Касательно смерти Ганнибала было следующее давнишнее прорицание:
Ливийская земля покроет тело Ганнибала.
Сам Ганнибал считал, что здесь говорится о Ливии, думая, что окончит дни свои в Карфагене. Однако в Вифинии было песчаное место близ моря, с небольшим селением, которое называлось Ливисса. Здесь было тогда пребывание Ганнибала. Не доверяя слабости Прусия и боясь римлян, Ганнибал еще прежде провел из дома, где он жил, семь подземных ходов, которые обращены были в разные стороны и далеко в неизвестных местах имели выход. Узнав о требовании Тита, он хотел бежать подземными ходами, однако показался царским стражам и решился прекратить жизнь свою. Одни говорят, что он, обернув шею платьем, велел служителю, припирая коленом ему в спину, скручивать оное и тянуть назад с силой до тех пор, пока задушит его; другие уверяют, что, по примеру Фемистокла и Мидаса, он выпил воловьей крови. Ливий пишет, что он имел при себе яд и что, приняв чашу в руки, сказал: «Наконец я успокою великую заботу римлян, которым показалось долго и тяжело дожидаться смерти ненавидимого ими старца. Но победа Тита незавидна; она недостойна предков его, которые послали сказать Пирру, воевавшему против них и побеждавшему их, чтобы он берегся приготовляемой для него отравы». Таков, говорят, был конец Ганнибала.
Когда дошло сие до сведения сената, то многие изъявили свое неудовольствие на Тита и почли его человеком слишком жестоким, ибо, не получив ни от кого приказания, умертвил Ганнибала из одного славолюбия, дабы сделаться известным смертью несчастного полководца, которому позволяли жить как неопасному и, так сказать ручному, подобному птице, от старости лишенной перьев и сил. Они превозносили великодушие и кротость Сципиона Африканского, которому теперь еще более удивлялись, ибо, победив в Ливии дотоле непобедимого и страшного Ганнибала, он не изгнал его и не потребовал этого от сограждан его, но до сражения имел с ним свидание, принял его благосклонно и после сражения, заключив с ним мир, ничего не предпринял против него и не ругался над его несчастьем. Говорят, что Ганнибал опять увиделся со Сципионом в Эфесе и, прогуливаясь с ним, занимал всегда почетнейшее место, принадлежавшее Сципиону по причине его достоинства. Однако Сципион стерпел это и ходил с ним, не показав никакого неудовольствия. Между прочим начали они говорить о разных полководцах, Ганнибал утверждал, что величайшим из полководцев был Александр, после него Пирр, а третий он сам. Сципион, спокойно улыбнувшись, спросил его: «А если бы я тебя не победил?» – «Сципион, – отвечал Ганнибал, – тогда бы я не почитал себя третьим, но первым из полководцев». Удивляясь поступкам Сципиона, многие порицали Фламинина, как бы он наложил руки на чужое мертвое тело.
Однако были и такие, которые хвалили его поступок, почитая Ганнибала, пока был еще в живых, огнем, которому недоставало только быть раздуваемым, чтобы произвести пожар; они говорили, что римляне в цветущих летах Ганнибала не страшились тела его и тяжести его руки, но великого ума и опытности вместе с врожденной к ним злобой и ненавистью, которых старость нимало не уменьшает, ибо природные свойства неизменны; что счастье не всегда одинаково, что оно переменчиво и, внушая надежду, возбуждает к новым предприятиям тех, кто всегда ведет против нас войну по своей к нам ненависти. Последствия некоторым образом оправдали Тита. С одной стороны, Аристоник*, сын кифариста, пользуясь славою Эвмена, исполнил всю Азию возмущений и браней; с другой – Митридат после сражений с Суллой и Фимбрием, после такой пагубы войск и полководцев вновь с моря и с твердой земли восстал на Лукулла с великими силами. Ганнибал никогда не был в таком унижении, в каком находился Марий, ибо он пользовался дружбой царя, вел спокойную жизнь и имел в своем управлении корабли, конницу и войско. Над участью Мария, бродившего в нищете по Ливии, римляне смеялись и вскоре после того, будучи им убиваемы и сечены, поклонялись ему. Вот как настоящее положение не может почесть ни малым, ни великим в отношении к будущему! Только с прекращением бытия прекращаются и превратности, которым человек подвержен. Некоторые говорят, что Тит поступил таким образом не по своей воле, что он был послан к Прусию с Луцием Сципионом и что целью посольства их было не другое что, как смерть Ганнибала. Поскольку далее мы не находим, чтобы Тит произвел какое-либо дело в гражданском или военном поприще, а конец жизни его был мирен, то обратимся к сравнению.
Сравнение Филопемена с Титом
Великостью благодеяний, оказанных грекам, не можно сравнить с Титом ни Филопемена, ни многих других, превосходящих его мужей. Они, будучи греки, воевали против греков; Тит, не будучи греком, воевал за греков. Когда Филопемен, не в силах будучи защитить своих сограждан, утесняемых войною, отправился на Крит, в то самое время Тит, одержав в средине Греции над Филиппом победу, освобождал города и народы. Если рассмотрим брани одного и другого, то мы найдем, что Филопемен, начальствуя над ахейцами, умертвил более греков, нежели Тит македонян, помогая грекам.
Проступки одного происходили от честолюбия, другого – от упорства. Один был к гневу склонен, другой в гневе неукротим. Тит оставил Филиппу царский сан, а этолийцам простил вины их; Филопемен из гнева отнял у своего отечества окрестные селения, платившие ему дань. Кроме того, один был тверд в дружбе к тем, кому оказал благодеяние, другой из гнева скоро разрывал все связи дружбы. Будучи прежде благодетелем лакедемонян, впоследствии он разрушил стены их, отнял у них часть их области и самый образ правления их превратил и испортил. Кажется, что он лишился самой жизни по гневу своему и упорству, вступив в Мессену не вовремя, прежде нежели должно было. В предприятиях своих не употреблял он, подобно Титу, для своей безопасности все силы своего рассудка.
Рассматривая множество браней Филопемена и воздвигнутые им трофеи, мы находим, что опытность Филопемена основательнее. Тит только дважды вступал в сражение с Филиппом. Филопемен одерживал победы в бесчисленных сражениях, и нет ни малейшего сомнения в том, что не позволил судьбе оспаривать способности свои. Кроме того, один пользовался римской славой, бывшей тогда во цвете своем, другой приобрел славу в то время, когда Греция клонилась к падению, следовательно, дела одного принадлежат собственно ему, дела другого принадлежали обществу. Один начальствовал над мужественнейшими, другой, будучи начальником, творил мужественных. И то, что Филопемен войну вел с греками, служит печальным, однако сильным доказательством превосходных дарований его. При равных средствах победу одерживает тот, который превосходит доблестью. Филопемен, ведя войну с воинственнейшими народами Греции, каковы критяне и лакедемоняне, победил хитрейших обманом, а храбрейших смелостью. Тит побеждал, имея все готовое, употребляя оружие и военное устройство, какое было в употреблении прежде. Но Филопемен переменил и ввел сам в употребление новые оружия и новое устройство. То, что всего более поспешествует к победе, одним изобретено, у другого было прежде и пособляло ему.
Что касается до дел, требующих личной храбрости, то Филопеменовы – многочисленны и велики, но Тит не оказал ни одного. Некто из этолийцев, по имени Архедем, насмехаясь над ним, говорил, что когда сам с обнаженным мечом устремлялся на македонян, которые сражались и сопротивлялись, то Тит, подняв руки к небу, молился.
