Ахейская конница, собравшись после бегства и не видя нигде Филопемена, остановилась долгое время, призывала его, подозревая, что он убит; воины говорили друг другу, что спасение их позорно и несправедливо, ибо предали неприятелям своего полководца, который не щадил жизни своей для них. Идучи вперед вместе и расспрашивая о нем, узнали наконец, что он пойман, и объявили о том союзным городам. Ахейцы, почитая случившееся для себя величайшим несчастьем, определили потребовать его от мессенцев через посланников; между тем приготовлялись к походу.
Но Динократ, более всего боясь времени, которое одно могло спасти Филопемена, решился предупредить ахейцев; с наступлением ночи, когда народная толпа мессенцев разошлась, он открыл темницу и послал туда городского служителя с ядом, приказав ему поднести его Филопемену и не отходить от него, доколе он не выпьет оного. Филопемен, погруженный в горести и беспокойство, лежал тогда на своем плаще. Он не спал; видя свет и стоявшего близ себя человека, державшего чашу с ядом, собрав силы свои с трудом по причине слабости своей, сел, принял чашу и спросил его, не знает ли он чего-либо о коннице, особенно же о Ликорте. Когда служитель отвечал ему, что большая часть их спаслась бегством, то Филопемен кивнул головой, взглянул на него кротко и сказал: «Это хорошо! Я не совсем несчастен!» Он не произнес более ни одного слова, не издал ни малейшего крика, принял яд и опять лег. Отрава не умедлила произвести над ним свое действие; он погас скоро по причине слабости.
Когда слух о смерти его распространился между ахейцами, то все города впали в уныние и горесть. Все молодые люди и пробулы, собравшись в Мегалополе, ни на короткое время не отложили своего мщения; они избрали Ликорта полководцем своим, вступили в Мессенскую область и опустошали ее до тех пор, пока мессенцы по соглашению между собою не впустили в город свой ахейцев. Динократ успел умертвить сам себя, равным образом все те, кто подавал свое мнение умертвить Филопемена, сами себя умертвили. Но Ликорт ловил тех, кто хотел, чтобы он был предан мучениям, дабы предать их участи, какой они присуждали Филопемена. Ахейцы, предав огню тело своего полководца, собрали прах его в урну, возвратились назад, – не в беспорядке или как попало, но совокупив победное шествие с погребальным, ибо они были украшены венками и в то же время проливали слезы; за собою вели в плен окованных врагов и урну, которая едва была видна от множества венков и повязок; она несома была сыном ахейского полководца Полибием*, вокруг которого шли знаменитейшие ахейцы. Потом следовали вооруженные воины на конях, великолепно украшенных; они не обнаруживали печали в таком бедствии и не гордились одержанной победой. Жители всех городов и селений, выходя им навстречу, как будто бы принимали Филопемена, возвращающегося из походов, касались урны его с почтением и сопровождали его до Мегалополя. К ним присоединились старцы с женщинами и малыми детьми; жалобные вопли их раздались по войску до самого Мегалополя, который был погружен в горести, почитая потерю сего мужа лишением первенства своего над ахейцами. Он погребен с подобающею ему честью. Вокруг гробницы его побиты камнями мессенские пленники; в честь его воздвигнуты многие кумиры; определено было городами воздавать памяти его великие почести. Некоторый римлянин, пользуясь бедственными для Греции обстоятельствами, при взятии и сожжении Коринфа* предпринял уничтожить все почести и преследовал Филопемена судом, как бы он был еще жив, доказывая, будто бы Филопемен был противник римлян и злоумышлял против них. Полибий противоречил доносчику и защищал Филопемена. Ни Муммий, ни посланные сенатом* не утерпели, чтобы уничтожены были почести, определенные мужу славному, хотя он во многом противился Фламинину и Манию. Они, по-видимому, отличали выгоду от добродетели и полезное от достохвального, рассуждая правильно и справедливо, что оказавшим услуги обязаны наградой и благодарностью те, кто ими облагодетельствован, но что добродетельные всегда должны изъявлять добродетельным честь и уважение. Вот что мы знаем о Филопемене!
