Некогда сказал он старику дурных свойств: «Друг мой! Старость сама по себе имеет много безобразного, не прибавляй к ней безобразия порока».
Некоторый трибун, который был обвиняем в отравлении ядом человека, предлагал дурной закон и хотел утвердить его насильственно. «Молодой человек, – сказал ему Катон, – не знаю, что хуже: пить ли то, что подносишь, или утверждать то, что предлагаешь».
Будучи хулим человеком, проводившим жизнь беспутную и порочную, Катон сказал ему: «Между нами битва неравная – ты слышишь хулы равнодушно и произносишь их легко; мне и хулить неприятно, и слышать хулы необычно».
Вот какого свойства суть достопамятные его изречения!
Катон был избран в консулы вместе с другом своим Валерием Флакком и получил по жребию ту область, которую римляне называют «Испанией по эту сторону»*. Между тем как многие народы он покорял оружием или привязывал к себе силой слов своих, был неожиданно окружен многочисленным войском варваров и находился в опасности позорного отступления. По этой причине Катон просил помощи соседственных кельтиберов*. Они требовали за вспоможение двести талантов. Всем казалось несносным, чтобы римляне обещали варварам награду за вспоможение. Но Катон сказал, что в том нет ничего постыдного, ибо, одержав победу, заплатят им деньгами не своими, но отнятыми у побежденных; а если потерпят поражение, некому будет платить и некому требовать платы. Он одержал в том сражении* совершенную победу и во всем имел блистательные успехи. Полибий пишет, что Катон велел в один день срыть стены всех городов, находившихся по эту сторону реки Бетис*; их было великое число; все наполнены были воинственными людьми. Катон сам говорит, что покорил более городов, нежели провел дней в Иберии. Это не хвастовство, если подлинно их было четыреста.
Хотя воины его много приобрели в том походе, однако он дал сверх того каждому по фунту серебра, сказав, что лучше многим римлянам возвратиться домой с серебром, нежели немногим с золотом. О себе говорит, что из добычи ничего ему не досталось, кроме того, что съел или выпил. «Впрочем, я не порицаю тех, – говорил он, – которые хотят пользоваться в таких случаях, но я лучше хочу состязаться с добродетельными в добродетели, нежели с богатыми в богатстве и с сребролюбивыми в сребролюбии». Не только себя, но и приближенных своих удерживал от взяток. В походе имел он при себе пять служителей; один из них, по имени Паккий, купил трех мальчиков из числа пленных. Когда это дошло до сведения Катона, то Паккий повесился прежде, нежели предстал перед ним. Катон продал мальчиков и внес полученные деньги в общественную казну.
Он находился еще в Иберии, как Сципион Старший, будучи его неприятелем и желая остановить его успехи и взять командование в свои руки в войне иберийской, достиг наконец того, что был избран преемником Катона в управлении той области. Он отправился туда как можно скорее, дабы отнять власть у Катона. Но тот, взяв пять когорт тяжелой пехоты и пятьсот конных вожатаями, покорил племя лацетанов* и умертвил шестьсот пойманных беглых. Когда Сципион резко упрекнул его, то Катон ответил с некоторой колкостью, что Рим тогда будет могуществен, когда знаменитые и великие граждане не будут уступать незначащим людям награды за храбрость и если простолюдины, каков он, будут состязаться в храбрости с теми, которые родом и славою превышают их. Поскольку же сенат определил не делать никакой перемены во всем том, что Катон учредил в сей области, то начальство унизило славу более Сципиона, нежели Катона, так как время оного проведено было Сципионом в совершенном бездействии и без всяких предприятий. Катон, получив почести триумфа, не ослаб в добродетели и не умалил оной, подобно тем, кто не столько состязается в добродетели, сколько в славе и кто, достигнувши величайших почестей, получив консульство и триумф, проводит уже остальную жизнь в бездействии и забавах и удаляется от дел общественных. Подобно тем, кто в первый раз приступает к делам, жаждет почестей и славы, Катон был готов услужить друзьям и согражданам своим и не отказывал им в помощи ни в походах, ни в тяжебных делах.
