовать свою важность и строгость. Он был неумолим в оказании правосудия, тверд и точен в исполнении приказаний республики, так что для жителей Сардинии римское владычество не было никогда страшнее, ни любезнее, как при Катоне.
Кажется, сама речь его имела такое свойство: он был вместе приятен и силен, сладостен и разителен, шутлив и суров, исполнен важных мыслей и способен к беседе и прению. Так Платон говорит, что Сократ казался на первый взгляд грубым, насмешливым и колким, но в самом деле был исполнен мудрых мыслей и наставлений, которые извлекали слезы из глаз и смягчали сердца слушателей. По этой причине не понимаю, для чего некоторые уподобляют слог Катона Лисиевому. Но это пусть разбирают те, кто лучше может чувствовать слог в римских писателях, а я приведу здесь несколько кратких достопамятных изречений Катона; по моему мнению, из слов гораздо более, нежели по лицу, как некоторые думают, можно узнать свойство человека.
Катон, желая некогда отклонить народ римский от требуемой им не вовремя раздачи пшена, начал речь свою следующими словами: «Граждане! Тяжело говорить желудку, не имеющему ушей».
Некогда в речи против роскоши сказал: «Нелегко спастись городу, в котором одна рыба продается дороже быка*».
В другой раз он уподоблял римлян овцам. «Как овцы, – говорил он, – не повинуются порознь, а все вместе следуют за пастухом, так и вы, когда все вместе, то бываете управляемы такими людьми, которых часто не захотели бы вы иметь своими советниками».
Рассуждая о власти женщин над римлянами, он сказал: «Все люди управляют женщинами; всеми людьми управляем мы; а нами управляют женщины». Но это изречение кажется заимствовано из достопамятных слов Фемистокла. Когда сын его давал ему многие приказания посредством своей матери, то Фемистокл сказал ей: «Я управляю Афинами; ты мною; тобою же сын наш; итак, пусть он умеренно употребляет власть свою, по которой при всей своей глупости он могущественнее всех греков».
Катон уверял, что не только разным родам пурпура дают цену римляне, но и различным искусствам и знаниям. «Как красильщики, – говорил он, – ту краску употребляют, которая более нравится, так и молодые люди стараются научиться тому, что может приобрести вашу благосклонность».
Увещевая римлян, часто говаривал: «Если вы добродетелью и воздержанием сделались великими, то не перерождайтесь в худшее; если же пороками и невоздержанием вы достигли такого величия, то переменитесь к лучшему, ибо уже довольно вы велики».
О тех, кто часто старался получать новые достоинства, говорил Катон, что они, как бы не зная дороги, всегда хотят иметь перед собою ликторов, дабы не заблудиться. Он порицал народ за то, что одних и тех же людей часто избирали начальниками. «Вы тем доказываете, – говорил он, – или что мало уважаете начальство, или что немногих почитаете достойными начальства».
Говоря об одном из своих неприятелей, который проводил жизнь постыдную и бесчестную, Катон сказал: «Его мать почитает проклятием, а не благословением оставить его на земле по себе».
Некто продал отцовское имение, лежавшее при море; Катон, показывая его, притворно удивлялся ему, как бы почитал его могущественнее самого моря. «Ибо, – говорил, – что море с трудом наводняло, то этот легко проглотил».
Когда Эвмен, царь пергамский, приехал в Рим*, то сенат принял его с великими почестями и первые граждане наперерыв старались изъявить ему свое уважение. Катон явно подозревал и остерегался его. Некто сказал ему, что государь добр и любит римлян. «Пусть так, – отвечал Катон, – но царь есть животное, от природы своей плотоядное». Также говорил он, что ни один из славнейших царей не может сравниться ни с Эпаминондом, ни с Периклом, ни с Фемистоклом, ни с Манием Курием, ни с Гамилькаром, прозванным Баркой.
Он говаривал, что неприятели его завидуют ему за то, что встает ежедневно перед рассветом и, не радея о собственных делах своих, занимается общественными; что для него лучше не получать награды за хорошее дело, нежели не быть наказану за дурное; что всем другим прощает вины, кроме себя.
Римляне избрали трех посланников для отправления их в Вифинию; из них один страдал подагрой; у другого была впадина в голове, ибо череп был у него трепанирован; а третий почитался глупым. Катон, смеясь над ними, говорил, что римляне отправили посольство, не имеющее ни ног, ни головы, ни сердца.
Сципион из уважения к Полибию просил его принять сторону изгнанных ахейских граждан*. В сенате долго было рассуждаемо об этом деле; одни позволяли им возвратиться в свое отечество, другие тому противились. Катон восстал и сказал: «Как будто бы мы не имели другого дела, сидим целый день, рассуждая о том, нашими или ахейскими могильщиками будут зарыты в землю несколько греческих стариков». Когда изгнанникам позволено было возвратиться в свое отечество, то по прошествии нескольких дней Полибий прилагал старание опять войти в сенат и испросить для изгнанников тех же самых достоинств, какие имели прежде. Он желал узнать о том мысли Катона, но тот, усмехнувшись, сказал: «Полибий, ты не следуешь примеру Одиссея, но хочешь опять войти в пещеру Полифема, забыв в оной шляпу и пояс!»
Катон говаривал, что благоразумные более получают пользы от безрассудных, нежели безрассудные от благоразумных, ибо благоразумные стараются избегать погрешностей безрассудных, безрассудные же не хотят следовать хорошим их деяниям.
Говорил он также, что более любит юношей краснеющих, нежели бледнеющих, что не имеет нужды в воине, который двигает руками, когда ходит, ногами – когда сражается, и громче храпит, нежели кричит при нападении.
Издеваясь некогда над весьма тучным человеком, сказал: «Какую пользу может принести отечеству тело, которое от горла до низа занимается брюхом?»
Некто из сластолюбивых людей искал его знакомства. Катон отказал ему, говоря, что не может жить с человеком, которого нёбо чувствительнее сердца.
Он говорил, что душа влюбленного обитает в чужом теле.
Он признавался, что три раза в жизнь свою имел случай раскаиваться: во-первых, что поверил тайну жене своей, во-вторых, что ездил морем там, где можно ехать сухим путем, и, наконец, что пропустил один день для составления завещания.