Тит
С Филопеменом мы сравним Тита Квинкция Фламинина*. Каков был он по наружности, можно видеть из медного кумира, воздвигнутого ему в Риме близ великого Аполлона, который привезен из Карфагена и стоит против цирка с греческою надписью. Что касается до его свойств, то, как говорят, был он скор и к гневу и к оказанию услуги, но не в равной степени, ибо в наказаниях был кроток и незлопамятен, благодеяния же, им оказанные, были полны и совершенны; он всегда любил как своих благодетелей, тех, кто получили от него благодеяние, охотно пекся о людях, обязанных ему, и покровительствовал им, почитая их драгоценнейшим приобретением. Будучи чрезмерно честолюбив и славолюбив, хотел он производить сам отличнейшие и величайшие деяния. Более любил тех, кто имел нужду в его помощи и благодеяниях, нежели тех, кто мог ему благодетельствовать. Одних почитал он средством к изъявлению своей добродетели; других – соперниками в славе. Он получил образование воинское в то время, когда Рим вел многие великие войны и молодые люди с самого начала научались искусству предводительствовать войсками среди самых походов. В войне с Ганнибалом был он военным трибуном под предводительством консула Марцелла, который погиб, попавшись в засаду. Тит по вторичном покорении Тарента и Тарентийской области сделан был предводителем оной и знаменовал себя своею справедливостью не менее как и подвигами военными. По этой причине, когда посылаемы были поселения в Нарнию и Коссу*, то он избран был их предводителем и основателем.
Это обстоятельство наиболее внушило ему мысль перешагнуть обыкновенные средние чины, даваемые молодым людям, каковы трибунство, претура и эдильство, и прямо просить себе консульства. Пользуясь ревностью и усердием жителей тех поселений, он сошел на форум, но трибуны Фульвий и Маний противились ему, представляя народу – как неприличное и опасное – дело, чтобы молодой человек, вопреки законам, дерзал на высшее в республике достоинство, не будучи еще введен, так сказать, в первые священнодействия и в тайны управления. Сенат предал это дело решению народа; народ вместе с Секстом Элием избрал в консулы Тита, хотя ему не было еще и тридцати лет. По жребию досталось ему вести войну с Филиппом и македонянами*. К счастью римлян, поручено было ему управление людьми, имевшими нужду в полководце, который бы не во всем употреблял войну и насилие, но более действовал убеждением и кроткими словами. Македонская держава давала Филиппу довольно воинов для сражений с римлянами, но всю силу, нужную к продолжительной войне, все пособия и убежища и вообще все оружие фаланги доставляемы ему были Грецией. Когда бы она не была оторвана от Филиппа, то война с ним не кончилась бы одним сражением. Греция еще не была знакома с римлянами. Тогда в первый раз она вступила с ними в сношение. Если бы полководец римский не был от природы кротких свойств и не действовал более словами, нежели оружием, если бы его поступки не были сопровождаемы убеждением и кротостью; если бы он не защищал всегда справедливости с великой твердостью, то Греция не так легко предпочла бы чуждую власть той, к которой она привыкла. Это явствует из самих происшествий.
Тит чувствовал, что предшествовавшие ему полководцы, как Сульпиций, так и Публий, вступили в Македонию в позднее время года, войну вели медленно, истощали войска свои в малых сражениях и стычках с Филиппом при местоположениях, переходах или отнятии запасов. Он думал, что, подобно упомянутым полководцам, которые целый год провели в Риме среди почестей и дел общественных, а только на другой год своего правления выступали в поход, не надлежало ему, дабы выиграть в начальстве один год, провести его в консульстве, а следующий в военачальстве. Напротив того, его честолюбие состояло в том, чтобы свое консульство ознаменовать военными действиями; и потому отказался он от председательства и почестей, которыми пользовался в Риме. Он просил сенат, чтобы брат его Луций сделан был начальником над кораблями, назначенными к отправлению с ним; из числа тех, кто со Сципионом разбил в Иберии Гасдрубала, а в Ливии самого Ганнибала, взял он с собою три тысячи еще бодрых и усердных воинов, которые составляли всю крепость его войска, и переправился с ними безопасно в Эпир. По прибытии своем застал он Публия, который с войском своим уже слишком долго стоял против Филиппа, защищавшего узкие проходы и переправы при реке Апсос*, и по причине крепости местоположения ничего не мог предпринять. Тит принял войско, отослал Публия и начал осматривать окрестные места. Оные укреплены природою не менее окрестностей Темпы, но не имеют таких прекрасных дерев, такой зелени и лесов, таких приятных мест для прогулки и таких цветущих лугов, как темпейские. Высокие и крутые горы с обеих сторон составляют глубокую и длинную равнину, по которой протекает река Апсос, видом и быстротой уподобляющаяся Пенею. Он покрывает все подножье горы и оставляет только узкую по крутизнам близ самого течения иссеченную тропинку, которою нелегко можно пройти войску и которая совершенно непроходима, когда охраняется неприятелем.