Когда консул Тиберий Семпроний начальствовал во Фракии и на Истре*, то Катон находился при нем в звании легата. Будучи трибуном, он отправился в Грецию с Манием Ацилием против Антиоха Великого, который после Ганнибала устрашил римлян более всех. Антиох завладел почти всеми областями Азии, какие имел Селевк Никатор*, покорил себе многие и воинственные варварские народы и в упоении гордости своей стремился вступить в бой с римлянами, почитая уже их одних противниками, достойными себя. Под благовидным предлогом – возвратить вольность грекам, которые не имели в ней нужды, ибо сделаны были незадолго пред тем вольными и независимыми от Филиппа и македонян по благодеянию римлян, – Антиох вступил в Грецию с войском. Греция волновалась и была в недоумении, обольщенная демагогами надеждою на царя Антиоха.
Маний послал посланников в разные города. Тит Фламинин*, как сказано в его жизнеописании, без шума укротил народы и удержал их от новых перемен. Катон утвердил в союзе с римлянами коринфян, патрейцев и эгийцев*. В Афинах пробыл он очень долго. Говорят, что существует речь, произнесенная им перед народом афинским на греческом языке, в которой он превозносит добродетели древних афинян и говорит, что с великим удовольствием увидел красоту и обширность их города. Но это ложно; он говорил с афинянами через переводчика, хотя мог сам изъясниться на греческом языке, но, пребывая тверд в отечественных обычаях, смеялся над теми, которые любили и уважали все греческое. Он шутил над Постумием Альбином, который написал «Историю» на греческом языке и просил у читателей своих извинения. Катон сказал: «Должно извинить его, если он был принужден написать оную по приговору амфиктионов». Уверяют, что афиняне удивлялись быстроте и краткости его речи; то, что он говорил в кратких словах, переводчик объяснял долго и пространно. Вообще он полагал, что слова у греков исходят из уст, а у римлян – из сердца.
Антиох, заняв Фермопильский проход своим войском и оградив валами и стенами места, природой укрепленные, стоял спокойно, думая, что отклонил оттоле войну к другим местам. Римляне не имели никакой надежды вытеснить его спереди. Но Катон, приведши себе на память, как некогда персы обошли узкий проход и обступили греков*, отправился ночью из стана с отрядом войска. Едва поднялись они на высоты, как пленник, который служил им провожатым, потеряв дорогу, заблудился в местах скалистых и непроходимых. Воины впали в уныние и страх. Катон, находясь в опасном положении, велел им остаться на месте и ожидать его; взяв же с собою некоего Луция Манлия, человека, весьма искусного лазить по горам, в глубокую безлунную ночь шел далее с великою смелостью и многими трудами, ибо дикие оливы и высокие скалы ставили преграды зрению и умножали темноту. Наконец нашли тропинку, которая, как они думали, вела вниз к стану неприятельскому; они поставили некоторые знаки на скалах, которые виднее других возвышаются на горе Каллидром*; потом возвратились назад; взяли воинов, привели их к поставленным знакам и, достигши тропинки, шли по оной. Не успели несколько пройти, как тропинка исчезла, и они нашли перед собою пропасть. Недоумение и страх вновь ими овладели. Они не могли ни видеть, ни знать, что находились близко от неприятелей. Между тем день рассветал; показалось одному из воинов, что он слышал некоторый голос, а вскоре потом – что видел греческий вал и передовую стражу под скалой. Катон велел войску тут остановиться и призвал к себе одних фирмийцев*, на верность которых и усердие всегда полагался. Они все вкупе прибежали, окружили его, и Катон сказал им: «Мне нужно поймать живого одного из неприятелей и узнать, кто эти передовые стражи, сколь велико их число, каково их расположение, устройство, приготовления, с которыми нас ожидают. Ваше дело – захватить его со скоростью и смелостью, полагаясь на которые и львы, хотя безоружные, нападают на робких зверей». Едва Катон произнес эти слова, как фирмийцы устремились вниз по горам и неожиданно напали на стражей, привели их в расстройство, рассеяли и, схватив одного воина с оружиями, привели его к Катону. Он узнал от него, что прочее войско занимает проход вместе с царем и что только шестьсот отборных этолийцев охраняют высоты. Тогда Катон, презрев малое число и неосторожность их, первый обнажил меч свой и повел на неприятеля воинов своих при звуке труб и при громких восклицаниях. Как скоро этолийцы увидели, что они несутся по скалам, то убежали к большему войску и исполнили всех смятения и страха.
